Анхен и Мари. Выжженное сердце - Станислава Бер

– А в понедельник Вы тоже здесь гуляли?

– Это вы насчет учителя что ли спрашиваете? У которого обыск был? – уточнила она, поправляя сбившийся чепец.

– Про него самого, – кивнул господин Самолётов, вставая. – Днём в понедельник Вы никого не видели у его дома?

– Извозчик подъезжал – видела. Дама красивая вышла из пролётки и в дом к учителю вошла – видела. Недолго была. Мы с Жули до конца улицы дойти не успели, как она вышла из дома, опять извозчика поймала и уехала. Бедняжка! Не знаю, что он ей наговорил, только вся в слезах она от него выбежала.

– Раньше эта заплаканная незнакомка тут бывала? – спросил чиновник сыскной полиции.

– Не знаю. Не видела, не буду Вам лгать. А только не жена она учителю. Это точно.

– Приезжала дама сия или нет? Будьте так любезны, взглянуть, – попросила Анхен, показывая портрет арестованной Ольги Колбинской.

– Она самая! – воскликнула старушка, испугав хорошенькую Жули.

– Уверены? Зрение хорошее у Вас? Не подводит? – спросила напрямик, без экивоков художница. – Это для нас важно очень.

– Лучше Вашего вижу. Пойдём, дорогая, – фыркнула бабуля, дёрнула любимицу за поводок и торжественно удалилась.

– Зря Вы так! – бросил Иван Филаретович коллеге и побежал за обиженной дамой.

Вернувшись через пару минут, он пожурил Анхен, что чуть не вспугнула возможно важного для следствия свидетеля.

– Ясно одно – господин Кожелюбов врёт, как сивый мерин, – подытожил делопроизводитель.

Госпожа Ростоцкая в этом нисколько не сомневалась.

* * *

Анхен вернулась домой уже в вечерних сумерках. Господин Самолётов любезно подвёз её до дома, чем всколыхнул спокойствие вечера госпожи Вислоушкиной. Домовладелица, увидев подъезжающую служебную карету, выходящую из неё художницу, освещённую скудным светом уличного фонаря, и высокую фигуру молодого человека, не удержалась и выбежала на улицу.

– Анна Николаевна, Вы опять припозднились, – сказала она, бессовестно разглядывая делопроизводителя. – Ах, впрочем, в сопровождении такого юноши Вам нечего боятся.

– Добрый вечер, Серафима Савельевна! С молитвами Вашими со мной дурного что может случиться? – ответила госпожа Ростоцкая и, понимая, что любопытство раздирает старушку изнутри самым жесточайшим образом, милостиво добавила. – Знакомьтесь, мой коллега по сыскному департаменту Иван Филаретович Самолётов. А это владелица сего прекрасного дома с непомерно высокой квартирной платой госпожа Вислоушкина.

– Очень, очень приятно! – сказал делопроизводитель и склонился в полупоклоне, намереваясь поцеловать даме руку.

Госпожа Вислоушкина зарделась от удовольствия и неуклюже подала для столь аристократической процедуры престарелую конечность. Иван Филаретович церемонно облобызал протянутую руку, отвесил домовладелице пару комплиментов и распрощался.

– Приятного вам вечера, дамы. Au revoir! Разрешите откланяться, – сказал господин Самолётов и вернулся в экипаж.

Анхен пожелала госпоже Вислоушкиной спокойной ночи и поднялась по широким ступеням парадной лестницы на свой этаж. В прихожей как всегда её ждала черноухая крольчиха и носилась, радостно подпрыгивая.

– Девочка моя, красавица моя! – воскликнула Ростоцкая, присаживаясь.

Джоконда мигом прискакала к хозяйке, подставляя лоб и спинку для ласки.

– Как без меня ты тут? Не скучала? – продолжила она.

– Без тебя она тут с ума сходит – то "норы" роет в одеяле твоём, то передвигает стулья, то лапой стучит недовольно. Измучила меня, – пожаловалась на крольчиху вышедшая в прихожую Мари. – Приветствую.

– Ая-яй! – пожурила Анхен, теребя малышку за уши, и не отвлекаясь от столь фантастически расслабляющего занятия, ответила. – Приветствую тебя, сестра моя.

Джоконда в ответ облизала ей руку, толкнула шершавым носом ладонь, подставляя лоб – чеши! Ну, как ей можно было отказать?

– Так вот. Не знаю я, что делать мне, – сказала художница, пройдя к тёмному окну гостиной.

– Что случилось? – подошла к ней встревоженная Мари. – Тебя уволили? Не переживай! Учителя рисования так и не нашли. Вернёшься в гимназию, вот и всё!

– Бог с тобой! Вовсе не уволили меня. С чего решила так ты? – спросила Анхен, вглядываясь в черноту петербургской улицы, как будто там был ответ.

– Не знаю, – растерялась учительница.

– Господин Громыкин ведёт себя странно очень.

– Пристаёт?! – оживилась Мари. – Проходу не даёт? Намеки недвусмысленные отпускает?

– Бог с тобой! Что за мысли?! Он в возрасте преклонном всё же. Фу! – недовольно хмыкнула Анхен. – Не о том ты думаешь, сестра. Придирается ко мне он при каждом случае удобном. И не понятно мне, чем я ему так неприятна.

– Нет. Сейчас тебе никак нельзя уходить из полиции. Что хочешь, делай, но нужно там остаться, – безапелляционно заявила Мари.

– Это ещё почему?

Художница даже обернулась, чтобы узреть лицо сестры при её ответе.

– Как это почему?! Ты запамятовала, что слово мне дала? Ольга Колбинская! Ты должна ей помочь.

– Ах, да. Действительно, – нехотя согласилась Анхен и опять уставилась в окно.

По тёмной улице проехала закрытая карета, попадая в свет редких огней. Одинокий прохожий, пошатываясь, брёл к набережной. В Петербурге никогда не спали. Никогда. Этот город в любое время суток радовался жизни, как будто пытался выжать из неё всё, до последней капельки.

– Обещала помочь Ольге. Верно. Но сделать это как? – спросила художница туда – в темноту.

– Я знаю, как, – уверенно заявила Мари. – Ты должна его обаять, и он всё для тебя сделает.

– Кого? – повернулась к ней Анхен, широко раскрыв ореховые глаза.

– Как кого?! Господина Громыкина, естественно. Он ведь у вас главный.

– Фу, Мари! Фу! Опять ты за своё. Не буду никого я соблазнять. Тем более господина Громыкина.

– А господина Самолётова? Я видела, как он на тебя смотрит. Ты ему нравишься. Он ведь из наших, из дворян, хоть и разорившихся.

– И его я тоже соблазнять не буду, – сказала Анхен, как можно твёрже.

– Не соблазнять, а обаять. Это разные вещи, дурёха. Нужно дознавателя твоего очаровать, увлечь, покорить его сердце, а потом делать с ним всё, что захочешь.

– Это всё в твоих фантазиях бесстыжих. Когда ты, наконец, уже станешь взрослой, не понимаю я?! Я слово дала, я его сдержу. Только без этих пошлостей твоих. Понятно?

Госпожа Ростоцкая строго посмотрела на сестру и ушла к себе – переодеваться, умываться и спать. На завтра у неё были свои грандиозные планы.

Чей табачок?

Утро в управлении полиции выдалось относительно спокойным – дебоширы-бузотёры угомонились и спали тяжёлым пьяным сном, воришки тоже ещё не проснулись, рабочий люд разошёлся по фабрикам и заводам и собираться в стачки, по донесениям осведомителей, сегодня не замышлял. Непогодилось – ветер кружил облетевшие листья, небо чернело, предвещая дождь – какие тут стачки? В сыскном отделе настроение царило невесёлое, как тучи за большим арочным окном.

– Господа, мы зашли в форменный тупик. Да-с, – подытожил господин Громыкин речь господина Цинкевича, нахмурился, округляя карие