Рождение легиона - Gedzerath

– «Вот она, благородный хозяин!» – отрапортовал приведший меня грифон, громко стукая в пол древком копья. От громкого, грубого звука сидящий на троне хозяин замка сморщился и приоткрыл мутный, осоловелый глаз. Похоже, праздник затянулся надолго, и стоявшая на изогнутом подлокотнике большая, украшенная драгоценными камнями чаша не стояла без дела, ежеминутно опорожняясь в жадно распахивавшийся клюв благородного выпивохи.

– «Она… Она еще и может стоять на ногах?» – с неудовольствием и вялым удивлением спросил Кёффе своих подручных, уставившихся на меня, словно стая ворон – «Мне доложили, что ее бросили к Слепому Вонючке, испортив мне все удовольствие от ночи!».

– «То так, благородный господин» – поклонился солдат, ударом копейного древка ловко подбивая мне передние ноги, заставив меня опуститься на пол в нелепом подобии поклона на влажный после уборки пол – «По вашему повелению, господин. Однако из камеры не донеслось ни одного крика, а утрам мы нашли ее мирно спящей на грязной простыне! Похоже, она каким-то образом смогла ужиться с этим грязным животным».

– «Северяне!» – сердито скривился хозяин замка, кивком приказывая молодому грифону, стоявшему за его правым плечом с кувшином чего-то явно алкогольного, по новой наполнить чащу – «Мясник мясника видит издалека! Значит, ты прилетела сюда за телом убитого в поезда монстра, да еще и приведя к моему порогу целую сотню солдат, которых с трудом удалось повернуть вспять? Ты принесла мне слишком много проблем, пейзанка, поэтому я снизойду до простого вопроса – а что ты можешь предложить мне взамен?».

Не отвечая, я стиснула зубы, уставившись в пол. От холодной лапы, сжимающей сердце, за ночь не осталось и следа, и единственное, что я ощущала при взгляде на этот замок, на прыгающих, словно огромные воробьи, грифонов, на наряженного словно клоун, сеньора, была тяжелая, подсердечная ненависть. Мысли о смерти отступили, затаившись на краю сознания, и быстро оглянувшись, я увидела не менее трех потенциальных возможностей вырваться и начать буйство, но странно, я даже не задумалась о том, чтобы воспользоваться хоть одной из них. Конечно, они сулили мне свободу и возможность хотя бы немного отомстить, но поколебавшись, я отбросила их, ведь ни одна из этих возможностей не была достаточно… кровавой».

«Я должна была не распускать сопли, а утопить их всех в крови – ведь это ты пытался мне сказать, неизвестный, ослепший пленник этого замка? Ну что ж, ты прав. О, как ты был прав…».

– «Мне нечего предложить тебе за тело любимого» – опустив голову, прошептала я, стараясь, чтобы мой голос звучал так же тускло и безжизненно, как раньше – «Ты уже забрал мой меч, твои холуи сняли с меня кольца. У меня нет ничего…».

– «О да, воистину, ни одна грифина не может дать большего, чем то, что у нее есть… Но она может дать это дважды» – глумливо ухмыльнулся Кёффе, вызвав своим замечанием смех знатных бездельников, несмотря на ранее утро, уже стекавшихся в тронный зал, дабы попасть под благосклонный взгляд своего владетельного сеньора – «Ну что же, никто из населяющей мои земли черни не может сказать, что я несправедлив к своим пейзанам, поэтому я принял решение. Ты, юная вдова, станешь давать то, что у тебя есть – сначала мне, затем моим верным слугам и приближенным. Затем – любому гостью, что польстится на прелести деревенской простушки, ведь я не могу позволить себе прослыть невежливым хозяином, правда? И за каждого, кто останется тобой доволен...» – свора благородных негодяев за моей спиной затаила дыхание, когда подавшийся вперед грифон впился взглядом в мои неверяще расширившиеся глаза – «За каждого удовлетворенного подданного я велю выдавать тебе по кусочку так приглянувшегося тебе тела!».

Через мгновенье, зал огласил дружный, оглушительный хохот. Смеялись все – благородные господа хрипло клекотали, запрокинув головы к потолку, утирая слезившиеся глаза и хлопая себя лапами по львиным бедрам; хохотали их подружки и любовницы, пискливо посмеивались дети, тыкая в меня маленькими когтистыми лапками; глумливо усмехались стражники, ощупывая меня оценивающими взглядами… Стиснув зубы, я опустила голову, демонстрируя безмерное отчаяние и молясь, чтобы никто не заметил безумный оскал, обезобразивший мою мордочку.

«Вы все умрете. Все – до единого».

– «Вымойте ее и приведите в мои покои» – вставая, распорядился сеньор, благосклонно кивая крутившимся вокруг него подхалимам, прославлявших столь умного и изобретательного сеньора – «В присутствии всех гостей я обещаю, что буду добрым хозяином, и сам, лично выдам ей первый кусок. Интересно, что это будет, а? Может быть, глаз? Может, копыто? А может, это будет…».

Поворот коридора скрыл от меня и последние слова, и хохот сиятельных тварей. Трясясь от бешенства, я до боли стискивала зубы, когда моющие меня служанки то и дело отходили, чтобы дать возможность забегающим в купальни для прислуги гостям полюбоваться на мою намыленную фигурку. Кое-то даже пытался залезть ко мне в бочку, наполненную пенной водой, но стоявшие рядом холуи мигом охладили их пыл, строго напомнив уже с раннего утра набравшимся гостям о «праве первой ночи», мигом отрезвив зарвавшихся шутников. Сковывавшая мою душу ледяная скорбь пропала без следа, и мне приходилось напрягать всю силу своей воли, чтобы держать себя так, как положено скромной пленнице и безутешной вдове. Кровавая рана на сердце, растревоженная копытами загадочного узника, стала источником яростного жара, растопившего ледяную броню и заставлявшего дрожать все мое тело от предвкушения, от яростной жажды крови, похоже, принимаемых окружающими за обычный страх.

«Ты был прав, неизвестный – я должна была бы залить эти залы кровью врагов, превратив весь замок в огромную гекатомбу[105] по милому» – думала я, покорно идя вслед за сопровождавшими меня холуями к покоям местного господина. Шатающиеся по замку гости приветствовали мою увитую цветами фигурку, словно это я, а не они, была ведомой на заклание коровой, и мне приходилось старательно опускать голову, пытаясь изо всех сил играть свою роль покорной жертвы – «Ничего, еще все впереди. Я еще не знаю, на что способны сталлонградцы, но раз их нет – придется все делать по старинке. Самой».

– «Стой!» – скомандовал телохранитель сеньора, резким рывком натягивая узду. На глазу грифона красовалась плотная белая повязка, придавая ему недобрый, пиратский вид усиливающийся наличием большого меча, звонко стукавшего ножнами по полу – «Ты! Быть скромной и покорной, сеньора называть «господин» или «хозяин», делать все, что он пожелает. Громко не кричать – сеньор не терпит кобыльих слез и плача. И запомни – все, что случиться с тобой в покоях господина – ничто по сравнению с тем, что я сделаю с твоей поганой пиздёнкой, если хозяин останется недоволен. Ты меня поняла?».