Дюна - Фрэнк Херберт

Пол принял большую дозу спайса и теперь смотрел внутрь себя в оракульском трансе. Он видел, как луна превратилась в продолговатую сферу и начала с воем раскачиваться из стороны в сторону. Вдруг она сорвалась с небосвода и покатилась вниз, точно мяч, брошенный рукой ребенка… Все ниже… ниже… Будто раскаленная звезда, она с шипением погрузилась в бескрайнее море и исчезла. Не зашла, а именно исчезла, ее больше не было. Земля тряслась, как змея, сбрасывающая старую кожу. Ужас охватил Пола.

Он рывком сел, глядя перед собой широко раскрытыми глазами. Часть его сознания была обращена внутрь, часть — наружу. Снаружи он видел плазметаллическую решетку вентилятора своей спальни и знал, что находится в своей крепости. Внутренним зрением он продолжал видеть, как падает луна.

Скорее наружу!..

Решетка выходила в сверкающий полуденный свет над планетой Арраки. Внутри была черная ночь. Сладкие запахи, поднимающиеся из сада, доносились до его ноздрей, но ни один запах не мог вернуть ему падающую луну.

Пол опустил ноги на холодную поверхность пола, вгляделся в решетку. Сквозь нее он видел дугу пешеходного мостика, сделанного из кристаллически стабилизированного золота и платины. Огненные жемчужины с далекого Седона украшали мостик. Он вел к галереям внутреннего города — через бассейн, полный водяных лилий. С мостика — Пол это знал — можно заглянуть в лепестки цветов, чистые и алые, как свежая кровь.

Глаза его приспособились к этой картине, не выходя из спайсового рабства. Эта ужасная картина, картина падающей луны… Она предвещала чудовищную брешь в его личной безопасности. Возможно, он видел падение цивилизации, рухнувшей под грузом его собственных амбиций.

Луна… падающая луна… Он принял сверхдозу спайса, чтобы преодолеть туман, напущенный таротом. И увидел лишь падающую луну и ужасный путь, который знал заранее. Чтобы положить конец джихаду, покончить с этим вулканом крови, он должен признать свою несостоятельность.

«Освобождайся… освобождайся… освобождайся!..»

Запах цветов из сада напомнил ему о Чани. Он тосковал по ее объятиям, объятиям любви и забытья. Но даже Чани не может прогнать это видение. Что скажет Чани, если он заявит ей, что видит смерть? Зная, что это неизбежно, почему бы не избрать аристократическую смерть, закончив жизнь пышной церемонией? Умереть прежде, чем иссякнет воля к власти, разве это не благородно?

Он встал, подошел к отверстию в решетке и вышел на балкон, окутанный цветами и лианами сада. Во рту у него была сухость пустыни.

Луна… Что это за луна? Он вспомнил о трупе молодой женщины, найденной в пустыне. Свободная, пристрастившаяся к семуте… Все укладывалось в ненавистный рисунок.

«Нельзя ничего взять от этой Вселенной, — подумал он. — Она сама дает, что захочет».

На низком столике у балконных перил лежала морская раковина с матери-Земли. Он взял ее в руки и постарался перенестись назад во времени. Перламутровая поверхность отражала сверкающие лучи солнечного света. Он оторвал взгляд от раковины и посмотрел в небо, где полыхал гигантский пожар. На серебре небесной полусферы повисла неяркая радуга.

«Мои Свободные называют себя детьми Луны», — подумал он.

Положив раковину на место, Пол принялся расхаживать по балкону. Есть ли в этой леденящей кровь картине падающей луны надежда на спасение? Ответ он искал в мистическом общении. Спайс, однако, изнурил его, отняв последние силы.

Взглянув вниз, он увидел приземистые правительственные здания, пешеходные дорожки на крышах. По ним двигались люди, похожие на фигурки настенного фриза, повторявшие рисунок, выложенный керамической плиткой, — они сами были лишь плиткой. Пол поморгал глазами, силясь удержать фриз на месте. Фриз не упал…

Луна упала, ее не было.

У него появилось такое чувство, что город, лежащий там, внизу, переведен в некий символический ряд: помпезные здания, которые он видел, воздвигнуты на равнине, где некогда его Свободные одержали победу над легионами сардукаров; земля, на которой гремели битвы, теперь отдана бизнесу.

Держась наружного края балкона, Пол завернул за угол. Теперь перед ним растилался пригород, смыкавшийся с подвижными песками пустыни. На заднем плане доминировал храм Алии: на зеленых и черных полотнищах его двухтысячеметровой стены виднелся символ луны — символ Муаддиба.

Падающая луна…

Пол провел рукой по лбу и глазам. Этот символ угнетал его. Он презирал себя за свои мысли. Такие колебания в любом другом вызвали бы его гнев.

Он ненавидел свой город. Ненависть, проистекающая из скуки, гнездилась глубоко внутри него, питаемая решением, которого нельзя было избежать. Он знал, какой тропой идти, он много раз видел ее. Видел ее! Когда-то давно он возомнил себя создателем нового государства. Но все осталось по-старому, точно огромное сооружение с эластичной памятью: можно придать ему любую форму, но стоит ослабить давление — на один лишь миг, и оно принимает первоначальную форму. Силы, которые были вне пределов его досягаемости, силы, действовавшие в людях, нанесли ему поражение.

Пол смотрел на дома. Какие сокровища новой жизни таятся под этими крышами? Среди красных и желтых крыш виднелись участки зеленой растительности. Зелень — дар Муаддиба и его воды. Он видел сады и рощи — открытые участки растительности, соперничающие с легендарным Лизаном.

«Муаддиб тратит воду, как безумный», — говорили Свободные. Пол закрыл руками лицо. Луна упала…

Он опустил руки и посмотрел прояснившимся зрением на свою столицу: она носила отпечаток имперского варварства. Здания стояли под солнцем чудовищно большие и яркие. Колоссы! Экстравагантные стили, какие только могла произвести необузданная фантазия, резали глаза: террасы в пропорциях горного плато, площади размером с город; шпили, вздымающиеся, точно скалистые пики; окультуренные под парки необозримые участки дикой пустыни.

Образцы искусства соседствовали с невообразимой безвкусицей. Отдельные детали вновь поразили его: столб из древнего Багдада, купола, придуманные в мифологическом Дамаске, арка из Атара, мира с низкой гравитацией, гармонические подъемы и хаотические спуски. И все это должно было создавать впечатление необыкновенного величия.

Луна!..

Его охватило раздражение. Он чувствовал на себе давление массового сознания, огромной человеческой вселенной. Человечество устремилось на него с силой гигантской приливной волны. Он видел человеческие потоки и течения, движения тел. Никакие подвижники духа, никакие захваты власти, никакие проклятия не могли удержать эти течения.