Избранные труды в 6 томах. Том 1. Люди и проблемы итальянского Возрождения - Леонид Михайлович Баткин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но вот «структура» опосредствуется «поэзией». Идеологическое содержание перестает существовать само по себе оно превращается в эстетическое содержание. Но оно не исчезает. Между «структурой» и «поэзией» образуется диалектическое отношение, не понятое крочеанством. Искусство не является, конечно, «оболочкой» для идеологии – здесь мы согласимся с Кроче. Искусство имеет собственный смысл и ценность. И в искусстве все должно оставаться искусством. Но само искусство «идеологично». Какая-нибудь политическая или этическая идея одновременно и отрицается, и утверждается искусством. Отрицается как логическая идея, как понятие. Утверждается как художественная идея, как гегелевский «пафос». Чтобы уяснить ее в логической форме, приходится анатомировать художественное целое – и в этом Кроче тоже прав. Но исследователь должен решиться на такую анатомическую операцию, иначе как раз художественное целое останется для него загадкой.
Разбор «Божественной комедии», предпринятый Бенедетто Кроче, оказался разительным подтверждением этого. Дантовской идеологией Кроче пренебрегает. Например, утопию всемирной монархии он называет «благим пожеланием всех времен». А относительно дантовской этики роняет вскользь, что в ней трудно найти что-либо, не заимствованное Данте из прочитанных им книг. Кроче интересуется только «поэзией». Перебирая песни «Комедии», он отвергает то, что ему кажется «структурой», не претворенной в поэзию, и хвалит эпизоды, в которых «поэзия» мощно подчинила «структуру». Анализ «Комедии» превращается в своеобразный реестр таких полноценных художественных эпизодов. Под талантливым пером Кроче этот реестр выглядит увлекательно, но в итоге рассыпается «единство» «Комедии», которое декларирует исследователь. К тому же полновесную художественность Кроче почему-то находит преимущественно в сюжетных ситуациях, объективных конфликтах, драматических персонажах. Патетическими, саркастическими или трагическими высказываниями, сделанными Данте от собственного имени или явно вложенными в уста других героев «Комедии», Кроче зачастую пренебрегает. Его отпугивают призраки «структуры». Он ведь ищет вечные эмоции.
Читатель, очевидно, помнит слова Данте о «нежданных прибылях», погубивших Флоренцию? Кроче заявляет, что исторический смысл этих слов не имеет значения. Важно лишь то, что в них звучат возмущение и презрение поэта. Но отчего возмущение? К чему презрение? Получается, что для понимания поэзии это безразлично. Воюя против схем, Кроче тем не менее предлагает нам законченную схему. Его метод ведет к формализму. Кроче способен преспокойно перечеркнуть эпизод с «равнодушными», томящимися в преддверии Ада (эпизод, потрясающий воображение!) только потому, что здесь «моралист начинает высказывать свое суждение».
Стоит ли так подробно полемизировать с книгой, вышедшей сорок с лишним лет тому назад? Это необходимо, так как крочеанство продолжает задавать тон в дантологии, и тут за сорок лет мало что изменилось[918].
В качестве характерного образца можно указать исследование А. Ронкалья, посвященное VI песне «Чистилища»[919]. Автор резко протестует против традиционных попыток усматривать в знаменитом обращении к Италии выражение политических убеждений поэта. Интерпретация в политическом ключе лишь портит художественное впечатление, причем за «хорошо теперь известными и узко средневековыми теориями Данте о роли империи» тенденциозно видят «идеалы, страсти и полемику своего времени и своей партии». Каждая эпоха с легкостью находит у Данте материал для собственной «политической риторики». И это доказывает именно «универсальность» поэзии Данте.
Конечно, в VI песне «Чистилища», продолжает Ронкалья, «поэт весь охвачен реальностью своего времени». Но это не идейная, а чисто эмоциональная реакция на печальную картину гражданских раздоров, это «душевно омраченное и морально негодующее созерцание реальности». В соответствии со средневековым поэтическим вкусом поэт прибегает во имя стилевого эффекта к форме политической инвективы, к внешне логическому красноречию. Но при этом он руководствуется в действительности лишь «ритмом лирического движения», «фантастической логикой внутреннего вдохновения». Поэтому нелепо слышать здесь «крик национального сознания» (Ронкалья насмешливо берет эти слова в кавычки). Ведь «для Данте политика – это не искусство возможного, а осуществление абсолютного; из абсолюта исходит и его тоска по обновлению».
Итак, рассуждения о реалистичности и жизненности поэзии Данте служат лишь аргументом в пользу ее «универсальности». Мысль отвергается в угоду чувству, а чувство оценивается как повод для создания тонких поэтических красот. Что же интересует, в конечном счете, автора? Проблема стилевого и композиционного единства VI песни, психологической связи отдельных эпизодов, лирического ритма и т. д. Все это, разумеется, интересно. И многим наблюдениям дантологов школы Кроче над языком, стилем и композицией произведений поэта нельзя отказать в блеске и ценности. Но в целом идеалистическая и сугубо формальная методология, пренебрежение историческим и идейным содержанием творчества Данте приводят в теоретический тупик.
Еще характерней, чем статья Ронкалья, это демонстрирует работа французского дантолога Ивонны Батар, отвергающей подход к Данте и к «Комедии» «с различных рационалистических позиций». Рациональные моменты важны. Но Данте также «вечно юный поэт». И важнее всего в нем – «способы выражения». «Изучать образы „Комедии“ – значит изучать саму „Комедию“»[920]. Не это ли провозгласил Бенедетто Кроче в 1921 г.? Как и следовало ожидать, искусственное противопоставление исторических и художественных сторон творчества Данте отнюдь не способствует исследованию эстетических свойств «Комедии». Работа Ситар – глубоко удручающий формально-схоластический каталог «разъятых как труп» и «поверенных алгеброй» гармонических образов «Комедии».
Если Кроче оговаривал неразрывность «поэзии» и «структуры», то Батар уже полностью отбрасывает «структуру» как нечто чужеродное «поэзии». Любопытно, что Валлоне упрекает Батар, Момильяно и других в отступлении от учения Бенедетто Кроче[921]. Но для нас несомненно, что такие исследователи, как Батар, закономерно завершают процесс оскудения дантологии, столь успешно начатый Кроче, и, противореча, может быть, букве крочеанства, великолепно иллюстрируют пагубность его основной идеи.
Понимание этого сейчас постепенно распространяется в итальянской науке. Все чаще можно встретить попытки как-то «поправить» или даже отвергнуть концепцию Кроче. Дантология стала – в который раз! – полем острых методологических столкновений[922].
«Крочеанская система поныне составляет в Италии официальную основу для эстетической оценки литературных произведений; и до тех пор, пока не будет показана несостоятельность этой философской основы, творчество Данте – говоря откровенно – будет оставаться лоскутным набором лирических отрывков, перемешанных с угаснувшими доктринами, которые относятся к „структуре“, не имеющей ничего общего с поэзией и искусством». Так заявляет Пьетро Конти в любопытнейшей работе «Данте в современном мире и методологические проблемы дантологии»[923].
Критикуя Кроче, Конти подчеркивает ограниченность и историко-филологической школы Барби. Многие полемические замечания Конти против «диктатуры Кроче и Барби» метко попадают в цель. Но вот дело доходит до позитивных высказываний,
