Избранные труды в 6 томах. Том 1. Люди и проблемы итальянского Возрождения - Леонид Михайлович Баткин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Между тем несомненно, что работы Барби, Эрколе, Виллари и других в методологическом отношении представляют собой потолок буржуазной дантологии. В современных исследованиях политической мысли Данте воспроизводятся недостатки этих работ – обычно, к сожалению, без их больших достоинств.
Показателен труд М. Аполлонио, поражающий размерами, эрудицией и полным отказом от какой-либо научной методологии.
По удачному выражению Л. Валлоне, «мы присутствуем при распаде исторической критики». Из тысячи трехсот семидесяти страниц книги Аполлонио мы узнаем, что «все политические страсти и мысли поэта – плод его фантазии, неузнаваемо преобразующей реальную действительность»[900].
Более других заслуживает положительной оценки исследование Чарльза Девиса «Данте и идея Рима»[901]. Оно посвящено, как подчеркивает сам автор, сопоставлению политической концепции Данте с высказываниями его предшественников (начиная с Августина) и современников, а также с официальной пропагандой Генриха VII. При этом Девис делает много свежих и интересных выводов, расширяя наши представления об идейной атмосфере, окружавшей поэта. Девис обрисовывает Данте как «независимого мыслителя, руководствовавшегося своим итальянским патриотизмом и универсалистскими убеждениями». Однако какова почва этих убеждений? Неужели – юридическая условность, некое «постоянное средневековое уважение к имперскому принципу», на которое ссылается Девис вслед за Эрколе и Вольпе? Сам замысел работы обрекает автора на неудачу всякий раз, когда он пытается от описания идеологических фактов перейти к их объяснению. По его мнению, между «национализмом» и «универсализмом» Данте не было противоречия. Да – субъективно! Но объективно это противоречие существовало и, более того, являлось исторически неизбежным. Формальный метод исследования приводит Девиса к выводу, будто Данте не имел в виду политического единства Италии. «Парадоксально для нас, – пишет Девис, – но естественно для Данте, универсализм Рима служит основой национальной гордости поэта». Подлинный и вполне объяснимый парадокс заключается, однако, в том, что, наоборот, национальная гордость Данте стала основой его «универсализма».
Следует высоко оценить и прекрасные работы Бруно Нарди о мировоззрении Данте[902]. Данте в изображении Нарди – оригинальный мыслитель, испытавший воздействие аверроизма и иоахимизма, сумевший во многих отношениях нанести удар по средневековому католицизму. Все же анализ Нарди зачастую не достигает цели, так как, стараясь вывести одни мысли и устремления Данте из других его мыслей и устремлений или из идей его современников и предшественников, Нарди вращается в уже знакомом нам замкнутом кругу: идейное явление считается объясненным, если оно описано, т. е. если дана его логическая схема и прослежены аналогии, прецеденты и влияния в рамках данной теоретической или художественной области. Философские, этические или политические понятия берутся вне социальной почвы, их движение выглядит самодовлеющим. Исследование филиации идей создает «видимость самостоятельной истории… идеологических представлений», «мы все время продолжаем оставаться в сфере чистой мысли»[903]. Поэтому Бруно Нарди не избегает общих мест, ставших почти обязательными в западной дантологии: Данте исходил из «вечного идеала справедливости», существующего «вне пространства и времени», «иллюзия Данте заключается в том, что он усматривал в более или менее близком будущем вечную идею, которая сама по себе находится вне времени и воздействует на человеческие дела лишь в качестве предела, всегда желанного… но никогда не достижимого».
Идеалистический подход к истории культуры омрачает также интересное исследование П. Ренуччи, дающее новый материал, но проникнутое ложным пониманием гуманизма как отвлеченного интеллектуального движения, начавшегося уже в XII в.[904]
Даже наиболее проницательные современные дантологи, будучи далеки от марксизма, не учитывают, что «идеология – это процесс, который совершает так называемый мыслитель, хотя и с сознанием, но с сознанием ложным. Истинные побудительные силы, которые приводят его в движение, остаются ему неизвестными, в противном случае это не было бы идеологическим процессом»[905]. Поэтому Б. Нарди, Ч. Девис и другие не понимают, что утопия Данте есть идеологическое отражение «истинных побудительных сил».
Например, Пассерин д'Энтрев подчеркивает «муниципализм» Данте, но приходит к заключению, будто Данте боролся против идеи национального государства[906]. Это – шаг назад в дантологии. Думается, что в полемике вокруг дантовской политической теория суждения Эрколе, Сольми, Барби были гораздо ближе к истине, чем недавние возражения против них Девиса или д'Энтрева. Д'Энтрев и Девис не видят, что в своеобразных условиях Италии утопия всемирной империи явилась результатом того же процесса, который привел в других странах к прямому обоснованию национальной монархии. Д'Энтрев, правда, указывает, что идея империи родилась прежде всего из исторической обстановки, а не из политической литературы. Но это остается декларацией. Автор обнаруживает у Данте «универсальные христианские идеи средневековья», идеи «мира» и «единства». А «историческая обстановка» сводится к распространению римского права и к личным впечатлениям поэта от Рима.
Недостаток историзма вводит в соблазн наивной модернизации. По словам д'Энтрева, Данте пришел к мысли, «что одного патриотизма недостаточно», «и сошелся в этом с нашим временем». Дж. де Фео и Дж. Саварезе также считают, что учение Данте поразительно актуально в свете современного «кризиса национализма»[907]. Дороти Сайерс полагает, что было бы «интересно» сравнить идеи Данте «с предложениями относительно мирового правительства, возникшими под угрозой атомной бомбы»[908]. Теофил Шпери готов видеть в Данте пророка, указавшего язвы, разъедающие Европу XX в., и давшего рецепт их излечения – «единение в Боге»[909]. У Нэнси Ленкейт особая концепция: по ее мнению, Данте вдохновлялся «расовым чувством», всегда существовавшим националистическим представлением о превосходстве итальянцев над другими нациями[910]. Не менее своеобразные выводы можно найти в одной из последних работ известного исследователя Ольшки[911]. В главе, носящей название «Актуальность Данте», автор пишет: поэма Данте «показывает нам, что положение вещей с тех времен и по нынешний день существенно не изменилось. Отвергнутое поэтом преобладание „экономического человека“ над „духовным человеком“ упрочилось, как никогда, в современных формах алчности». «Как и Данте, мы чувствуем, что это не политическая, а прежде всего моральная проблема». (Но уже Данте догадывался в «Монархии»: «…при плохих правителях и люди бывают плохими»). Папство, продолжает Ольшки «теперь сильней, влиятельней и свободней, чем когда бы то ни было»(?). Стремления к мировой империи, церковной или светской, и сейчас сильны. И «суровый опыт всех народов» показывает, что если «империя должна и может существовать, то она может и должна быть единственной». Вот чем увенчивают нынче свои труды некоторые
