Жених для ящерицы - Анна Яковлева

На уроке по химии мы с Зойкой пили чай с конфетами, которые передала мне Дарья, решали задачи, учили формулы и обменивались жизненным опытом.

– Мальчишки все дураки, – авторитетно заявила девочка, обнаружив зачатки шовинизма, – дураки и хвастуны. Представляешь, у нас все девчонки влюблены в Митьку Хромова, уже все с ним целовались, а я – нет. Полный придурок. Как в такого можно влюбиться? А ты в кого-нибудь влюблена?

Зойка зашелестела оберткой «Белочки», сунула в рот конфету.

– Ни в кого, – призналась я и последовала Зойкиному примеру, тоже развернула «Белочку» – сладкое меня утешало.

Ночь выдалась тяжелая, беспокойная.

Степан и Жуков какими-то неведомыми способами избежали пожизненного заключения и уже через час после задержания оказались в соседнем дворе, братались и клялись в вечной дружбе. Инопланетные существа – мужчины, сколько о них ни читай.

Подавленная бегством Француза, я легла спать и даже заснула.

Мне приснился какой-то кошмар, липкая от страха, я распахнула глаза, уставилась в темноту и услышала жуткий, потусторонний звук. Я подскочила на постели, прислушиваясь. Если сейчас выяснится, что сосед – оборотень, что я буду делать?

Но все оказалось поправимо: под моими окнами звучала ария герцога из «Риголетто» в исполнении ансамбля «Волчья стая».

– Сердце красавиц склонно к измене, – жутко фальшивя, голосил Жуков, – и к перемене, как ветер мая!

– С нежной улыбкой в страсти клянутся, плачут, смеются, – безбожно перевирая Верди, подхватил пьяный голос Жорки, соседа справа. – Нам изменяя!

– Вечно смеются, нас увлекают и изменяя-я-а-а-ют также шутя! – Голоса слились в протяжный вой.

Исполнителей легко можно было подвести под статью «подстрекательство к самоубийству».

Рука потянулась к телефонной трубке, но я подавила в себе желание вызвать милицию. Уместнее была неотложная медицинская помощь, причем мне.

Захватила подушку, перестелила постель в дальней комнате (бывшей маминой), хлопнула пустырника, закрыла окна, но заснула, конечно, не сразу.

Мысли крутились вокруг Француза.

Неужели родить ребенка от Короля мне не светит?

Отчаяние настигло меня, слезы обожгли глаза. «Ну почему, почему я не ящерица?»

На ферме царил хаос.

Коровы мычали, коллектив сбился в кучку у кабинета Гены Рысака, в воздухе разлился апокалипсис, как будто в чьей-то секретной лаборатории разбилась склянка с вирусом-убийцей и все обречены, но еще на что-то надеются.

– Нас закрывают, – упредил мой вопрос Миша Загорулько.

– Ну и что?

– Как – что? Ты не поняла? За-кры-вают!

Я не видела повода волноваться: все идет по плану. Лабораторию переносят, фермы объединяют. Коллективы сливаются или объединяются – что не так?

Но Загорулько объяснил:

– Не объединяют, а закрывают, Витя. Жуков раздал всем по тридцать тысяч рублей, обещал остальное после сделки. А сам кинул нас.

В голове помутилось.

– Как это?

– Каком кверху.

Грубость Загорулько вернула мне способность соображать:

– А где Рысак?

– Со вчерашнего дня Рысака никто не видел.

– Надо съездить к нему домой, – предложила я.

– Вот ты и поедешь.

Меня подхватили под руки, вывели из конторы, сунули в молоковозку, и мы с Василием Митрофановичем затряслись по ухабам и колдобинам.

Верка Рысакова, лохматая и злая как фурия, открыла на мой звонок.

– А-а, Петухова, входи, – кивнула она, – полюбуйся на вашего начальника.

Верка буквально втолкнула меня в спальню.

Раскинув члены, на двуспальной супружеской кровати почивал Геннадий Павлович.

Мы с Веркой затихли, рассматривая тщедушное тельце, поросшее чахлой растительностью: я – стыдливо, она – с ненавистью.

– Вот, утром с экспресс-доставкой грузов получила.

– Откуда?

– А шут его знает, – пожала плечами Верка, – сказали, в городе был.

Рысачиха хлопнула дверью спальни, а я не удержалась – двумя пальцами зажала нос управляющего. Гена перешел на храп, но веки не открыл. Поэкспериментировав с дыханием спящего, поочередно закрывая то рот, то нос Рысака, я не добилась никаких результатов, вытерла пальцы о пододеяльник и покинула спальню.

– Вер, придет в себя – позвони, а? – попросила я. – Коллектив в панике, нас рейдеры захватили.

– А-а, вот в чем дело! Хорошо, позвоню, – легко пообещала Верка.

Меня поразило хладнокровие супруги управляющего. Захватили ведь не только нас, но и Палыча! Что бы означало спокойствие Рысачихи?

Верка слыла бабой разбитной, в противовес мужу.

По логике вещей, на мои слова она должна была реагировать иначе. Например, стащить супруга с кровати, сунуть под холодный душ, вызвать медицину катастроф, МЧС, авиацию, спецназ и ОМОН. Ничего подобного.

В комнате на диване стоял чемодан с женским барахлом: Верка методично складывала вещички.

«Сбежать надумала, что ли?» – насторожилась я.

– В отпуск еду, в санаторий, – перехватив мой взгляд, объяснила Верка, – по графику моя очередь наступила. Ты же знаешь, у нас в администрации с этим строго. Хочешь не хочешь, а иди в отпуск.

Рысачиха наводила марафет, как если бы это был обычный, ничем не выдающийся день.

Муж теряет работу и впадает в запой, а жена едет в санаторий…

Семейная жизнь и раньше не привлекала меня, а теперь показалась полной бессмыслицей. Одиночество – это и есть брак, а брак – это и есть одиночество.

Не на шутку встревоженная, я вернулась на ферму, отчиталась перед коллективом о результатах рейда по вражеским тылам, вернее, об отсутствии результатов, выдала анализы и поехала в город, в Ассоциацию фермерских хозяйств.

Каково же было мое удивление, когда я не обнаружила по известному адресу ни Француза, ни вывески на его двери – вообще никаких следов присутствия председателя ассоциации и его супруги Фаины!

Расследование, которое я устроила прямо на месте, ни к чему не привело.

В соседних офисах никто из немногочисленных сотрудников (был уже конец рабочего дня) ничего не слышал и не видел. Только охранник внес некоторую ясность:

– Съехали вчера вечером.

– Вы уверены?

– Конечно, – парень показал на часы, – я заступил на смену в девять, а эти, из ассоциации, женщина и мужик, уходили в одиннадцатом часу. Я, конечно, спросил, мол, что так поздно, много дел? Мужик ответил, дескать, запарка.

– Двое? – на всякий случай переспросила я.

Жуков со Степаном в это время находились в зареченском отделении милиции, но я уже не знала, чему верить.

– Двое, – уверенно подтвердил парень.

Прямо из города я направилась домой к Гене Рысаку, и мне посчастливилось застать нашего управляющего в твердом уме и трезвой памяти. В относительно твердом уме и относительно трезвой памяти.