Рождение легиона - Gedzerath

– «И онхи скхватили… кхе-кхе… вас?».

– «Они убили Графита» – признание далось так тяжко, словно тяжелый молот, опустившийся на спину – «Я сама пришла сюда во главе сотни, но...».

– «Но тхы пришла схюда не за этим, нет-нет» – прохрипел мне пони, поднимая голову к потолку и зачем-то нюхая спертый воздух – «Ты пришла сюда умирать. Так что это бхыло? Предхательство? Тебя пркхе-хе-хедали?».

– «Да. Да, меня предали. Предал тот, кому была дана большая власть!» – внезапно рыкнула я, заставив Вонючку отшатнуться – «Да, я говно, а не командир. Да, я достойна этой камеры, раз не смогла разглядеть предателя. Да, я поганый страж, раз так позорно попалась этим грифонам, но Графит… За что умер мой муж?».

– «Смкхерть – это только начало» – повозившись, заявила фигура. Отойдя от меня, пошатывающийся земнопони начал аккуратно, на ощупь, срывать со стены блестевшие во мраке шляпки грибов и широкие пласты мха, бросая их точно в мою спину – «А йа-то все сидел и дхумал, откхуда в тебе эта… кхе-кхе… эта сталь. Холодная… Кхе-хххххеееее… сталь».

– «Какая сталь, Вонючка? Я просрала все на свете, и пришла сюда лишь за одним – увидеть тело моего милого. Я знала, что это дорога в один конец, но что бы так вот…».

– «А что тхы думала, а, кентхурион?» – спросил меня голос странного пони. Подошедшая ко мне фигура остановилась сзади, и принялась осторожно обкладывать меня мерцающими кусочками мха и грибов, размещая всю эти икебану в странном, одному ему известном порядке – «Тхы понадеялась на благхо-хо-хородство врагов? Или думала, что тебе все будут тут сочхувствовать, обнимут, расцелуют, и выпроводят прочь с телом милого дружкха? Тхак что ли?».

– «Да, ты прав. Я поступила как последняя дура. Я знала, что поступаю глупо, но в тот момент… Черт возьми, даже сейчас мне кажется, что я думаю, что это будет правильно… Но ведь это не так, да?».

– «Вот тхы обо всем и догадалась сама» – удовлетворенно проскрипел Вонючка. Поднявшись на задние копыта, он зачем-то начал разглаживать мою гриву, осторожно касаясь грязными копытами моего лба, затылка и шеи. Прикосновения его грязных ног рождали у меня нервную дрожь, но спустя недолгое время, я внезапно поняла, что расслабилась и прилегла, поддавшись магии несильных нажатий и подергиваний, то сдвигавших мою шкурку на самые глаза, то натягивавших ее на самый затылок. Присев прямо передо мной, странный пони откинул голову и о чем-то молча размышлял, ощупывая своими ногами каждую ямку, каждый бугорок на моей голове, и его дыхание, прежде шумное, как неисправный аппарат ивл[104], замедлилось до редких, едва слышимых вдохов – «Кхаааааааа…. Хаааааааа…».

– «Ч-что за «кхаааа» такое?» – веки подчинялись мне с трудом, и я изо всех сил пыталась не соскользнуть в наваливающуюся на меня дрему – «Чт-то ты там удумал?».

– «Кхаааааа… Кхаребеду Валиш. Виндьяго Валиш. Зиииибууууус, зиииииииибуууууууус» – кажется, крыша у этого пони все-таки съехала далеко, и явно не собиралась возвращаться на прежнее место – «Вижу я сталь в тебе, сталь без формы и местха в жизни этой. Литая заготховка не может выковать себя самха. Лишь те, ктхо достоин, в чьем сердце тхы заняла свое место, смхогут выковать из тебхя… Нхет, это не меч. Это чтхо-то другое…».

– «Вонючка, ты чего там несешь, а?» – поглаживания и ощупывания заставляли мои глаза закрываться, но в тоже время, я прекрасно слышала этот надтреснутый, влажный голос, речной галькой пересыпавшийся в моих ушах – «Мог бы и просто удушить во время сна… Извраааааах… Извращенец».

«Черт бы его побрал, Кашпировского недоделанного… Странно, вроде и спать совсем не хочется… Но почему же так странно тяжелеют веки?».

– «Твхои друзья нуждхаются в тебе, Гханима. Тот, кто тебя любит – стрхадает, но делхает это радхи тебя, слышишь? А тот, кому тхы веришь, кто любит тебя дажхе больше, чем самогхо себя… Он предхает тебя, и ведхет на гибель».

– «Вонючкаааа… Убери… свои… ног…».

– «Спхи, юная Гханима. Спи. Мы больше нхе увидим дрхуг друга. Но тхы должна запомнить – ищи кхогти! Ищи их, и звхезды покхажут тебхе путь. Ты слышишь, дитя звезд? Найди свои когти!».

– «Подьем, гнида копытная!».

Вскочив на ноги, я ошарашено закрутила головой по сторонам, вырванная из удивительно спокойного сна жестким пинком по ребрам. Перед моими глазами все еще стояли бескрайние равнины и холмы, покрытые океаном высокой травы, перемежающиеся островками необычных, раскидистых деревьев. Терпкие, пряные запахи щекотали мой нос, когда я медленно, не торопясь, приближалась к реке, катящей свои бурые, глинистые воды куда-то вдаль, за край горизонта, из-за которого уже поднималось огромное, ярко-красное солнце...

– «Тебе что, все мозги вытрахали, ссучка?» – поднявшись, когтистая лапа отвесила мне хлесткую пощечину, заставившую мою голову мотнуться в сторону. Мгновенно вскипев, словно попавшая на раскаленную сковородку вода, я зашипела, и через мгновение, мой лоб врезался в голову стоявшего передо мной стражника, отбрасывая его вглубь коридора.

– «Ах ты ж хюрэ!» – завопил пострадавший, прикрывая лапой мгновенно принявшийся отекать, пострадавший глаз – «Да я тебя сейчас…».

– «Стой! Хозяину она понадобилась живой и по возможности невредимой!» – второй стражник умело оттеснил меня к двери, прижимая к скользким камням древком короткого копья – «Знаешь, что было вчера с Цгуном, когда он напомнил сеньору о том, что ее бросили, по его же приказу, кстати, в камеру к этому слепому уроду?».

– «Уххх, больно… Ладно, и что же с ним было?».

– «Хозяин выклевал ему глаз!».

– «Ого!» – только и смог вымолвить любитель пинать кобыл по ребрам. За несколько коротких минут его круглый, птичий глаз закрылся наливающейся гематомой, и незадачливому тюремщику оставалось лишь злобно клекотать, слыша мое насмешливое фырканье. Конечно, просто так мне это не спустили, и из подвала я вышла закованная в цепи, с веревочным намордником и длинным поводком, за который держались сразу три грифона, тычками и затрещинами направлявших мой путь по узким, извилистым коридорам замка. Путь наш был не долог, и вскоре, мы уже стояли пред троном местного сеньора в уже хорошо знакомом мне зале. Следы вчерашнего пиршества и последовавшей за ним драки уже убрали, и наряженные в накрахмаленные платьица служанки-земнопони торопливо домывали пол, вздрагивая и пригибаясь, когда проходящие мимо грифоны, не упуская удобного случая, с удовольствием похлопывали их по точащим из-под черно-белой материи крупам.

– «Вот она, благородный хозяин!» – отрапортовал приведший меня грифон, громко стукая в пол древком копья. От громкого, грубого звука сидящий на троне хозяин замка сморщился и приоткрыл мутный, осоловелый глаз. Похоже, праздник затянулся надолго, и стоявшая на изогнутом подлокотнике большая, украшенная драгоценными камнями чаша не стояла без дела, ежеминутно опорожняясь в жадно распахивавшийся клюв благородного выпивохи.