Король былого и грядущего - Теренс Хэнбери Уайт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мордред, – беспомощно сказала она, – пожалейте хоть простолюдинов, если нет у вас жалости ни ко мне, ни к Артуру.
Он спихнул с колен мопса и встал, улыбнувшись ей с безумным удовлетворением. Глядя на нее сверху вниз, но вовсе не видя ее, он потянулся.
– Пусть не Артура, – произнес он, – но вас пожалеть я, безусловно, обязан.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я тут обдумывал некий узор, Дженни, незамысловатый такой узорчик.
Она вглядывалась в него, не говоря ни слова.
– Да. Мой отец совершил кровосмешение с моей матерью. Вам не кажется, Дженни, что если я – в ответ – сочетаюсь браком с женой отца, рисунок выйдет прелестный?
12
Тьма стояла в палатке Гавейна, лишь плоская жаровня, в которой тлел древесный уголь, подсвечивала ее снизу. В сравнении с роскошными шатрами английских рыцарей палатка его казалась жалкой и ветхой. Несколько клетчатых оркнейских пледов устилали жесткую кровать, а единственными украшениями были – снабженная надписью «Optimus egrorum, medicus fit Thomas bonorum»[28] свинцовая бутыль со святой водой, принимаемой им вместо лекарства, да привязанный к колу палатки пучок сухого вереска. То были его домашние боги.
Гавейн ничком лежал на пледах. Гавейн плакал, медленно и безнадежно, между тем как сидевший рядом Артур гладил его по руке. Это рана лишила Гавейна сил, иначе бы он плакать не стал. Старый Король пытался его успокоить.
– Не стоит горевать об этом, Гавейн, – говорил он. – Вы сделали все, что могли.
– Второй раз он меня пощадил, второй раз за один-единственный месяц.
– Ланселот всегда был могуч. Его и годы не берут.
– Так почему же тогда он меня не убил? Я же молил его об этом. Я сказал ему, что, если он оставит меня живым и меня залатают, я, как только поправлюсь, стану биться с ним снова. И боже ты мой! – добавил он со слезами. – Как болит голова!
Артур со вздохом сказал:
– Все оттого, что вы получили оба удара по одному и тому же месту. Это злое везение.
– Мне стыдно, что я так болею.
– А вы не думайте об этом. Лежите спокойно, а то у вас снова начнется горячка и вы еще долго не сможете биться. И что тогда с нами станется? Без нашего Гавейна, ведущего армию в бой, мы совсем потеряемся.
– Пустой я человек, Артур, – сказал Гавейн. – Остервенелый буян и только, и убить его мне не по силам.
– Самые лучшие люди всегда говорят, что они никуда не годятся. Давайте переменим тему и поговорим о чем-нибудь приятном. Об Англии, например.
– Не видеть нам больше Англии, никогда.
– Глупости! Увидим, и прямо этой весной. А весна вот-вот наступит. Вон еще когда подснежники вылезли, а у Гвиневеры, я думаю, уже и крокусы, того и гляди, зацветут. Она замечательно управляется с садом.
– Гвиневера была добра со мной.
– Моя Гвен со всеми добра, – с гордостью произнес старик. – Знать бы, что она сейчас делает. Наверное, спать ложится. А может быть, засиделась допоздна, беседуя с вашим братом. Как подумаешь, что они, возможно, именно в эту минуту говорят о нас, сердце согревается: быть может, они восхваляют доблести Гавейна, или Гвен говорит о том, как ей хочется, чтобы ее старик вернулся домой.
Гавейн беспокойно заерзал на ложе.
– И я уж подумывал, не вернуться ли нам домой, – пробормотал он. – Если Ланселот так ненавидит Оркнейский клан, как уверяет Мордред, чего же он тогда щадит его главу? Может быть, он все-таки по несчастной случайности убил Гарета.
– Я уверен, что по несчастной случайности. Если бы вы помогли нам остановить эту войну, мы бы с ней быстро покончили. Вы сами знаете, мы воюем сейчас, чтобы соблюсти справедливость по отношению к вам. В конечном счете, и я, и все остальные, кто желает сражаться, обязаны будут склониться перед вашим решением. Что до меня, то вы никого не найдете счастливее, если согласитесь прекратить войну.
– Да, но я поклялся биться с ним до смерти.
– Вы уже сделали две добрые попытки.
– И оба раза получил добрую взбучку, – горько сказал он. – Он уже два раза мог бы покончить с войной. Нет, если я сейчас примирюсь с ним, я буду выглядеть трусом.
– Самые отважные среди людей – это те, кто не боится выглядеть трусом. Вспомните, как Ланселот месяцами отсиживался в Веселой Страже, пока мы пели под стенами песенки.
– Я не могу забыть лицо нашего Гарета.
– Смерть его была горем для всех нас.
Гавейн пытался думать – то были тяжкие усилия, которые не могла для него облегчить и долгая практика. В этот темный вечер они казались тяжкими вдвойне из-за состояния, в котором пребывала его голова. Еще со времени поисков Грааля, когда Галахад нанес ему страшный удар по черепу, его стали мучить головные боли, а теперь Ланселот в двух поединках подряд сокрушал его и – по странному совпадению – ударами, наносимыми по тому же самому месту.
– Почему я должен отступиться? – спросил Гавейн. – Потому лишь, что он побил меня? Это будет похоже на бегство. Если бы мне удалось свалить его в третьей стычке, тогда да, тогда может быть. И пощадить… Тогда мы были бы квиты.
– Поля в Англии скоро покроются лютиками и ромашками, – задумчиво сказал Король. – Как было б славно добиться мира.
– Да, а какая по весне соколиная охота! – Воспоминания заставили лежащего на едва различимом ложе Гавейна повернуться, но боль, пронзившая череп, вынудила его замереть. – Силы небесные, как дергает голову!
– Хотите, я приложу к ней влажную ткань, или, может быть, выпьете молока?
– Нет. Потерплю. Все равно не поможет.
– Бедный Гавейн. Надеюсь, он вам ничего не сломал.
– Он сломил мой дух. Давайте поговорим о другом.
Король с сомнением произнес:
– Я и так слишком разговорился. Думаю, мне лучше уйти, а вы поспите.
– Ах нет, не уходите. Не оставляйте меня наедине с самим собой. Одиночество изнуряет меня.
– Но доктор сказал…
– К дьяволу доктора. Побудьте еще чуть-чуть. Подержите меня за руку. Расскажите об Англии.
– Завтра должна прийти почта, тогда мы сможем даже почитать об Англии. Получим самые свежие новости. Молодой Мордред пришлет письмо, и, может быть, Гвен мне тоже напишет.
– Почему-то в письмах Мордреда ничего, кроме холодных приветствий, нету.
Артур поспешил оправдать сына:
– Это только из-за того, что жизнь его не баловала. Но поверьте, сердце
