Лучшая зарубежная научная фантастика - Стивен Бакстер

— О да, капитан. Это очень способствует поднятию боевого духа. Но на самом-то деле ты же не знаешь.

— Я знаю, что снаружи холодно, а здесь тепло.

Я подвинула ее так, что мы оказались лицом к лицу, и занялась с ней любовью. Глаза я закрыла и вся отдалась во власть чувств. Внутренним зрением я видела разноцветные звезды, ощущение висящего над головой дамоклова меча усиливалось, и во тьме разрастались неведомые мне прежде страхи. Что с ней не так, что это за неизлечимый генетический сбой? За что ее приговорили? Она до сих пор страдала амнезией; что за кошмар она никак не решается вспомнить? О, станешь ты змеей или волчицей в моих объятьях…[83] В памяти возникли слова из старой песни, потому что я боялась ее, и глаза были закрыты, чтобы не видеть, кого же я прижимаю к себе…

Ее кожа изменилась. Грубая, косматая шерсть лезла мне в нос, мешая дышать. Ощущение снова сменилось. Теперь она стала скользкой, чешуйчатой и сухой. Я подскочила и отпрянула от нее. Ударила по выключателю, врубая свет. И уставилась на нее, не веря своим глазам.

О Боже!

— Я сплю? — прохрипела я. — Или у меня галлюцинации?

Покрытая шерстью и чешуей невообразимая, гротескная тварь покачала головой и плавно перетекла в форму человеческого существа — девушки в красной ночной рубашке.

— Нет, — сказала Хильда. — Я превратилась в то, о чем ты думала, я потеряла контроль…

Хильда… Нет, это было что-то иное, текучее, как вода.

— Я говорила тебе о генетическом заболевании. Вот так оно и выглядит.

— О Боже, — выдохнула я. — И ты можешь читать мои мысли?

Ее губы сложились в жесткую усмешку. Она была Хильдой, но одновременно и кем-то другим — старше, хладнокровнее, все еще девятнадцатилетней, но с гораздо большим жизненным опытом.

— Запросто, — ответила она. — Теперь мне это ничего не стоит.

Я старалась говорить спокойно.

— Что ты такое? Меняющая… меняющая форму? Или, о Боже, едва могу выговорить — оборотень?

— Не знаю, — сказала эта новая Хильда; в ней все еще проглядывала странная текучесть. — Мои родители тоже не понимали, в чем дело. Но я много размышляла об этом и прочитала кое-какие труды по новой науке. В итоге я пришла к выводу, что произошло то, о чем как-то говорил Коффи, помнишь? При переносе Буонаротти субстанция, которую Карпазян называет душой, распадается на части. В результате появляются чудовища. Только образуются-то они не вблизи тороида, а рождаются на Земле. Правительство пытается их искоренять, и вот перед тобой плод его усилий. Руфь, я не собиралась тебя дурачить. Я пришла в себя только здесь, на станции, не помня ничего. И я любила тебя…

Я чувствовала непреодолимое желание схватить свои вещи убежать.

— Ты ничего мне не говорила.

— Так я же не знала! Я нашла эти рубашки, поняла, что это очень странно, делала попытки поговорить с тобой, но даже тогда я ничего не знала. Память вернулась только сейчас.

— Зачем они послали тебя сюда? Почему просто не убили?

— Думаю, они боялись. — Хильда рассмеялась, но ее смех тут же перешел в слезы. — Не знали, как я себя поведу и что сделаю, когда меня будут пытаться прикончить. Так что они сочли за лучшее отослать меня подальше, очень-очень далеко. Ведь что получается? Мы же мертвы, Руфь. Ты мертва, я мертва, а все остальное — сказки. Какое теперь имеет значение, что я — нечто запрещенное? Нечто, чему не следовало и появляться на свет?

«Запрещенная, запрещенная…»

Я протянула к ней руки, я тоже плакала.

«Обними меня как можно крепче». Все вокруг разваливается, плоть и кости, керамика, что подается, как мягкий металл, гладкость атласа, все исчезает…

Как будто бы никогда и не существовало.

Прямиком, значит, на ориентацию. Здесь не было конвойных, только визуализированные программы тюремной компьютерной системы «Сковородной Ручки». Тем не менее мы покорно шли по коридору с тусклыми зеленоватыми стенами, ведущему в камеру переноса. Всего нас было порядка ста человек. Мы легли в капсулы, похожие на гробы. Мы не уносили с собой в мир иной ничего, кроме образов немногих разрешенных нам предметов, накрепко запечатленных у нас в мозгах. Я находилась в полном сознании. Ну и где тут ориентация? Задвинулась крышка, и я внезапно поняла, что никакой отсрочки приговора не предусмотрено, что он уже исполняется. Конец.

Я проснулась и лежала совершенно неподвижно. Я и не собиралась шевелиться, потому что не хотела вдруг обнаружить, что меня, например, парализовало, или я похоронена заживо, наконец, что я в сознании, но мертва. Заключите меня в скорлупу ореха, и я буду чувствовать себя повелителем бесконечности.[84] Я не просила сна, но мгновением позже оказалась в объятиях Хильды. А может, ориентация еще и не начиналась, мелькнула трусливая мысль. Поверхность, на которой я лежала, не подавалась под весом тела, как фиброкерамическое дно капсулы, мое лицо овевал прохладный ветерок, и свет падал на закрытые веки. Я открыла глаза и увидела траву, то есть голубоватого цвета стебельки какого-то растения высотой сантиметров двадцать, очень похожего на земную траву. Они покачивались на легком ветерке. Вокруг меня приподнимались и садились воскресшие, очень похожие на персонажи какой-нибудь средневековой картины на библейскую тему. Моя группа была в сборе: нас окружало множество тел, по преимуществу женских, — груз целого корабля, прибывшего в Ботани-Бей. Мой долгий сон все еще был свеж в памяти, я помнила его со всеми подробностями. Однако воспоминания уже начали таять, как это обычно происходит со снами. Я заметила у себя на рукаве капитанскую повязку. И рядом была Хильда. Я вспомнила слова Китти о том, что группы, подобные нашей, объединяет психическая связь. Группы, подобные нашей, — система определяла их членов как лидеров, действующих на основе общего согласия. Я поняла, что происходило, пока я спала, но не поверила в это. Я пристально смотрела на девушку с косичками цвета гречишного меда, изменяющую форму, джокера, мою любовницу.

«Если я — капитан этой разношерстной команды, — подумала я, — то кто же такая ты…»

Дэрил Грегори{23}

ИЛЛЮСТРИРОВАННАЯ БИОГРАФИЯ ЛОРДА ГРИММА

(Пер. Евгения Зайцева)

Двадцать второе вторжение в Тровению началось с единственного багряного росчерка, подобно стремительному мазку кисти окрасившего серое небо. Огненная полоса протянулась через весь остров с запада на восток и ушла в море. Прогремел отзвук далекого взрыва, и над заводом по переработке рыбы взметнулась встревоженная и крикливая птичья стая.