Пустой дом Шерлока Холмса (сборник) - Антология

– Вы видели моего брата? – усмехнулся Холмс. – Я же говорил вам, он никогда не станет менять своего распорядка дня ради посторонних дел, если только это не касается национальной безопасности. – Его худощавая фигура чуть не дрожала от ярости. – А можно ли отнести случайную смерть от падения с трапеции к интересам национальной безопасности? Очень в этом сомневаюсь.

– Тогда я сам займусь этим делом.

– Только попробуйте, я вас убью.

– Тогда поедем вместе, и вам не придется арестовывать самого себя.

Он встал, взял шляпу, пальто, трость и перчатки и открыл дверь, ведущую в холл:

– Ну так едем скорее.

Мы подъехали к цирку в Вест-Энде, и Холмс, выскочив из кэба, почти бегом помчался внутрь шапито, туда, где был натянут канат. Когда мы его догнали, Холмс уже осмотрел лестницы, поднялся на самый верх и перешел к осматриванию платформ.

Шапито, высотой около двухсот футов, был покрыт желтым с широкими красными и синими полосами материалом. Вдоль стен стояло двенадцать рядов деревянных сидений. Шатер пустовал со дня злополучного происшествия, и кроме пары констеблей, охранявших входы, там не было ни души.

– О, мистер Холмс! – раздался голос нашего друга, инспектора Лестрейда. – А я думал, вы отказались от этого дела.

– Как и вы, – парировал Холмс. – Но, как я вижу, вы все еще здесь.

– Да, в общем, я должен вам кое-что сказать об этом деле прежде, чем вы к нему приступите. Не желаете ли спуститься? – Инспектору приходилось кричать в сложенные рупором ладони, чтобы собеседник его слышал.

– Что-то не хочется. То, что видно отсюда, гораздо интереснее, но я скоро закончу и тогда спущусь.

– Не понимаю я этого человека, – усмехнулся Лестрейд.

Инспектор Лестрейд был одним из самых толковых сыщиков Скотленд-Ярда, а не простофилей, каким он виделся некоторым из читателей. Подумайте сами: если бы он был некомпетентным фигляром, то Холмс едва ли стал бы терпеть его общество. Однако была в его характере некоторая нетерпеливость, которая чаще всего и становилась причиной того, что его дела переходили к Шерлоку. Лестрейд всегда стремился получить немедленный результат, и ему попросту не хватало терпения искать все улики и связи.

– Так это вы убедили его заняться этим делом, Уотсон? – спросил он, подходя ко мне. Мы стояли спиной к Холмсу и смотрели на ряды сидений для зрителей.

– Да, правда это не потребовало особых усилий.

– Как вы это сделали?

– Пригрозил, что оставлю его дома в одиночестве и отправлюсь сюда сам.

Едва мы рассмеялись, как наши плечи стальной хваткой сжали тонкие длинные пальцы. Холмс протиснул между нами свое лицо: сначала тонкий узкий нос, затем высокие скулы, внимательные темные глаза, тонкие губы.

– Смеетесь? – осведомился он с улыбкой, больше похожей на усмешку. В глазах его не было и тени веселья. – Посмеиваетесь над местом, где было совершено убийство?

– Убийство?

– Да, Уотсон, убийство.

– И что же натолкнуло вас на эту мысль? – Я повернулся и недоверчиво посмотрел на него.

– Взгляните сами. – Он развернул меня через плечо, которое все еще сжимал своей рукой, второй указывая на натянутый канат. – Обратите внимание на расстояние между двумя этими платформами.

Я посмотрел, и мне бросилось в глаза, что они стояли ближе друг к другу, чем мне показалось сначала. Когда я сказал об этом Холмсу, он лишь рассмеялся:

– Именно. Такое небольшое расстояние довольно сложно оценить неверно.

– Но вы не можете основывать свои выводы только на этом факте, – запротестовал Лестрейд.

– А я этого и не делаю.

– Тогда что вы имеете в виду? – спросил инспектор.

– Что вы хотели мне сказать об этом деле?

– Ах да. Я хотел вам сказать, что считаю это дело напрасной тратой времени. Мы как раз собирались уходить, Скотленд-Ярд закрыл дело. Мы все пришли к единому мнению.

– А если бы я сказал вам, что я обезьяна, вы бы мне поверили?

– Это многое бы объяснило, – вполголоса заметил Лестрейд.

– Уотсон, прошу вас, составьте мне компанию. Я хочу осмотреть цирк полностью. Лестрейд, не смею отрывать вас от замечательно проделанной работы. – И Шерлок направился к выходу.

Я последовал за ним.

– Холмс, это было невежливо с вашей стороны.

– Возможно. Выиграть битву при Ватерлоо также было верхом бестактности с нашей стороны.

Он вел меня через павильоны, рассматривая их по пути, казалось, без всякой системы. Вдруг, заглянув в одно из помещений и повернувшись обратно, я не нашел Холмса рядом. Я вернулся к тому месту, где потерял друга из виду, и стал заглядывать во все уголки, мимо которых мы проходили. Вдруг я услышал:

– Подгъядываем, значить!

Я вскрикнул, развернулся и увидел циркача, который возвышался надо мной на добрых четыре фута. На нем был ярко-синий костюм и забавная шляпа с красными перьями. У него было лицо любителя подраться: многократно поломанный нос, припухшие глаза и потерявший форму рот. Присмотревшись, я понял, что он стоял на ходулях.

– Прошу прощения, сэр, кажется, я потерял своего друга.

– Потеял? Бое мой, да он, стауо быть, совсем маютка, есьи ты его так ехко потеял. – У него был странный высокий голос с резким звучанием.

– Нет, я хочу сказать, что никак не могу его найти.

– А, ну уадно тогда, ищи. Всего хаошего. – И он ушел по утоптанной траве.

Я целый час искал Холмса и нашел его на другом конце ярмарки, разговаривающим с артистами цирка. Они смеялись и обменивались шутками, и лишь некоторое время спустя Холмс простился с ними и подошел ко мне.

– Очень интересные персонажи эти циркачи, – сказал он. – Если мне когда-нибудь наскучит быть детективом, я подумаю о том, чтобы присоединиться к ним.

– И чем вы тут будете заниматься?

Его ответ застал меня врасплох.

– Наверное, стану клоуном. Жонглером.

Пообещав миссис Браунер приложить все усилия для расследования этого дела, мы вернулись на Бейкер-стрит. Как только мы добрались до квартиры, Холмс устроился в кресле и закурил трубку.

– Так вот как вы представляете себе приложение всех усилий? – спросил я.

– Да-да, совершенно верно. – Его глаза были закрыты, а пальцы выстукивали дробь на трубке.

– Тогда я оставлю вас наедине с вашей напряженной работой и пойду навестить Мэри.

– Кого?

– Мою невесту. Вы помните о ней.

Он часто делал вид, что понятия не имел о том, кто такая Мэри Морстан, несмотря на то, что это она подарила ему восхитительную загадку Знака четырех и что он не раз встречался с ней после закрытия этого дела. Я так и не понял, старался ли он ее игнорировать потому, что она ему не нравилась, или из-за того, что был разочарован моим скорым отъездом и женитьбой на ней, но что-то мне подсказывало, что вторая моя догадка может оказаться верной. Мы с Холмсом все же отличались друг от друга, и он воспринимал Мэри как женщину, не имеющую права на его внимание после того, как дело о Знаке четырех было раскрыто.

– Ах да, конечно.

Больше он не сказал ни слова, и я ушел.

Следующие несколько дней мы с Холмсом почти не виделись. Дело было не в том, что мы избегали общества друг друга, просто мы оба были очень заняты. Холмс сказал, что у него появилось очень важное дело, которое он должен расследовать как можно скорее, поэтому он выбегал из дома в самые неурочные часы. А моя врачебная практика, как всегда в период межсезонья, требовала утроенного времени и внимания, поэтому я большую часть дня бывал вне дома, а когда приходил – наставал черед Холмса уходить. Я уже привык находить под дверным молотком записки, написанные мелким почерком: «Ушел по делам. Ужин накрыт, не ждите меня. Завтрак в шесть двадцать две, не опаздывайте, пожалуйста. И не трогайте мой шприц с кокаином».

В субботу, выйдя в гостиную, я обнаружил там Лестрейда, устроившегося в любимом кресле Холмса. У него было лицо крайне уставшего человека и дотлевавшая сигарета в руке.

– А вот и вы, Уотсон, – поприветствовал он меня, вставая и пожимая мне руку. – А я уже почти собрался уходить, чтобы зайти позже. Вы не знаете, когда вернется мистер Холмс?

– Понятия не имею, он всю неделю куда-то уходит. Что вы хотели ему передать? Я могу написать ему записку, если сам его не застану.

– Да нет, я подожду. Тут у меня возникло небольшое затруднение с еще одним делом. По правде говоря, я вообще ничего не понимаю.

В этот момент раздался удар в дверь, она резко распахнулась, и кто-то с жутким грохотом стал подниматься наверх. Перед нами появился Холмс, за ухо тащивший за собой какого-то человека в грязном костюме и с немытыми волосами. Он толчком усадил его на диван и вдавил в сиденье, нажав на плечо своей необычайно сильной рукой.

– Холмс, ради всего святого, что вы творите? – пробормотал Лестрейд.

– Представляю вам мистера Юджина Хейли, из цирка. Прошу любить и жаловать. – Холмс жестко встряхнул сидевшего человека, и тот послушно протянул левую руку, чтобы поздороваться с Лестрейдом и со мной.