Ребенок - Евгения Кайдалова

В наше последнее горное утро я постояла перед спуском на вершине Чегета, глядя на сказочно уменьшившуюся в размерах горную долину. Возле высокогорного кафе торчал пестрый лес воткнутых в снег лыж и дремала собака, свесившая хвост прямо в пропасть. Загорелые люди в театрально-ярких костюмах пролетали справа и слева от меня так легко, словно в их жизни и не существовало ничего, кроме полета. И мне показалось, что стоящие в ряд горы, вся гордая стать которых была так ярко высвечена солнцем, сейчас сорвут свои белые шали и хором крикнут: «Прощай!» Я бы ответила им тем же словом: «Прощайте!» Я почему-то была уверена, что больше такой красоты в моей жизни уже не будет.

Недалеко от меня притормозил только что сошедший с подъемника Антон. Мы помахали друг другу палками и помчались по склону вниз.

VII

В Москве меня подстерегал приятный сюрприз. Словно запоздалый подарок от Деда Мороза, он был преподнесен тогда, когда я и не думала надеяться на перемены к лучшему. Мы вернулись шестого февраля – в последний день студенческих каникул, – и Антона тут же засосал учебный процесс, временно он перестал даже ходить на пантомиму. Я довольно мучительно пережила первые несколько дней одиночества и от тоски раньше назначенного срока позвонила своему работодателю: вдруг у него найдется для меня какое-нибудь внеплановое дело? Вместо ожидаемого: «Извини, сейчас – ничего» – я вдруг услышала: «Хорошо, что позвонила, ты как раз нужна», – и рысью помчалась по привычному адресу.

Я никогда особенно не вникала в то, чем занимался Виктор – вроде бы поставками спортивного инвентаря, – но, как выяснилось, он уже много месяцев работал над открытием собственного спортклуба. Время для этого было выбрано исключительно удачное: Советский Союз уже несколько лет как перестал существовать, период бешеной инфляции и пустых прилавков завершился, и дикий (а вместе с тем по-дикарски красивый) капитализм медленно, но верно набирал обороты. Новые русские все чаще становились героями анекдотов, а стало быть, занимали полноправные позиции в обществе. В угоду этому социальному классу и работало множество фирм, справедливо рассудивших, что лучше стричь небольшую, но крайне мохнатую группу овечек, чем пытаться обкорнать огромное голое стадо. Виктор, мой работодатель, был в этом отношении не оригинален; его своеобразие проявилось лишь в способе стрижки. Вместо того чтобы усадить овец в еще один ресторан или еще один салон красоты, он давал им возможность побегать по травке и поиграть в войнушку. Взрослым дядям предлагалось надеть шлемы с бронежилетами и пострелять друг в друга шарами с краской. Эта забава называлась «пейнтбол» и в то время была еще полной новинкой. А мне предлагалось стать в открывшемся клубе секретарем на телефоне – давать информацию и принимать заказы.

О таком повороте судьбы я, конечно же, и не задумывалась (моей путеводной звездой все еще оставалось поступление на журфак), но свернула на новую дорогу с радостью. Первым, что меня обрадовало, были уговоры Виктора: «Что тут раздумывать? Ты нам подходишь по всем статьям: характер вежливый, язык хорошо подвешен, голос приятный». Во второй раз я обрадовалась, придя оценить обстановку в офис: безупречная белизна стен и строгая серость оргтехники, вокруг – приятные деловитые люди. Все одеты настолько модно и стильно, что я стыдливо поеживалась в своей водолазке и джинсах. «Все путем! – ободрил меня Виктор, хлопая по плечу совершенно по-свойски. – Купишь себе костюмчик – вот аванс. Кстати, о зарплате…»

Это и стало третьей причиной. Услышав, сколько мне будут платить, Антон присвистнул и завистливо покачал головой. Зарплата была индексирована в долларах, стало быть, проблемы инфляции меня не касались. Налоги меня тоже не касались – зарплата выплачивалась вчерную. На радостях я позвонила маме, хотя разговаривала с ней совсем недавно, по приезде с турбазы.

– Мам, а я устроилась на работу.

– Доченька, у тебя хватает времени?

Я срочно применила обходной маневр.

– Ну, это работа по специальности: я пишу статьи для одного модного журнала; там очень прилично платят.

Я попросила маму не присылать мне больше денег, потому что теперь я прекрасно обеспечу себя сама. В ответ она какое-то время молчала в трубку. Это было не похоже на маму – обычно она разговаривала быстро, боясь, что я слишком трачусь на междугородные переговоры.

– Доченька, это очень кстати, – услышала я наконец неожиданно грустный голос.

– Что случилось?

– Я ушла с работы.

Я испытала настоящий шок, едва ли не такой же сильный, как потрясение от провала на экзамене. Мама, ушедшая с работы… Это так же не поддавалось пониманию, как мама, ушедшая из жизни.

– Почему???

– Уже месяц, как ушла… Я не хотела тебе говорить, расстраивать…

– Почему???

– Нам совсем ничего не платят. Точнее, платят все те же деньги, но это уже не деньги.

– И что ты сейчас делаешь?

– Пока ничего. Мне предлагали убираться в одном кафе. Может быть, и надо было согласиться…

– Нет! – закричала я так, что вошедший в лифт преподаватель шарахнулся в другой угол кабины.

В ужасе от услышанного я продолжала кричать и весь последующий разговор, но не смогла высказать ничего конструктивного (лишь пообещала маме высылать половину своей зарплаты, несмотря на ее категорический отказ). Мне трудно передать, насколько я была потрясена. Мама вне созданного ею библиотечного мира была настолько же нереальна, как белый медведь в пустыне. Жизнь разом показалась мне вывернутой наизнанку; я впервые осознала, что понятия, на которых покоится твое представление о действительности, способны обрушиваться в один миг.

Нет, мама еще вернется в библиотеку, вернется обязательно. Сдаст в аренду часть помещения или придумает что-нибудь еще коммерческое, но только не будет существовать в отрыве от единственно возможной для нее жизни. Я твердо внушила себе эту мысль и лишь после этого смогла успокоиться, а на следующий день приступить к работе.

На работу нужно было успеть к девяти часам, но первый за последнее время ранний подъем ничуть не напряг меня. Я даже чувствовала себя бодрее, чем когда-либо: вставать и приступать к делам вместе со всем остальным миром было как раз в моем характере. Все те месяцы, что я просыпалась ближе к одиннадцати и за окном меня встречал уже разгоревшийся день, я чувствовала, что что-то теряю. Сегодня же я не потеряла ни минуты: свои законные четверть часа занял быстрый завтрак и не менее законные короткие интервалы пришлись на туалет, прическу, косметику и одевание. Я на одном дыхании долетела до метро, вспоминая, что такое же чувство полета охватывало меня и полгода назад, когда я отправлялась знакомиться с Москвой. Теперь же Москва была почти моей, дело оставалось за малым…

В метро я влезла с трудом: был классический утренний час пик, и толпа рвалась через турникеты не менее яростно, чем вода – в пробитый борт корабля. Однако это не было способно испортить мне настроение – ведь меня поджидал давно обещанный мне успех, и вот я наконец-то иду на встречу с ним.

Дорога заняла едва ли не час. «По московским меркам – это норма», – невозмутимо прокомментировал Виктор, и я перестала сокрушаться своей нерасторопности. «Проходи, садись, вот твое рабочее место».

Моим рабочим местом были стул и телефон (стол приходилось делить еще с двумя напарницами). Еще мне выдали блокнот, где я начертила временную сетку работы клуба и куда записывала клиентов; позже этот блокнот сменил компьютер. Звонки поступали довольно часто – в паузах нам не удавалось даже поболтать, лишь переброситься парой слов. Но я была рада такой загрузке: чем еще заниматься на работе, как не работать? Мне было так приятно оказывать людям услуги и чувствовать себя нужной и полезной! (Кстати, это радостное чувство ни разу не посещало меня во время работы в библиотеке и в канцелярском киоске, наверное, потому, что я казалась себе лишь тупым механизмом для перетаскивания книг или для выдачи предметов за деньги.) Сняв трубку, я вежливо сообщала, объясняла, рассказывала, растолковывала, мне вежливо задавали вопросы и вежливо благодарили. Я была открыта для всего окружающего, и все окружающее было открыто для меня.

«Можно у вас где-нибудь на время игры оставить трехлетнего ребенка? А собаку? Нет, она вообще-то не кусается, разве что не в настроении будет… И ребенок спокойный, только боится чужих людей».

«Там есть где перекусить? Нет, я имею в виду не так перекусить, чтобы просто поесть, а чтобы посидеть по-человечески… Кстати, в нетрезвом состоянии играть не запрещается?»

«Девушка, а играть трудно? А несчастные случаи часто бывают? А с мобильным телефоном играть можно? На всякий случай – чтобы "скорую" вызвать…»

«Пуленепробиваемый жилет с собой привозить, или у вас прокат? Еще вопрос: я буду с телохранителями, нужно за них платить? Нет, играть они не будут – только бегать за мной…»