Анхен и Мари. Выжженное сердце - Станислава Бер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Скажите, пожалуйста, Лизонька, а господин Усатов на портрет, что я нарисовала, похож? – спросила Анхен, протягивая девочке блокнот.
– Он! Это он! Как первоклассно Вы его нарисовали! – воскликнула юная гимназистка, хлопая в ладоши. – Вот бы мне так научиться.
– Научишься, – заверила её художница.
Господин Самолётов уставился на портрет, потом на коллегу.
– Как?! Откуда?! – только и смог он вымолвить.
– А… пустяки. Озарение пришло, – отмахнулась госпожа Ростоцкая. – Значит, ты, Лизонька, рисовать научиться желаешь?
– Желаю! Да, да, да! – заверещала девочка.
– А где сейчас господин Усатов? В Петербурге? – прервал их беседу Иван Филаретович.
– Нет, он уехал обратно в имение, – сказала Лизонька, обернувшись к делопроизводителю.
– Как имение ваше называется, подскажешь? – спросил господин Самолётов и засмеялся.
– Никитское Саратовской губернии! – ответила девочка и тоже громко засмеялась.
Анхен смотрела на них, не понимая, что происходит.
– Да всё просто, Анна Николаевна. К каждому человеку свой ключик имеется. Passe. Хороший сыщик должен сей ключик отыскать и говорить на языке того, с кем имеет дело. Иначе закроется свидетель на замок, и всё – пиши пропало, – объяснил ей своё поведение Иван Филаретович позже, когда они садились в полицейский экипаж, галантно подавая ей руку.
– Делать нечего, господа. Нужно ехать в Саратов. Нужно, да-с, – сказал им господин Громыкин после долгих раздумий. – Это наш Господин Убийца. Право слово. Сердцем чую, нужно ехать.
Доклад подчинённых привёл его в волнительное состояние. Дознаватель стоял, без конца оглаживая рыжую бороду. Неужели он изловит, наконец, этого неуловимого душегуба? Неужели господин Орловский не будет на него орать, брызгая слюной в лицо? Неужели он, старый сыскарь, не будет больше стоять в его кабинете на красном индийском ковре, унизительно втягивая голову в плечи, опасаясь буйного нрава начальника сыскной полиции? Неужели?
– Ура! – совсем по-детски захлопала в ладоши художница, прямо как Лизонька Ануфриева.
– Напрасно Вы, госпожа Ростоцкая, так радуетесь. Напрасно, – сказал ей дознаватель. – Мы едем в Саратов вдвоём с господином Самолётовым. Вдвоём. Да-с.
Анхен посмотрела на мужчин и приняла серьёзный вид, поджав губы. Вы ещё об этом пожалеете!
– Ну, что Вы, Фёдор Осипович, такое говорите? А ежели сразу изловить негодяя не получится? Ежели нужно будет ещё портреты рисовать, а? Illustrations? – вступился за неё господин Самолётов. – Да и потом, как мы уже заметили, Анна Николаевна умело пользуется женской… интуицией, коей у нас с Вами не достаёт.
Господин Громыкин задумался, махнул рукой и прошёл за свой стол. Анхен опять захлопала в ладоши. Как маленькая, честное слово.
Домой она вернулась победительницей. Госпожа Ростоцкая едет в служебное путешествие. Вот так-то! Джоконда, ожидавшая её у двери прихожей, слегка ошалела от настроения хозяйки – прижала длинные чёрные уши к туловищу. Что происходит?
– Мари! В Саратов еду я. В Саратов! В Саратов! В Саратов еду я, – пропела Анхен, закружив сестру в дурашливом танце.
– Отпусти, оглашенная! Какой такой Саратов?! Зачем?! А как же Ольга? – возмутилась Мари, пытаясь высвободиться, но у неё ничего не получалось. – Ты же обещала ей помочь.
– Именно из-за Ольги туда и еду я! Нового подозреваемого нашли мы этим днём с Иваном Филаретовичем. И наш Господин Убийца живёт, скорее всего, в Саратове. Поэтому… В Саратов! В Саратов! В Саратов еду я! – опять закончила песней художница.
Мари, наконец, удалось остановить этот бешеный танец и успокоить сестру.
– Переодевайся и садись к столу, путешественница Жюля Верна. Акулина пирожков сегодня напекла, – сказала она и пошла распорядиться накрывать на стол.
Самовар в гостиной уже дымился. От заварочного чайника шёл поистине волшебный аромат. Осталось принести пирожки, томящиеся у тёплой плиты печки на кухне, мёд и варенье.
– Я готова съесть целого слона из зоосада Софьи Гебгардт! – заявила Анхен, разглядев приготовленный ужин.
– Вот ещё. Животных на тебя переводить, – фыркнула Мари. – Пирожки ни чем не хуже слона. Может, даже и лучше.
– Ты права. Ты абсолютна права! Вкуснота необыкновенная, – сказала Анхен, прожевав первый кусочек.
– А всё ругаете Акулину. Всё корите за хлеб и соль, – проворчала служанка, принося к столу мёд. – А я ведь вас ещё с пелёнок … совсем крохи были тогда.
– Никто тебя, Акулинушка, не ругает, только хвалим и ценим. А если кто обижать тебя вздумает, только скажи, я тогда им – ух! – сказала старшая из близнецов.
Она встала, схватила старую служанку и стала кружить её по комнате.
– Отпусти, блаженная! – взмолилась Акулина и, когда хватка госпожи Ростоцкой ослабла, вырвалась и ушла к себе от греха подальше.
Мари смотрела на сестру и укоризненно качала головой. Не барышня, а ураган.
– А теперь послушай меня. Маменька письмо прислала.
– Что пишет? – снова оживилась Анхен.
– Про дела монастыря. Про Урал и дивную природу его. Про школу для крестьянских детей и больницу для бедных, – рассказывала Мари, подливая сестре чай. – Забот полон рот.
– Как время летит быстро! Точно птица. Казалось бы, ещё вчера с тобою мы стояли на перроне и провожали маменьку, вытирая безутешные слёзы с лица. А уже четыре года прошло. Четыре! Года! Уму непостижимо, – сказала Анхен, возмутившись.
– Да. Я тогда, право слово, не понимала, зачем она уезжает, зачем бросает нас.
– Ну, Мари, разве забыла ты всего? Более она была не в силах вынесть сей позор. И смыть позорное пятно, считала достойным только молитвами об усопшем императоре. Тем более прабабушка Калиса настойчиво её звала к себе, предчувствуя смерть близкую свою. Дела хотела передать ей.
Барышни замолчали, вспоминая уральский женский монастырь, в котором они появились на свет, и неоднократно ездили туда на летние каникулы. Вспомнили матушку Калису, настоятельницу монастыря, бабушку маменьки по отцовской линии. Вспомнили высокие монастырские стены, красивейшее озеро, окружавшее монастырь со всех сторон, и узкий перешеек – мостик к берегу. Чудесное было время. Беззаботное, солнечное, радостное.
А то, что случилось потом, превратило их жизнь в кошмар. И всё из-за папеньки, между прочим!
– Вернёмся к Ольге. Если у вас есть новый подозреваемый, почему господин Громыкин не отпустит её с Богом? – сменила щекотливую тему Мари.
Она не думала, что папенька виноват. Его оговорили. Как может быть иначе? Но спорить с сестрой не считала нужным.
– Потому что пока посидит в каземате. Я так сказал! – передразнила Анхен голос начальника.
– Но это же несправедливо! Держать даму в кутузке, – возмутилась Мари.
– Пока я сделать не могу ничего. Пока! Но стараюсь. Понимаешь? Ладно. Пойду я собирать саквояж в дорогу. Завтра рано вставать.
* * *
Анхен поёжилась и плотнее запахнула шерстяную курточку. На перроне было людно, несмотря
