Анхен и Мари. Выжженное сердце - Станислава Бер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Давайте договоримся сию же минуту. И пусть фонарь этот будет свидетель. Мы с Вами коллеги, только и всего, – твёрдо произнесла она, не отводя взгляд.
Иван Филаретович, не ожидая столь решительного заявления, онемел, сглотнул, но тут нашёлся.
– Отчего же так? Я Вам неприятен, Анна Николаевна? Monstre?
– Не в этом дело. Вы сами не понимаете, куда лезете, – ответила Анхен и продолжила путь.
Господин Самолётов едва за ней успевал.
– Я понял. Я всё понял! Сдаётся мне, Вы из-за папеньки Вашего, господина Радова беспокоитесь. Из-за него Вы мне отказываете? – спросил он.
Анхен остановилась, точно перед ней выстроилась невидимая стена.
– Так Вы знаете, кто я? И молчали? – ахнула художница, оборачиваясь.
– Конечно, знал, – пожал плечами под бобровой шубой делопроизводитель. – Как сего можно было не знать? Во-первых, ваши родители принимались при дворе. Noblesse. Во-вторых, скандал с господином Радовым весь Петербург тогда обсуждал. Я был юным, но всегда оставался любознательным и слышал разговоры.
– Маменька дала нам фамилию девичью. Сразу же после ареста папеньки.
– Любезная Анна Николаевна, свет слишком мал. Это стало известно, хоть она и удалилась от дел. И когда Вы появились в управлении полиции, я моментально вспомнил ту историю, – сказал господин Самолётов, убирая снежинку с её щеки.
– И даже ни словом, ни малейшим знаком не намекнули о знаниях своих! – возмутилась она, вспыхивая ореховыми глазами.
– Ну, не буду же я Вас попрекать делами давно минувших дней, к тому же не по Вашей вине сотворёнными? Не Вы же родине изменяли, помогая заговорщикам убивать царя? Не Вы предали. Не Вы нарушили клятву.
– Зато клеймо позорное на нас с сестрой лежит. Неужели это Вас не останавливает, Иван Филаретович?
– А почему меня это должно волновать? Мою семью давно не принимают в свете. Отец разорился и пустил себе пулю в лоб. Мы с Вами чем-то схожи. Вы не находите?
Анхен совсем не находила сходства, о чём и заявила. Подле самой парадной соизволила подумать и завтра дать ему ответ. Господин Самолётов откланялся, а госпожа Ростоцкая поднялась к себе.
– Где моя любимица? Где моя красавица? – позвала она в прихожей крольчиху.
Странно, что длинноухая Джоконда не прискакала встречать хозяйку. Она вышла на зов, но безрадостно, будто под пыткой.
– Мари, что случилось с нашей девочкой? – спросила Анхен, проходя в гостиную. – Что ты с ней сделала? Ольга Никифоровна? И вы здесь? Добрый вечер.
– Здравствуйте, Анна Николаевна.
Ольга Колбинская стояла у окна, подперев подоконник, смотрела на Мари, вся обратившись в слух. На столе под голубой керосиновой лампой, на большом блюде лежала стопка промасленных блинов, в праздничных фарфоровых чашках темнел чай. Сестра сидела за фортепиано и мучила его сонатой Бетховена. Видимо, из-за этой тоскливой мелодии впечатлительная Джоконда впала в уныние, что, как известно, большой грех. Нет, Анхен никак не могла сие допустить.
– Помнишь, лет десять назад мы были в гостях у бабушки, играли в четыре руки на рояле и пели романс Александра Фета. Подали чай и абрикосовый пирог. Папенька шутил, а маменька его корила. Куда всё делось? – спросила Мари, глядя перед собой.
Анхен взяла её за плечи и резким движением развернула сестру так, что смогла заглянуть в глаза. В них плескалась тоска и вселенская грусть. Ну, всё понятно. Опять меланхолия, и вот-вот польются слёзы.
– Сегодня день его памяти, – напомнила Мари.
– Он покончил с собой, суда не дождавшись. И правильно сделал. Хоть что-то сделал он правильно. Было бы славно, если бы он отчизне не изменял и на царя жизнь не покушался. Но, как говорится, о многом мы не просим, – сказала Анхен.
– Но…, – хотела возразить Мари.
– И поминать его не будем мы. Всё! Хватит грустить. Закрывай шарманку. Есть радостные новости.
– Какие же? – всё также уныло спросила сестра.
– Нас – меня, господина Самолётова, господина Громыкина и доктора – наградили за преступления раскрытие – убийство директора гимназии и поощрили денежной выплатой, – торжественно провозгласила Анхен, вышла кавалерийской походкой в середину гостиной, подражая господину Орловскому.
– Не может быть?! – воскликнула Мари, вставая с крутящего стула у фортепиано.
– Очень даже может быть. Мы теперь со всеми долгами расплатиться сможем.
– Ну, хоть что-то хорошее есть в ентой службе, – проворчала Акулина.
– И с госпожой Вислоушкиной? – спросила Мари, радостно улыбаясь.
– И с молочником, и с булочником, и с модисткой, – сказала-пропела Анхен, раскачиваясь из стороны в сторону.
– Это справедливая награда, Анна Николаевна. Я бы Вас тоже наградила денежной выплатой, но, к сожалению, не в силах. Пришла сказать Вам спасибо, – подошла к ней госпожа Колбинская, протягивая руку.
– За что? – спросила Анхен.
– За то, что помогли найти настоящего убийцу. Мари мне рассказала, как Вы хлопотали, чтобы меня отпустили, как следствию помогли.
– Не стоит благодарности, Ольга Никифоровна. Пустое. Я просто исполняла долг. И кто я такая? Кто? Просто полицейский художник.
– Не умаляйте своего вклада в это дело. Я видела, как Вы работаете. Я, конечно, осталась в итоге ни с чем, но хоть на каторгу не попала, и на том спасибо.
– Степану всё досталось? – спросила Анхен.
– Ему. И деньги, и дача, и коллекция китайских ваз. Завещание. Что поделаешь? Сидит этот большеголовый грубиян нынче в Хитряево и опыты химические проводит. Как бы не спалил там всё. Впрочем, что же я теперь волнуюсь, раз не моё добро, – спохватилась она.
– А что же господин Кожелюбов? – осмелилась спросить художница.
Госпожа Колбинская сверкнула в Анхен недобрым взглядом и промолчала. Отошла опять к окну, уставилась на тёмную улицу.
– Его изгнали из гимназии. Из семьи, я слышала, он тоже ушёл. Служит нынче учителем в богатой купеческой семье в каком-то захолустье, – ответила за подругу Мари. – Давайте пить чай. С блинами. И ты, Акулина, садись с нами сегодня.
– Наконец-то. А то остыло всё уже, – сказала служанка как всегда ворчливо.
– Давайте. Но это не поминки. Уразумела? – спросила Анхен.
Мари ничего не ответила села за стол и потянулась к розетке с вишнёвым вареньем. Ольга и Анхен тоже расселись. Акулина махнула рукой и, раскачиваясь как гусыня, пошла на кухню. Не дело ей с барышнями вечерять. Удумали чего.
– А ещё мы завтра пойдём в салон светописи художника Карелина, закажем фотокарточку и маменьке её отправим в монастырь.
– Правда?! – обрадовалась Мари.
– Истинная, – ответила Анхен, утвердительно кивая. – Хотя нет. Погоди. Господин Самолётов меня в театр на оперу
