Воспоминания - Иван Бларамберг

В 4 часа мы погрузились в лодку и в 6 часов вечера прибыли в лагерь на реке Багу.

В течение последующих дней мы готовились к отъезду. Хадыр-Мамед уехал раньше в Гасан-Кули, расположенный в устье Атрека, чтобы известить о нашем скором приезде своего престарелого отца Киат-бека. Наше пребывание в Астрабадском заливе, в который впадают 30 речек и ручьев, продолжалось более пяти недель. Погода была большей частью хорошей, небо - ясным, хотя в горах часто шел дождь. Направление ветра было всегда постоянным: ночью с гор (южный ветер), днем с моря (восточный ветер). На якорной стоянке не ощущалось ни малейшей качки. Днем жара не превышала 24° по Реомюру в тени, а ночью не опускалась ниже 18°. На берегу жара была сильнее и в тихую погоду становилась невыносимой, особенно в начале июля, когда начал цвести хлопчатник. В последние дни нашего пребывания здесь заболело несколько казаков, не от тяжелой работы или плохой пищи, а, вероятно, вследствие жары. Питание наше было хорошим. В летний период, когда отары овец перегонялись в горы, мы покупали у местных жителей или туркмен быков. Хотя мясо и хранили в ямах, больше двух дней его нельзя было держать. Наш врач быстро поставил больных на ноги, и мы покинули прекрасный Астрабадский залив в ночь с 11 на 12 июля. Ветер был слабый, и мы медленно плыли на север и лишь в полдень оказались в районе Серебряного бугра (Гюмюш-Тепе), где бросили якорь в 7 верстах от берега.

Мы послали на берег переводчика Абдуллу в бударке (легкая лодка), чтобы он приготовил войлочную юрту и дал сигнал, когда все будет готово. В 3 часа сигнал бы подан, и мы в двух лодках с 20 вооруженными казаками отправились на берег. Так как у берега было очень мелко, мы вынуждены были остановиться в 30 саженях от него. Толпа полуголых мальчишек бросилась нам навстречу, и мы двинулись пешком прямо по воде в сопровождении галдящих детей туда, где на небольшом холме была установлена наша кибитка. С трудом мы пробрались через толпу любопытных туркмен. Их старейшина, Аман-Назар, угостил нас дынями и произнес много высокопарных приветствий, повторив двадцать раз слова "аман-баш" и "хош-гельди" ("добро пожаловать" и "милости просим").

Карелин предложил туркменам устроить турнир борцов, пообещав победителю небольшой приз. Они с таким азартом и криками приступили к состязаниям, что мы были уже не рады, что очутились среди этих полуголых нищих людей, не повиновавшихся приказам. Толкая друг друга и крича во всю глотку, они образовали круг. Дарчи, своего рода полицмейстер, смог выровнять круг только после того, как стал бить нагайкой по голым ногам орущих соплеменников. Борцы демонстрировали только силу, но не ловкость; они хватали друг друга за пояс, и каждый пытался свалить другого. Хотя подарки были довольно ценными, они требовали больше. Некий Назар-Берген добивался от нас подарка за то, что не участвовал в соревновании стрелков в лагере на Багу.

Особенно нам не понравилось их жестокое обращение с пленными или, вернее сказать, с уведенными силой персами. Так, за неделю до нашего приезда они силой увели одного юношу-перса и заковали его в цепи. Седой туркмен вывел его напоказ, заставил несчастного ходить взад и вперед, наслаждаясь, по-видимому, бряцанием цепей. С основанием нашей морской базы у острова Ашур-Ада действиям этих грабителей вдоль побережья Астрабадского залива и Мазендерана был положен конец.

Мы осмотрели Серебряный бугор, имеющий всего 3-4 сажени в высоту. На нем остались только развалины старых зданий; море смыло часть построек, и остатки стен простираются под водой на юг, вдоль берега до речки Карасу. Вид с вершины бугра понравился нам своей новизной. С одной стороны - море, с другой - необъятная степь с едва различимой на горизонте цепью холмов. У наших ног, как пчелиные соты, располагалось около 200 войлочных юрт йомудов. Вправо холм постепенно снижался и, наподобие вала, тянулся к речке Гюрген и сливался со степью. Туркменский аул находился в 1 1/2 верстах от реки, воду которой использовали жители. Вечером, в 9 часов, при свете луны мы вернулись на судно.

13 июля мы поплыли очень медленно на север и к полудню бросили якорь из-за мелководья против бухты Гасан-Кули, в 14 верстах от берега. Здесь мы обнаружили суда купца Герасимова, нагруженные рыбой, которую ловили для него в бухте туркмены. На следующее утро к нам на борт поднялись Яхши-Мамед и 20 его соплеменников. Мы угостили их и послали вперед, чтобы они поставили нам несколько кибиток на берегу. Между тем мы подошли ближе к судам Герасимова и в 5 часов вечера отправились в четырех лодках на берег с пушкой и в сопровождении 40 вооруженных казаков. Нам пришлось остановиться в 100 саженях от берега, так как лодки из-за мелководья не могли подойти ближе. Хадыр-Мамед и много туркмен поехали к нам. Они отдали нам своих лошадей, чтобы мы могли сухими добраться до берега. Здесь нам навстречу верхом выехал почтенный Киат-бек и проводил до двух просторных кибиток, специально для нас приготовленных.

Нас окружила толпа любопытных туркмен, которые были намного сдержаннее их земляков у Серебряного бугра. Среди них находился также Яхши-Мамед, старший сын Киата. Он был босиком. Казалось, что он здесь чужой; он не приближался к отцу и не сопровождал нас к кибиткам. Позднее мы узнали, что он в немилости у отца, потому что женился без его разрешения. Эта черта характера туркмен заслуживает внимания. Власть и воля отца здесь безграничны, и сыновья, даже в зрелом возрасте, должны беспрекословно подчиняться ему. Среди этого народа бытуют и другие странные привычки, особенно среди женщин. Сноха, например, никогда не назовет свекра по имени, никогда не говорит с ним сама, а обращается к нему через старшее лицо, имеющее право разговаривать с ним свободно; те же правила действуют в отношении старшего деверя.

Мы показали туркменам ловкость наших казаков и артиллеристов в стрельбе. Они изумлялись тому, как пули рикошетировали далеко в степи или прыгали по поверхности моря. Их восторгу не было предела, когда мы вечером выпустили полдюжины больших ракет. Мы угостили старейшин чаем и затем отпустили их.

Аул Гасан-Кули был расположен на мысе и отделен от нашего лагеря бахчой с дынями и арбузами. Степь, необозримая и ровная, терялась вдали и, казалось, составляла единое целое с морем. Месяц заливал окрестности своим серебряным светом, не было ни ветерка, и ночь была пленительна. Находясь здесь, мы всегда спали ночью на открытом воздухе. Казачьи караулы охраняли лагерь.

На следующее утро мы решили доставить с судна питьевую воду; здешние жители брали ее из Атрека, впадающего в озеро Гасан-Кули, в 14 верстах от аула. Озеро неглубокое, так что жители возят воду в куласе, предварительно наполнив и его. Жара стояла невыносимая. В тени термометр показывал 27°. После обеда мы побывали в ауле, насчитывавшем приблизительно 200 кибиток, раскинувшихся на западном берегу бухты или озера. Внутри кибиток было довольно чисто, пол устлан войлоком или коврами, а вдоль стен стояли раскрашенные русские деревянные сундуки, в которые жители складывали свою одежду и пожитки. Седла, уздечки и оружие крепились на деревянной оснастке кибитки. Во многих местах мы видели женщин, которые сидели под навесом, защищавшим их от палящих лучей солнца, и занимались изготовлением ковров или войлочных одеял. Вдоль берега стояло множество туркменских плоско донок (киржим) и русских рыбацких лодок, принадлежавших Герасимову, а немного выше находился его рыбный промысел. Мы посетили кибитку Хадыр-Мамеда, где увидели его жену и дочерей. Женщины носят здесь в качестве головного украшения большую высокую шайку (кокошник), унизанную множеством золотых и серебряных монет, и закрывают рот белым хлопчатобумажным платком; в отличие от турчанок и персиянок они не боятся показывать лицо. Наш художник нарисовал позднее полдюжины портретов красивых туркменских девушек и женщин в праздничных одеждах.