Жизнь переходит в память. Художник о художниках - Борис Асафович Мессерер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нина Ивановна открыла выставку, сказав несколько приветственных слов:
…Пересечение рек, каналов, домов, зданий… Это совпадает с переживанием «пушкинского» периода нашей жизни в шестидесятые. <…> Андрей Юрьевич Арьев, который здесь был на минуточку, уходя, сказал мне: «Скажи от моего имени, мы всё говорим „петербургский текст, петербургский текст“, а приехал человек из Москвы и открыл такой город, который смотрится как сцена. Мировая сцена для некоего спектакля». Кто-то пишет, что это из «Спящей красавицы», или «Белые ночи» Достоевского, или еще что-то. Не знаю, «Белые ночи» ли, а может, блокадный город. Это не я сказала, а люди, которые видели эти работы раньше. <…>
Какой-то очень объемный, сложный, драматический и очень любимый город [запечатлен] здесь, в этих работах.
Далее выступил Кочергин:
…Это его понимание нашего города. Это абсолютный Петербург и абсолютный Мессерер. Абсолютный Петербург, потому что центр города — это каменный мешок. Мы восторгаемся, мы гордимся, но это — каменный мешок. Не все художники это видят. А он увидел и сделал.
Посмотрите на все его холсты — это, как говорили поэты Серебряного века, город с желтым цветом. Мы уже не замечаем этого желтого свечения, а Мессерер заметил. Он и великие поэты Серебряного века. Это тоже многого стоит. Внимательный, честный и прекрасный художник.
Кроме всего прочего, этим холстам не нужно обрамление, они и так смотрятся: абсолютно скомпонованы и очень выразительно поданы, замечательно и точно решены тонально.
И возникает от всего вместе наше настроение. Оно сурово и лирично. Но это не просто лирика. Его холсты очень верно передают настроение нашего города. Это серьезная тема. Так что спасибо огромное, Борис, и поздравляю нас! Спасибо за подарок, который ты нам сделал этой выставкой. Спасибо за то, что ты заметил наш каменный мешок! Красивейший, замечательный каменный мешок!
Затем говорили сотрудники музея — кураторы выставки, а также приехавшие из Москвы искусствоведы Виталий Пацюков и Слава Лён. Пришли на выставку в музее Ахматовой и многие другие наши питерские друзья, в том числе художник Игорь Иванов, поэт Александр Кушнер, писатель Валерий Попов, композитор Леонид Десятников.
В зале была художница Марина Азизян, с которой нас связывает тесная дружба, чьими работами я всегда восхищался. Я много раз бывал на самых разных ее выставках: с вышивками, с ситцами, с графикой. И сама Марина всегда такая разная и по настроению, и по исполнению, по размерам работ. Это говорит о том, что она пользуется любым случаем выразить себя и свой подход к теме: она как бы купается в ней и предлагает зрителю тоже в нее окунуться. Каждая работа — микромир. Еще одно проникновение, еще одно касание темы. И все это не может не вызывать глубокого сопереживания.
Эта глава, начавшаяся с рассказа о дорогих мне театральных художниках, сложилась в оду Санкт-Петербургу — главному мотиву, движущему мною, тайной страсти, ставшей явной.
Дописав книгу…
Дописав книгу воспоминаний «Художник о художниках», я вдруг понял, что она получилась своего рода автобиографией. Это произошло само собой: я не задавался целью создать собственное жизнеописание, но через другого невольно познаешь себя и прослеживаешь свой путь в жизни и профессии.
К большому сожалению, я не написал о многих моих коллегах-художниках, с которыми я творчески соотносился, часто общался, но не проживал столь тесно жизнь, или они попросту не были участниками упоминаемых здесь событий. Среди них и те, с кем я связан по работе в Академии художеств, и новое молодое поколение театральных художников — с ними мы участвуем в выставках…
Повторю, что, вспоминая истории из прожитой вместе с героями этой книги жизни, я не пытался писать искусствоведческие биографии, но иногда вкраплял в текст зрительские впечатления и оценки творчества, а также суждения друзей о том, что сделано мной. Все это дает некоторую объемность повествования, взгляд со стороны, ведь люди, делающие свое искусство, не могут относиться друг к другу безразлично: прослеживается творческое взаимовлияние или даже творческая близость. Возникают симпатии и антипатии. Художники склонны оценивать то, что сделано их друзьями, собратьями по ремеслу.
Чтобы развенчать серьезность толкования жизненных перипетий, порой возникающую на этих страницах, хочу вспомнить слова Эдика Кочергина, которыми мог бы обратиться ко мне не только он сам, но и кто-то из персонажей его произведений:
Боря, дорогой, настало время варить НЕХЕРЕЛЬ!
Это главное. Все остальное — туфта!
К этому завету столь уважаемого мной человека я прислушиваюсь и им заключаю свою робкую литературную деятельность!
Слова благодарности
Хочу выразить свою благодарность друзьям, помогавшим мне советами в трудном деле написания книги. Я очень ценю скрупулезные замечания Павла Финна, конструктивную мысль Ирины Барметовой в деле построения композиции. И, конечно, помощь моей супруги Даши, которая самоотверженно печатала текст, разбирая мой почерк и редактируя фрагменты рукописи. Без нее книга не могла бы состояться, и я еще раз говорю ей слова признательности.
Отдельно мне хочется поблагодарить редактора книги Анну Колесникову, с исключительным вниманием работавшую с текстом и имевшую мужество и решимость довести рукопись до печати.
Я благодарю издателя Елену Данииловну Шубину за неизменный интерес к моему материалу и за то, что она с доброжелательным терпением занималась этими непрофессиональными записями.
Примечания
1
Применявшееся в то время слово «отмывка» обозначало чертеж, слабо покрашенный китайской тушью для выявления архитектурной формы. Как правило, такая отмывка делалась «слезой» — сильно разведенной тушью с многократным наложением слоев один на другой для усиления тона. — Примеч. автора.
