Записки из Тюрьмы - Бехруз Бучани
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но ничто не происходит так, как ожидалось. Пока мы вглядывались в далекий горизонт, большой корабль возник позади нас.
Мы оборачиваемся. На самой высокой точке корабля торжественно и свободно развевается на ветру австралийский флаг.
4. Медитации на Военном корабле / Наша Гольшифте Поистине Прекрасна
Волны освободили нас из тисков /
Волны нас наконец пощадили /
И теперь я смеюсь им в лицо /
Торжествуя, ведь мы победили.
Десятки истощенных и помятых людей неровными рядами сидят на палубе военного корабля, образуя цепочку. Азаде и Друг Голубоглазого оказались в первом ряду и теперь безмолвно таращатся на горстку солдат, неподвижно стоящих перед ними, словно манекены. Кривоногий Мани сидит во главе одной из этих человеческих цепей со своей женой и маленьким шумным ребенком – они тоже наблюдают за солдатами.
Слышен только плеск волн, время от времени ударяющихся о корпус военного корабля. Я никогда не видел таких упрямых и неукротимых волн. Они становятся все злее и все яростнее нападают на корабль. Тем не менее они кажутся еще прекраснее. Еще великолепнее.
Нам остается только сидеть. Слушать волны и следовать их ритму – теперь это увлекательное развлечение, хороший способ скоротать время. Всего днем ранее волны вызывали смертельный ужас. Сейчас же волны кажутся детскими забавами; даже от самой высокой и мощной волны на нас попадает лишь несколько капель воды.
После долгих дней лишений это словно сладкий сон /
Новая ночь приносит ясный небосклон /
Совсем иной после мрака вчерашнего шторма /
Небо безмятежно, милостиво и благосклонно /
Луна стала еще прекраснее, чем прежде /
Из объятий неба она шлет нам надежду /
За нами она тихо наблюдает /
В безумии нас больше не терзает /
Растаяли хмурые жестокие тучи /
Небеса решили нас больше не мучить /
Все мирно и на своих местах /
Возможно, звезды, небо и луна /
Больше не хотят сеять ужас в душах /
Настала пора милосердно слушать /
Наши мысли, что полны ожиданий /
Радостных волнений и мечтаний /
На палубе военного судна люди притихли /
В их лица впечатана память о близкой гибели /
Следы когтей смерти, что царапали их лица /
Они молчаливы и не хотят шевелиться /
Пережитое останется с ними навечно /
Но сейчас их счастье бесконечно.
Никто не осмеливается показывать свое счастье на глазах суровых военных. Все будто бы заранее сговорились, что должны скрывать свою радость, находясь под военным надзором. Вероятно, идея выразить радость пугает людей; военным может прийтись не по душе их ликование, и они вернут скитальцев в Индонезию. А может быть, никто не уверен, что палуба этого военного корабля на самом деле считается территорией Австралии; никто не может поверить, что они действительно добрались до земли свободы. Как бы то ни было, какие бы чувства ни испытывали пассажиры, какие бы мысли ни проносились в их головах, все они просидели всю ночь в полной тишине. Словно напуганные дети, они не издают ни звука.
Даже шумный ребенок Кривоногого Мани, кажется, это знает. Тяжелая тишина, повисшая в воздухе, заставила малыша замолчать, пока он отдыхал на отцовских коленях. Ребенок беспокойно смотрит на отца, который бдительно следит за окружением. Проявляя свойственное детям любопытство, малыш изучает черты отцовского лица, следуя за отцовским взглядом.
Пингвин лежит плашмя на полу, как и накануне вечером. Это выглядит жутко: он до сих пор борется со смертью и все еще в ее власти. Его глаза по-прежнему неестественно распахнуты, а губы дрожат. Его лицо бледнее, чем раньше, будто он уже умер. Его первым переправили с лодки на военный корабль. Когда военные прибыли, чтобы оказать ему помощь, он извивался, как змея, и стонал. Нескольким офицерам, поднявшимся на борт лодки, оставалось только поднять его с пола и силой пытаться доставить на борт корабля; они несли его, как мешок с картошкой. Тело Пингвина казалось безжизненным и слабым, но, когда к нему подошли, чтобы дотронуться или передвинуть, он одеревенел. Все его тело стало жестким, как у человека, которому вырвали зубы, и от ужасной боли тот напрягся, как металлический прут.
Когда Пингвина забрали, Кривоногий Мани и его семья последовали за ним, а затем переправили остальных женщин и детей. Наконец, эвакуировали мужчин и молодежь. Нас разделили на группы по четыре человека и переместили на корабль.
На нашей лодке Пингвин просто лежал, уставившись в небо, изможденный и жалкий. На палубе военного корабля он так и продолжает пялиться в облака, со стучащими зубами и дрожащими губами.
Наша Гольшифте и ее семья сидят рядом с измученным телом Пингвина.
Ее лицо до сих пор сияет /
Ее красота не увядает /
И пусть ее одежда изорвана /
Она достоинством наполнена /
Ее тело пахнет морем, как у остальных страдальцев /
Горьким запахом лишений, как у всех скитальцев /
Но Наша Гольшифте по-прежнему горда /
И притягательна, как раньше, как всегда /
Наша Гольшифте смеется в лицо бедствию /
Смеется над мраком и судьбы свирепством /
И черные глаза ее чаруют и манят /
Словно маленькие солнца в них горят.
Наша Гольшифте выделяется среди этих несчастных скитальцев. Она из тех, кто излучает благородство. Во что бы она ни была одета, какой бы сложной ни была ситуация, какими бы сильными ни были удары судьбы – несмотря ни на что, она производит на окружающих неизгладимое впечатление.
Трудно поверить, что женщина, сейчас спокойно сидящая здесь, прижав к груди двоих детей, – та же самая, что бесстрашно противостояла подавляющим ее безжалостным мужчинам.
Это все та же женщина, что не стала терпеть безрассудство перепуганных пассажиров на борту нашей затерянной в океане лодки. Это она пыталась внедрить справедливое распределение порций воды и фиников и взяла на себя их раздачу, ведь благополучие ребенка Кривоногого Мани ей не менее важно, чем благополучие ее собственных детей. Встретив женщину вроде Нашей Гольшифте, я чувствую ее достоинство и силу, а все остальные опустошенные и сломленные лица отступают на задворки моего сознания.
Сила Нашей Гольшифте – это уникальная форма величия и королевского благородства. Она – представительница нашей общины, достойная противостоять этим безразличным.
Наша Гольшифте поистине прекрасна.
Напротив, Труп кажется бездушным и полным апатии. Сколько бы раз я ни изучал его
