Малахов курган - Сергей Григорьев

Важно теперь было знать то, что замышляет неприятель для достижения своих целей в ближайший день, откуда он собирается нанести удар. А в Севастополе не знали не только о передвижениях неприятеля, но и о том, куда пошел Меншиков, где он остановился и куда пойдет.

– Не война, а какая-то игра в жмурки! – отозвался Нахимов о движении воюющих армий.

И в лагере неприятеля после Альминского боя долго бродили в тумане разных предположений.

Главнокомандующий союзной армии – французский маршал Сент-Арно, измученный тяжелой болезнью, ответил отказом на предложение лорда Раглана, командующего английскими силами. Раглан предложил, чего опасались и в Севастополе, немедля атаковать город с севера при поддержке флота. Сент-Арно возражал против этого, так как, по наблюдениям с моря, русские спешно усиливают укрепления Северной стороны.

Командир парохода-разведчика «Роланд» сначала сообщил, что русский флот стоит на рейде, открыто готовясь выйти в море, а потом – что эскадра ночью исчезла. Что будет, если русский флот ночью вышел в море? А может быть, русские загородили вход на рейд, потопив корабли? Тогда союзный флот не сможет вторгнуться в Большую бухту и помочь сухопутным силам при атаке Северной стороны. А что дальше?

При удаче атаки армия союзников не может быстро развить успех: она очутится под обстрелом мощной артиллерии русских кораблей. Широкая, местами до километра, Большая бухта ляжет перед армией неодолимой преградой. Одной бомбардировкой города с северных высот нельзя принудить русских сложить оружие. Куда ушла с Альмы русская армия, неизвестно. В решительную минуту штурма Северной стороны русская армия может внезапно появиться и нанести удар с фланга или в тыл.

Все это, вместе взятое, заставило маршала Сент-Арно сомневаться в успехе.

Еще решительнее воспротивился штурму Северной стороны английский инженер Бэргойн. Он предрекал неудачу штурма. Русские будут, судя по боям при Альме, сопротивляться отчаянно. После артиллерийской подготовки и ружейной стрельбы штурм в конце концов приводит к встрече грудь с грудью, а в штыковом бою русские солдаты непобедимы. Неудачный штурм повлечет огромные потери и определит провал всей экспедиции. «Вдобавок ко всему, – закончил Бэргойн, – зачем мы сюда привезли огромный осадный парк: тяжелые орудия, туры, фашины[197], тысячи лопат, кирок, топоров, – не говоря уже о людях: артиллеристах, инженерах, саперах, минерах, гальванических командах[198]? Мы станем посмешищем всей Европы».

Английский главнокомандующий поневоле согласился с французами: перейти на Южную сторону и попытаться овладеть Севастополем оттуда.

В спорах и разговорах терялось время. Англичане согласились с решением Сент-Арно, но приготовления к переходу на Южную сторону вели вяло и медленно.

Когда армия союзников двинулась к долине речки Черной, армия Меншикова уже покинула Севастополь. Ночью армии разошлись, и неприятель появился на высотах Южной стороны, в виду города.

Меншиков, узнав о переходе неприятеля на Южную сторону, прислал Корнилову курьера. Светлейший сообщал, что армия возвращается в Севастополь, на Северную сторону, куда приказывал перевезти обозы.

18 сентября и сам главнокомандующий прибыл в Севастополь. Он избрал местом своего пребывания Северную сторону и поселился в небольшом казенном доме смотрителя угольного склада над бухтой, близ батареи[199] № 4.

Зависть

В сопровождении Корнилова и Тотлебена светлейший объехал оборонительные работы на Южной стороне. Можно было подумать, что, наоборот, Меншиков сопровождает Корнилова: везде на работах матросы и народ встречали адмирала криками «ура» и веселыми возгласами приветствий, иногда шутками, а Меншикова как будто не замечали. Меншиков обиделся, и, въезжая на Третий бастион, придержал коня, пропустив Корнилова вперед, а сам сделал такое лицо, как будто целиком поглощен объяснениями полковника Тотлебена. Князь то хмурился, то насмешливо улыбался, пытаясь настроить себя на иронический лад. Слабые, пустые люди и неудачники часто прибегают к этому средству самозащиты. Меншиков слыл за злого, ядовитого насмешника; но сегодня остроты и каламбуры[200] ему не давались: Тотлебен их просто не замечал. Инженер оживленно и с серьезной веселостью объяснял свою основную идею.

– Мне пришла в голову одна мысль, – говорил Тотлебен. – Неприятель дает нам несколько дней сроку, отчасти это благодаря фланговому маршу вашей светлости…

Меншиков кисло улыбнулся, принимая слова Тотлебена за служебную лесть, обязательную для подчиненного.

Тотлебен не обратил внимания на улыбку князя: ему и в голову не приходила лесть – настолько инженер-полковник был погружен в работу и восхищен видом кипящего людского муравейника.

– Видите, ваша светлость, мы хорошо пользуемся отсрочкой, подаренной нам, и я располагаю батареи так, чтобы заставить неприятеля сразу убедиться в невозможности штурма. Первая попытка штурма будет отбита, об этом позаботится Владимир Алексеевич. Мы принудим противника отказаться от прямой атаки и перейти к правильной осаде. Новый выигрыш времени! Еще подарок нам, и более значительный! Мы его не потеряем даром и воспользуемся им, чтобы усилить укрепления, привести их в совершенный вид. Из сего следует и то, что места для батарей и бастионов[201] надо выбирать так, чтобы они могли сопротивляться осаде, то есть обложению крепости, бомбардировкам и повторным попыткам штурма. К счастью, местность устроена выгодно для нас. Вы видите, что от города радиусами расходятся глубокие балки[202] или овраги. Балки разделены продолговатыми высотами, мы видим нечто вроде хребтов. Дороги в Севастополь идут частью по балкам, частью по высотам. Это восхитительно! Балки мы обстреливаем продольным огнем с кораблей и батарей, для сего назначенных. Против наступления по высотам усиливаются бастионы с тяжелыми орудиями. При общем штурме Севастополя атакующий должен наступать по нескольким промежуточным высотам…

Тотлебен достал из полевой сумки небольшой, в четвертушку писчего листа, листок бумаги и протянул его Меншикову. На листке князь увидел набросок системы севастопольских укреплений, сделанный в очень упрощенном виде. Изрезанные берега бухт и берег моря изображались прямыми чертами, так же – балки и овраги, в натуре очень извилистые. Но, в общем, набросок давал правильное понятие о местности вокруг Севастополя, что сразу оценил Меншиков. Возвращая листок Тотлебену, он сказал:

– Вы очень прямолинейны, полковник!

Тотлебен улыбнулся:

– Дело объясняется просто. Когда я впервые размышлял над этим, у меня под рукой оказался только этот квадратик бумаги, а мне хотелось дать в наброске все главное.

– Это вам удалось, полковник! – согласился Меншиков, а про себя подумал: «Квадрат Иванович».

– Противнику удобнее всего вести атаку по трем главным направлениям, – продолжал Тотлебен.

К Меншикову подъехал Корнилов, чего князь не заметил. Он с сочувственным, любезным вниманием слушал Тотлебена. Меншиков то угрюмо посматривал на вершины холмов, где маячили неподвижные конные фигуры неприятельских патрулей, то взглядывал в светлое лицо Тотлебена и раздраженно думал: «Вот счастливец! Так и сияет. Можно позавидовать. Экая жизнерадостная натура. Тоdt – „смерть“. Leben – „жизнь“. „Жизни тот один достоин, кто на смерть всегда готов!“ – вспомнились Меншикову слова песни. – Тотлебен – жизнь – смерть. Не выйдет ли из этого какого-нибудь каламбура?»

Князь повеселел, но каламбура, как ни вертел он подходящие слова, не получалось. Тотлебен продолжал говорить с железной убедительностью. Он высказывал мысли, для князя совсем новые, и они казались светлейшему дикими.

– Оборона Севастополя даст движение инженерной мысли. Мы покажем миру новый тип укреплений. Городам, окруженным сплошными каменными стенами, рвами и валами, пришел конец. Будущее принадлежит крепостям из отдельных фортов, связанных взаимной поддержкой.

Князь заскучал, слушая Тотлебена. Только умение владеть собой позволяло князю сдерживать соблазнительное желание разрешить скуку сладким зевком. Меншиков бродил взглядом вокруг, размышляя, чем бы прекратить пространные объяснения инженер-полковника. А Тотлебен все говорил, говорил, развивая план обороны… Князь, уставясь ему в лицо злобным взором, уже покорно ждал приступа нервной зевоты. В эту минуту казачий урядник из конвоя князя, видимо тоже соскучась, сладко и протяжно зевнул и в испуге закрыл рот рукой. Меншиков тоже зевнул и сконфузился…

Возвращаясь с объезда укреплений, князь зевал не переставая. У него холодели руки и ноги. Еле живой он добрался до своего обиталища в домике над батареей № 4.

Денщик раздел князя и стащил с него сапоги. Завернувшись в халат, Меншиков повалился на койку и приказал денщику позвать своего лейб-медика Таубе: зевота не прекращалась.