Анхен и Мари. Выжженное сердце - Станислава Бер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как же так?! Я, значит, одинокими вечерами на уродца любуюсь, а эта падла на бричках разъезжает да на даче с жёнушкой чаи гоняет. Не бывает этому боле!
Эпилог
Под суконным пальто с меховым воротником Анхен дрожала всем телом – от шеи до коленей. Даже палантин не спасал её от жуткого холода, захватившего Санкт-Петербург этой зимой. Вытащив и без того закоченевшие пальцы из муфты, художница прикоснулась к ледяной ручке, чтобы открыть дверь управления полиции, и чуть не свалилась в обморок от шока.
– Ну, что же Вы, Анна Николаевна, так легкомысленно одеваетесь? – подоспел на помощь господин Самолётов и открыл для неё массивную дверь. – L'hiver est arrive.
– Покорнейше прошу извинить меня. На шубу из куницы или горностая жалования не хватает, – парировала она.
Анхен оглядела молодого человека. Он был во всеоружии – в бобровой шубе, хоть и весьма поношенной. Так начался её обычный, казалось бы, день службы. Барышня сняла пальто и долго отогревала озябшие руки у тёплой изразцовой печки. Она уже было хотела пройти за свой стол и начать работать, как в кабинет сыскарей заявился сам господин Орловский в сопровождении доктора Цинкевича.
– Константин Михайлович, милостивый государь… что же Вы… Ваше превосходительство, – незамедлительно подскочил к начальнику господин Громыкин.
Не смотря на тучность и возраст, Фёдор Осипович на сей раз двигался как гигантская пантера, как кошка из экзотических джунглей – мягко, вкрадчиво, но когда было нужно, молниеносно. Пытаясь угадать любое желание начальника, он то приносил высокомерному кавалеристу горячий чай, то подталкивал кресло, то беспокоился, не дует ли из окна.
– Пустое, Фёдор Осипович. Оставьте. Я к Вам по делу, – сказал господин Орловский, обращаясь почему-то не к дознавателю, а ко всем собравшимся чиновникам.
– Вот как? Прошу, прошу, – пригласил его высказаться господин Громыкин.
– По Высочайшему приказу, – сказал начальник сыскной полиции и подбородком указал на монарший портрет на стене. – И, так сказать, от себя лично выражаю благодарность за раскрытие в кратчайшие сроки особо тяжкого преступления – убийство директора женской гимназии. Молодцы, братцы! Молодцы!
Господин Орловский споткнулся, взглянув на госпожу Ростоцкую, но нашёлся и добавил.
– И барышня, само собой, молодец. А посему чиновники Громыкин, Самолётов, судебный врач Цинкевич и полицейский художник Ростоцкая поощряются единовременной денежной выплатой.
Радостный гул прокатился по комнате служащих.
– Объявляю благодарность и царское благоволение, – заключил начальник сыскной полиции, подкручивая усики.
Он подошёл к каждому и пожал руку, а ей – поцеловал, слегка склонившись. Артиллерист по-свойски расположился в предложенном кресле и пригласил присесть и подчинённых.
– Ну, что же я могу вам доложить, господа. Убийство господина Колбинского пробудило интерес к его трудам на химическом поприще. Военное ведомство затребовала все бумаги по его делу. Вероятнее всего, сын убитого продолжит его работу. Вот так.
– А что же Усатов? – спросила Анхен.
Господин Громыкин вспыхнул от возмущения. Как можно лезть с вопросами к начальству?!
– Ссылка на каторгу на пятнадцать лет, – ответил господин Орловский и добавил после паузы. – По закону, оно, конечно, верно всё и складно, а вот по совести… жаль солдата. Сердечно жаль.
Начальник наставил их на труд во благо государя и отечества и удалился. Господин Громыкин проводил его до дверей, вернулся за свой стол зелёного сукна и в изнеможении опустился на стул, откинувшись назад – пронесло. Чиновники тоже выдохнули, задвигались, закопошились, вернулись к работе.
– А что же Вы, Иван Филаретович, на деньжищи эдакие новый костюмчик себе справите? – спросил доктор Цинкевич, подмигивая молодому человеку. – Поди, после службы на Малую Конюшенную поедете, в модный дом Бризака? Ха-ха!
– Никак нет, милостивый государь. Есть у меня насущные проблемы, куда важнее модных костюмов. Top secret. Дела семейные, знаете ли, – таинственно заявил делопроизводитель и от дальнейших объяснений отказался.
– А я вот денежки на нужное дело потрачу – на изучение способов идентификации преступника – например, по волосу или по частичке кожи. Я уже начал работу, но на експерименты средства нужны, немалые средства, доложу я вам. Поощрение сие как нельзя кстати пришлось.
– А что же Вы, любезная Анна Николаевна? На что потратите премию? – спросил её господин Самолётов.
Госпожа Ростоцкая долго не отвечала коллеге, уставившись на полосатые обои.
– Анна Николаевна, слышите ли Вы меня? – пытался до неё достучаться доктор Цинкевич.
Анхен не слушала и не слышала. Она внезапно вспомнила своё первое "видение". Тогда, когда гимназисткой ещё прикоснулась к руке господина Колбинского и увидела его десятилетним мальчиком.
– Я родился в бедной семье осьмым ребёнком. У меня не было возможности выучиться, но я желал себе другой жизни. А ты – гений, ты – способный мальчик. Понимаешь? Нельзя упускать возможности, что даровала тебе судьба.
Отец набрал полный рот дыма, "прополоскал" его, смакуя, и, не спеша, выпустил дым через нос прямо сыну в лицо.
– Я заставлю тебя учиться. Ты сделаешь то, чего я не смог – получишь образование. И не абы какое, а непременно университетское!
Мужчина притянул к себе мальчика, развязал ворот его рубашки и прижёг сигарой худенькую детскую грудь. Иван орал благим матом, но отец прижигал её снова и снова.
– Потом сам мне спасибо скажешь, – добавил в конце пытки изверг, скривившись в полуулыбке-полуухмылке.
– А? Что? – очнулась она после видения.
– Про святое спрашиваем мы Вас. Ха-ха! Про деньги. На что потратить изволите? – повторил вопрос доктор Цинкевич.
– Да уж найду куда. Не беспокойтесь, господа. Начну с долгов, коих у нас с сестрой изрядно накопилось.
После службы господин Самолётов любезно предложил Анхен проводить её до дома, ибо скользко, да и вообще, променад, говорят, полезен перед сном. Не смотря на мороз и тяжёлое свинцовое небо, на заснеженных улицах Санкт-Петербурга царило оживление. Чиновники расходились по домам, переполненные поезда конной железной дороги неторопливо громыхали по замершим рельсам, служебные кареты развозили начальников.
– Слышал я, опера "Чародейка" господина Петра Ильича Чайковского très bon. Весьма неплоха, весьма. Многие хвалят. Впрочем, многие и ругают. Что скажете? – спросил господин Самолётов, поддерживая Анхен на опасных участках тротуара.
Снег под ногами радостно поскрипывал.
– Это в Мариинском театре?
– Совершенно верно.
– Про оперу наслышана была, но, к сожалению, от других. Сама не посещала я театра.
– Так давайте сходим! – обрадовался Иван Филаретович. – Я тоже не бывал.
– Не знаю, право слово.
– Ну, Вы подумайте. Не отказывайтесь. Завтра дадите мне ответ, – настаивал господин Самолётов.
Анхен остановилась подле фонаря и
