Жизнь переходит в память. Художник о художниках - Борис Асафович Мессерер

Пока же мы, споря, но делая дело, старались воплотить проект выставки в макете несмотря на отдельные проблемы. Так, например, в проектном задании в торце нашего этажа было предусмотрено панно, которое по «сценарию» Константина Ивановича называлось «Народное творчество», и делать его, согласно утвержденному Министерством культуры плану, почему-то должен был какой-то литовский художник. Но мы с Лёвой взъерепенились и заявили, что возражаем против этого и, коль скоро панно предполагалось делать на нашем этаже, будем сами его писать, чтобы не нарушать стиль придуманного оформления. Константин Иванович безумно переполошился, потому что все надо было согласовывать с Министерством культуры, но, встретив с нашей стороны столь страстный напор, вынужден был согласиться. Мы выполнили панно на отдельных оргалитовых щитах, пронумеровав их по своей системе.

Кроме этого главенствующего в зале панно, мы придумали центральную установку, посвященную Троице-Сергиевой лавре, с макетами русских церквей (таких как собор в Кижах), панно «Цирк», композицию (теперь бы назвали инсталляцией) из органных труб — посвящение крупнейшим русским композиторам, а также литературный раздел, связанный с именами Льва Николаевича Толстого, Федора Михайловича Достоевского, Антона Павловича Чехова и Максима Горького.

Мы выполняли работы в форме макетов, фотографий и эскизов, готовясь к приходу профессиональных макетчиков. Когда они за две недели до сдачи общего проекта появились впервые, мы не верили, что весь наш объем может быть воспроизведен в материале. Но, конечно, мы недооценили их мастерства, все было сделано прекрасно и в срок: через две недели макет был готов.

Дальше события развивались стремительно. Состоялась защита проекта. Его смотрела и принимала министр культуры Е. А. Фурцева, а также какие-то чиновники различных уровней. Представлял проект — с успехом — Константин Иванович Рождественский. Воплотить идею в реальность в скором времени должны были мастера-производственники из комбината Торговой палаты. А дальше нам с Лёвой предстояло ехать в Японию — монтировать все задумки на месте. Но этого не произошло. В Японию нас не пустили. Бдительные органы госбезопасности не дремали. Видимо, припомнили и бесчисленные доносы на нас, и неполадки по семейной линии. Владимир Иванович Попов, заместитель министра культуры, курировавший наш проект, без конца куда-то звонил, искренне желая нам помочь. Я в то время часто бывал в его кабинете и видел, как он переживал, когда ему повсюду отказывали. Конечно, при нашей открытости поведения, запоздалый отказ власти, беспричинный, как мы считали, больно ударил по нервам. Мы не были к этому готовы. Лёва не мог пережить несправедливого решения — слишком много сил было отдано этому проекту. Я помню Лёвину реакцию в отделе кадров Торговой палаты, когда нам сообщили об отказе. Чиновник каким-то образом приплел фразу о «государственном» решении. Лёва ответил резко: «Что же я могу сделать, если государство поступает не по-государственному». Такого откровенного разговора, мне кажется, в отделе кадров прежде не слышали.

Все произошедшее с нами тогда, думаю, заронило искру идеи отъезда из СССР. Мы подошли к кульминации в наших отношениях. Лёва совершенно неожиданно для меня принял решение об отъезде в Израиль, а потом и в США. Его поддержал Юра Красный, тоже собравшийся покинуть страну. Для меня это было невозможным ни с какой точки зрения. Спор по этому поводу остался неразрешенным. Когда Лёва уезжал, мы думали, что расстаемся навсегда.

Лев Збарский прожил в Израиле и США очень трудное время. Прямого участия в художественной жизни он не принимал, хотя не переставал творчески работать. К сожалению, я практически ничего не видел из того, что он делал после отъезда, только встречал отдельные случайные свидетельства его работы. Например, было известие о Лёвиной выставке картин-инсталляций из дорожных знаков в Израиле.

Судьбе было угодно продлить наши встречи. Когда в 1977 году я оказался в Париже вместе с Беллой Ахмадулиной по приглашению Марины Влади и Володи Высоцкого, то первым делом бросился звонить Лёве в Израиль. Его телефонный номер мне довольно быстро нашли общие знакомые. Вернее, не самого Лёвы, а его дяди Беньямино, через которого можно было попытаться связаться. Когда я дозвонился, мне ответил Беньямино, говоривший с сильным акцентом. Я представился и попросил передать Лёве мою просьбу — выйти на связь по сообщенному номеру или быть в определенные часы у дяди. Ответ меня удивил: «А кто будет платить?» Я понял, что жизнь в чужой стране предлагала строгие условия существования. Когда все-таки Лёва позвонил, мы оба от волнения говорили с трудом. Узнав, что я в Париже, Лёва был очень удивлен. Но увидеться нам удалось только спустя десять лет, в 1987 году, когда мы с Беллой Ахмадулиной прилетели в Америку. К этому времени Лёва перебрался из Израиля в США.

В Нью-Йорке из дома Светланы Харрис я позвонил Максиму Шостаковичу, телефон которого знал. Он очень обрадовался, а Лёва, конечно, был у него! Максим стал кричать в трубку, чтобы я немедленно приехал к нему в Коннектикут (около ста километров от Нью-Йорка), обещал сразу же прислать машину. Я, естественно, не знал, что существует служба лимузинов, где можно заказать хорошую машину с водителем (тогда за сорок долларов в час). Но, понятия на тот момент не имея о подобной услуге, я дивился: откуда у Максима такая машина и собственный водитель.

Когда мы подъехали к дому Шостаковича, то Максим, безумно эмоциональный человек, от радости выскочил на крыльцо и стал палить в воздух из охотничьего ружья. Наконец мы обнялись с Лёвой! Там же был Юрий Красный, с которым мы тоже давным-давно не виделись, и представить себе, что встретимся снова на белом свете, не могли. Это казалось невероятным — как если бы отменили закон всемирного тяготения! Все мы — Юра Красный, Белла Ахмадулина, Кирилл Дорон, оказавшийся хорошим знакомым и Лёвы, и Максима, я — радовались встрече! Уже стоял накрытый стол с напитками, и мы выпили за долгожданную встречу. Перебивая друг друга, взахлеб рассказывали новости и обсуждали планы и надежды на будущее.

Я пригласил Лёву и Юру на поэтический вечер Беллы в католической церкви на одной из площадей в центре Нью-Йорка. Первое, с чем пришлось при этом столкнуться, недовольство мадам Федоровой, которая устраивала вечер и продавала на него билеты. По московской привычке я провел группу своих друзей бесплатно мимо контролеров. В Америке у частных организаторов это не принято.

По приглашению Юрия Красного мы остановились в его квартире в высотном доме на Амстердам-авеню, на углу с 87-й улицей. Нам надо было какое-то время прожить в Нью-Йорке, прежде чем отправиться в турне по американским городам. Однокомнатная квартира на двадцать