Анхен и Мари. Выжженное сердце - Станислава Бер

– Ну и напугала ты меня, мать, – выдохнула с облегчением Ольга.

Мари, удостоверившись, что жена директора пребывает в полном одиночестве, подошла к ней и положила руку на плечо.

– Что у вас случилось? Вы так кричали, – спросила подруга, пытаясь поймать её взгляд.

Ольга встала, обняла Мари и зарыдала.

– Только ты можешь меня понять. Только ты, – прорывалось у неё сквозь слёзы.

– Да объясни же скорей, в чём дело? – спросила Мари, поглаживая подругу по спине.

– Я – круглая дура. Вот кто я! Завела интрижку прямо у мужа под носом, а он… он…, – опять начала всхлипывать Ольга.

– Что он?

– Он застукал нас на месте преступления, – выдавила, наконец, из себя Ольга и перестала рыдать.

Как будто вместе с признанием из неё вышла вся накопившаяся боль и отчаяние.

– Не унывай. Всё ещё образуется. Знаешь что? Езжай-ка ты лучше к своему Кожелюбову, порви с ним окончательно, а после к мужу в ноги падай и прощение проси, – сказала Мари, приподнимая её лицо и вытирая слёзы рукавом платья.

– Ты как всегда права, Мари. Спасибо тебе, – сказала Ольга, пытаясь улыбнуться.

Она скоро собралась, лишь немного припудрив заплаканное лицо, закрыла кабинет и приёмную, поймала извозчика и поехала к нему, к Сашеньке.

На окраине Петербурга, в добротном деревянном доме на каменной кладке стояла гробовая тишина. Сашенька пребывал в подавленном состоянии, о чём сразу ей и сообщил.

– Положение аховое. Мне досадно, что так всё приключилось. Зачем ты приехала, Олюшка? Не хватало, чтобы ещё соседи тебя здесь увидели, – сказал он, отодвигая занавеску на окне и по-воровски оглядывая улицу.

Ничего подозрительного там не обнаружив, любовник повернулся к ней.

– Слушаю тебя. Внимаю каждому слову, – сказал он спокойнее.

– Мы должны объясниться. Лучше здесь, чем в гимназии, – сказала Ольга, нервно сглотнув. – Там помешают, да и уши, и глаза у стен бывают даже.

Она ухватилась за край платка и начала его перебирать – туда-сюда.

– Ну, если из двух зол, то может быть здесь и лучше, – поддержал он её.

– Ты должен понимать, что между нами всё… кончено.

Эти слова, такие простые и ожидаемые, задели её так сильно, что по запястьям и щиколоткам пошла волна, как будто тысячи маленьких иголок воткнулись в них одним разом. ВСЁ КОНЧЕНО. Всё. Абсолютно всё.

– Я понимаю, – скоро согласился Сашенька и даже головой закивал.

Сердце забилось с бешеной силой. Значит, не будет больше того чувства, когда она забывала обо всём и улетала далеко-далеко?

– Мы больше не можем… встречаться, – продолжила Ольга.

– Да. Не можем.

В груди так сильно защемило, что она перестала теребить платок и на миг замерла.

– И выказывать своих чувств тоже не можем. Ни на людях, ни наедине, – сказала она, глядя на него с уплывающей из рук надеждой.

– Будет трудно, но мы справимся.

Ольгу обидело его скорое согласие до глубины души.

– Как быстро ты согласился, – лишь заметила она и отвернулась. – Ах, впрочем, к лучшему. Прощай, мой друг.

Выйдя из дома любовника, Ольга выдохнула и подняла высоко голову. Солнце спряталось за тучи. Небо посерело. Над ней пролетела серая ворона с большим чёрным клювом. Ка-а-ар!

Разлюбил? Испугался? Или не любил вовсе?

– Извозчик! – махнула она рукой поджидающему её вознице. – На вокзал.

Время в пригородном поезде пролетело незаметно. Ольга сидела с каменным лицом и смотрела то на суетливую публику вагона, то на мелькающие за окном пейзажи. Что теперь будет? Зато подойдя к даче, утопающей в осенней зелени, она собрала все силы, трижды перекрестилась и решительно открыла калитку.

– Ваня, прости меня, друг мой! – начала она с порога. – Виновата я, но прости. Христом Богом тебя прошу.

Дом молчал.

– Ты злишься, я понимаю. Но ты должен меня выслушать, – продолжала Ольга, проходя по дому к комнате мужа.

– Ты… здесь как?! – только и спросила она, споткнувшись о его неподвижное тело.

Иван Дмитриевич лежал у спальни в коридоре с лицом – краше в гроб кладут, как говаривала матушка. Ольга опустилась на колени, потрогала его – тёплый. Приложилась ухом к груди – тишина. Сердце её престарелого мужа не билось. Она ещё раз приложилась ухом к груди. Нет, не бьётся. Изменщица уселась на пол, прислонившись к стене.

– А может оно и к лучшему? – вслух сказала она.

Теперь её точно не выгонят из дома.

Вдова нахмурилась. Много вопросов, много. Наследство придётся делить с пасынком. Он ни копейки не оставит бедной мачехе. Знаем мы этого "мальчика".

– Что у нас есть самое ценное? – задумчиво произнесла Ольга, положив руку на грудь неподвижного супруга. – Дом – раз, столовое серебро – два, китайские вазы – три.

Дом в любом случае делить станем. Серебро – Бог с ним. А коллекция керамики на вес золота. Не она ли самолично корила мужа за разорительное увлечение? Столько деньжищ спустил он на стекляшки. Она знает, что почём. А где прислуга?

– Глашка! – крикнула вдова, вставая.

Тишина.

Опять, поди, милуется с соседским конюхом. Вот ненасытная девка. Впрочем, оно и к лучшему. Сама управлюсь.

Ольга с трудом, но приподняла тело благоверного подмышки и рывками потащила его в комнату. Он цеплялся за что-то по дороге, но она всё-таки уложила его в постель. Это на вид она хрупкая, как первый ледок на речке, а на деле силушки хоть отбавляй – крестьянско-купеческая порода, да и батюшка её многому научил. Раздевать супруга не стала, так накрыла одеялом и довольно. Теперь вазы. Их нужно спрятать.

Дорога до станции не запомнилась. Как и дорога до Петербурга. В ушах бил набат – успеть, успеть, успеть! А там опять – купеческий добротный дом с палисадником, сначала удивлённое, потом испуганное лицо Сашеньки, освещённое пламенем свечи.

– Помоги мне, пожалуйста. Саша! Мне не к кому больше обратиться, – сказала Ольга, делая голос нежным и трогательным.

Может, стоило пустить слезу? Нет, это уже перебор. Или всё же стоило?

После объяснения с любовником этим днём господин Кожелюбов стал ей безразличен. В один момент тёплые чувства сменились равнодушием. Но сейчас он был ей нужен. Ох, как нужен.

Ольга опустилась в креслице и промокнула лицо кружевным платком.

– Мы ведь уже всё обговорили. Мы должны это прекратить, Олюшка, – сказал Александр, опускаясь на пол у её ног. Ей были неприятны его прикосновения, но она стерпела. – Скоро приедет моя жена. А твой благоверный вообще грозился меня в порошок стереть.

"Не бойся,