Анхен и Мари. Выжженное сердце - Станислава Бер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таких наливок в столичных трактирах вовек не сыщешь.
– Вы про Усатова? Слова дурного про Никифора сказать не могу, – сказал толстяк и развёл руки в стороны. – Ни единого.
– Прямо уж не единого? Неужели настолько хорош сей работник? – поинтересовался господин Самолётов.
Прислуга забренчала канделябрами, готовила свечи. За окном начинало темнеть. Господин Ануфриев задумался, кивнул лакею сызнова – наливай. Поднёс рюмку к широким, раздувающимся ноздрям, вдохнул вишнёвый аромат и выпил залпом, высоко приподняв брови.
– Любому помещику такого управляющего пожелать могу я с чистой совестью. Сами посудите – не вор, не лентяй, грамоте обучен, дело своё отлично знает. Из крестьян, но уже, почитай, пятнадцать годов как у меня служит – ни единого замечания. Ни единого, господа!
– Прямо не мужик, а Серафим святой. Крылья, поди, пробиваются из-под рубахи, – заметила вполголоса Анхен, угощаясь блином с вареньем, но все услышали её слова.
– Святой, не святой, но дурного про Усатова не скажу. Да и люди соврать не дадут, – заключил хозяин дома, указывая на прислугу. – А за какой нуждой он вам понадобился? Никак не могу поверить, что Никифор в Петербурге набедокурить сподобился.
– В точности ответить не могу, господин Ануфриев, на Ваш вопрос. Никак не могу. Проверяем вот, – сказал господин Громыкин.
– А Никифор Усатов в сей момент где находится? – спросил господин Самолётов.
– В поле. Как и подобает управляющему. Урожай собирать надобно.
Зерна и корнеплодов в имении Троицкое народилось в этом году богато. Сколько было можно, сыщики – в сопровождении дворового мальчика, проехали до господских полей на повозке, дальше им пришлось идти по разрытой земле пешком. Господин Самолётов поддерживал Анхен под руку, в чём она нисколько не нуждалась, но ни отталкивать же услужливого делопроизводителя.
Крестьянские спины маячили в надвигающихся сумерках тут и там. Мужики, бабы, ребятишки выдёргивали из земли-матушки свёклу и морковь и складывали в мешки, подготовленные для них управляющим. Усатов – госпожа Ростоцкая его сразу узнала, в широких штанах, в коричневой кофте, в фуражке, надвинутой по самые брови, ходил меж рядов, хозяйским взглядом окидывая поля – може, где чего пропустили, не порядок надобно сразу подмечать.
– Дядька Никифор, до тебя господа из Петербурха приехали! – заорал дворовый мальчишка, едва завидя управляющего.
После такого заявление крестьяне прекратили работать и уставились на непрошеных гостей. Управляющий оглянулся, однако навстречу не вышел – ждал, когда сыщики подойдут к нему сами.
– Никифор Усатов? – спросил господин Громыкин, тяжело дыша.
Прогулка по полям немного утомила грузного дознавателя.
– Он самый. Чем могу служить? – спросил в ответ управляющий и снял фуражку.
Анхен загляделась на него. Не смотря на худосочную фигуру и небольшой рост, Никифора легко можно было назвать красавцем. Всё дело в глазах. Огромные, как у новорождённого жеребёнка, карие глаза управляющего выражали вселенскую грусть. Теперь она понимала нахлынувшие чувства уборщицы из гимназии. Эту грусть любой бабе хотелось разгадать и вылечить страдающую душу. Каждая была уверена, что она сможет, ей это под силу.
– Как давно Вы были в Санкт-Петербурге? – спросил господин Громыкин.
– Так вот же, недавно ездил. По делам. На прошлой неделе, стало быть, бывал. А чего такое?
– И в гимназию женскую заезжали?
– Заезжал. Лизоньку привёз на учёбу. А чего такое?
– И директора гимназии господина Колбинского спрашивали?
– Ну, спрашивал.
– Зачем он Вам понадобился? Зачем? – как обычно повторил вопрос дознаватель.
– Так мы… это… давние знакомцы мы. Поговорить хотел, стало быть, с ним.
– Поговорили?
– Нет. Не получилось. Не успел я.
Господин Громыкин взял паузу, внимательно изучая управляющего. Глаза-пуговки смотрели на допрашиваемого безотрывно. Усатов стоял, переминаясь с ноги на ногу, теребил ни в чём неповинную фуражку. Потом не выдержал, развернулся, молча зыркнул на обступивших его со всех сторон крестьян. Те, как будто очнувшись, разбрелись по делам.
– А вот интересно мне стало, где Вы познакомились с директором гимназии? Где? – спросил господин Громыкин и прищурился.
– Дак… это давно было. На службе, стало быть, – сказал Усатов и неопределённо махнул рукой.
– Вы давайте здесь заканчивайте. Собирайтесь. С нами поедете, – приказал дознаватель. – С нами. Да-с.
– А чего такое?! – запротестовал управляющий, но потом махнул рукой – смирился. – Эй, Федот, за меня остаёшься. Присмотри тут за всем.
Господин Усатов жил в усадьбе, но не у господ, а на окраине, в отдельном доме. Когда сыщики и подозреваемый вернулись с полей, уже стемнело, пришлось зажигать свечи. Дворовая челядь откуда-то узнала – управляющего арестовали! – толпилась у дверей. Самые смелые заглядывали в окошки.
В комнатах Никифора всё по-простому устроено было, по-крестьянски – лавки, стол, печь, если б не одна деталь. На полке, за занавеской стояла увесистая банка-бутыль.
– Ох, ты ж, мать честная! – не сдержался господин Громыкин. – Откуда же у тебя сие непотребство?
– Не трожь, барин! Моё это! – заорал вдруг сдержанный управляющий.
– Тихо! Успокойся, дорогой, – как с ребёнком заговорил с ним господин Самолётов, но рукой попридержал. – Анна Николаевна, Вы отвернитесь. Право слово, Вам на такое лучше не смотреть.
– Вот ещё! – фыркнула Анхен и демонстративно уставилась на начальника.
Дознаватель с трудом снял с полки банку. В мутной жидкости плавало нечто – уродец не уродец, человек не человек – одним словом нечто со скрюченными ручками и ножками, раздутой головой и огромными, умоляющими спасти его глазами. Госпожа Ростоцкая побледнела и выбежала на улицу, в темноту, на свежий воздух, к крестьянам, куда угодно, лишь бы подальше от этих глаз. Постояла, посмотрела в ночь, в тёмно-синее, конопатое от звёзд небо и обратно пошла.
– Ага. Значит, есть у нас синяя плотная нитка. Есть! Поглядите-ка, Анна Николаевна. Как думаете, подойдёт сия одежда под наше описание? – спросил её дознаватель, едва она переступила порог избы, склонив при входе голову.
Спасибо, что не ёрничает. А то мог бы завести старую песнь, что неженское это дело преступников ловить. Господин Громыкин копался в шкафу, откуда выудил тёмно-синий пиджак и протянул сию одежду ей на опознание.
– Очень подойдёт, Фёдор Осипович. Здесь и зацепка имеется на рукаве, – подтвердила Анхен его догадку.
– Ух ты! Здесь и табачок имеется, – сказал дознаватель, вытаскивая из кармана штанов табачные крошки россыпью.
– Фёдор Осипович, обязательно всё соберите, – попросил его делопроизводитель.
– А это кто же такая будет? – продолжал обыск господин Громыкин.
– Не ваше дело, – огрызнулся управляющий.
Господин Самолётов всё также держал его за руки. Красивые глаза новорождённого жеребёнка вспыхнули от негодования. Рыжебородый дознаватель потянулся к бревенчатой стене, к портрету, висящему на ржавом гвозде. Молодая крестьянка в цветастом платке смотрела на
