История Пиноальбара и Кулинарная книга Рэтфорда Шванка - Олег Деев

Кнокс-Покс устроилась поудобнее на стопке потертых фолиантов, заляпанных свечным воском, и приготовилась слушать медведя.

«Прошлое увлекает нас в свою обратную даль, мы уходим в него, потому что ещё не известно, в каком направлении течёт время. Краски памяти оживляют дорогие воспоминания, трепет надежды румянит щёки былых радостей, мы забываем мелочи, но внезапная фраза, взгляд или кузнечик, шевелящий усами на зелёной травинке, живут вечно, возвращая нас снова и снова к тем временам, когда мы не имели ни малейшего представления о дне нынешнем. Мы хотим, чтобы наступило прошлое, очищенное от страданий, от наших неловких слов, темных поступков и беспокойных мыслей. Мы желаем, чтобы змея времени ухватила себя за хвост, и пришло умиротворение вечности.

Румяная, смуглая, пахнущая мандаринами и мятой, маленькая инфанта Бертольда Ликлау страстно ненавидела короля Ликлаутании Филиппа Четвёртого Глухого — своего дедушку, потому что дедушка был глухим, как пробка. Каждое утро ни свет, ни заря маленькую инфанту будили голоса баронов и рыцарей, собиравшихся на государственный совет у её деда. Они говорили очень громко, чтобы Филипп Глухой мог хоть что-нибудь расслышать. Спальня инфанты примыкала к большой дворцовой галерее сигнатуры, где и галдели шумные бароны.

Маленькая инфанта Бертольда начинала злиться ещё во сне, а когда просыпалась, настроение у неё портилось окончательно. Она вылезала из кровати, подходила к остывшей печке с рисунками кораблей на цветных кирпичах и смотрела в окно. За неровными стёклами, залитыми струями дождя, тянулся плоский песчаный берег. Во время отлива море уходило так далеко, что и не разглядишь.

Баркасы, похожие на чёрные бочки, ложились на крутые бока, и чайки вскрикивали тревожно и зло среди водорослей, ракушек и топких луж. Девочка забиралась на подоконник, прижималась носом к холодному окну и дышала. На запотевшем стекле она рисовала прекрасную королеву, танцующую на балу в красивом платье со звёздами, сквозь которые просвечивал всё тот же пустынный берег и сборщица устриц под дождём. «По какому праву… — раздавалось из-за стены, — в поте лица… пренебрегают… польза государства… могучий король… на страже рубежей… рядятся в тогу…не кричите… и льют воду на мельницу», — громыхало по всей спальне, глаза маленькой инфанты Бертольды наполнялись слезами, и она сильно ударяла по тёмной дубовой раме. Но окно было прочным, как тюремная решётка, и даже не звякало от ударов её кулака. Слёзы текли по смуглому лицу девочки, и она ненавидела своего деда так отчаянно, как будто в нём было собрано все зло этого печального мира.

Инфанта Бертольда ничего не знала о своей маме. Все хранили молчание, и тайна угнетала Бертольду. Маленькая Бертольда не знала, почему она разлучена с мамой, и тосковала по ней, хотя не помнила матери вовсе, и обвиняла себя в бессердечии и забывчивости. Ей казалось, что она в чём-то провинилась, не понимает чего-то важного, что это из-за неё жизнь так немилосердна и холодна.

Очень редко Бертольда получала от матери письма в виде корзины заколдованного речного жемчуга. Она высыпала из камышовой корзины жемчужинки на пол, и они складывались в буквы и слова. Письма были просто так, ни о чём. Летом — про цветы и лягушек, зимой — про лёд на озере и вьюгу. Письма не приносили облегчения, ком подкатывал к горлу, и ноги становились ватными от ужаса разлуки, молчание о чём-то важном было в этих письмах тяжелее всего, и жемчужины волшебных слов камнями ложились на маленькое сердце румяной Бертольды.

В письмах не было ничего того, о чём мечтала девочка. Маленькая инфанта тосковала и бралась читать толстенные рыцарские романы в надежде найти там рассказы о пышных праздниках, танцах до рассвета, рассказы о молниеносной любви на всю жизнь, и чтобы рыцарь похищал влюбленную принцессу, завернув её в плащ цвета ночного неба и положив поперёк седла. И чтобы топот копыт, стук сердца, факела, шум погони, и верный капитан шхуны с храброй командой, в последний момент, под самым носом у преследователей, и горящие стрелы не долетают уже до кормы, корабль уходит, скрывается во тьме, звёзды, ветер и счастье, счастье, счастье.

Но в толстых пыльных книгах были длинные препирательства рыцарей со страшными волосатыми великанами перед поединком: сначала глупый великан долго и неинтересно осыпал рыцаря скучной бранью, потом рыцарь якобы очень умно и остроумно ему отвечал. Потом они долго дрались, и добрый рыцарь, прежде чем прикончить злого великана, сообщал ему, что делает он это ради своей прекрасной дамы. И прекрасная дама была нарисована тут же: в чепчике и платочке, с кривым пузом и такой рожей, что страшно взглянуть. Инфанта Бертольда захлопывала книгу и плакала, вздрагивая плечами и вытирая слезы рукавом, который был уже короток. Девочка росла.

Когда Бертольда встречала своего угрюмого двоюродного деда ДюМаля, краска сходила с её смуглого лица, а глаза становились чёрными, как могила колдуна. Девочка ненавидела угрюмого ДюМаля так же яростно, как и деда Филиппа Глухого. Граф ДюМаль был младшим братом короля, адмиралом королевского флота и хранителем ключей замка Ликлау, это означало, что именно он когда-нибудь станет следующим королём. Угрюмый адмирал ДюМаль был нелюбим моряками. Во время шторма у мыса Ржавых Гирь он приказал выбросить за борт всё лишнее снаряжение и половину экипажа, чтобы уменьшить осадку корабля, получившего пробоину. Корабль и остатки команды уцелели. Но матросы, спасённые жестоким поступком адмирала, возненавидели его. Сам ДюМаль тогда тоже прыгнул в воду, но сумел доплыть до берега. Именно этого ему и не могли простить. Угрюмый ДюМаль был высок, мрачен, носил тельняшку, красный камзол, расшитый якорями, и высокие сапоги из белой крокодиловой кожи. В нем было что-то нечеловеческое, и его боялись.

Единственным существом, с которым дружила румяная смуглая инфанта Бертольда, был Белокурый Вильмар. Белокурый Вильмар был полупрозрачным высоким мальчиком — участником забав раннего детства Бертольды Ликлау. Она доверяла ему все свои секреты и делилась яблоками. Вильмар не боялся ходить по карнизам и пел дивные песни на языке, который понимали только они двое.

Белокурый Вильмар являлся, когда вздумается, и уходил, не попрощавшись, но он был настоящим другом, понимал Бертольду с полуслова, и ему не нужно было растолковывать то, чего взрослые не понимали или давно забыли. Вильмар умел отыскивать старые клады, понимал танцы муравьев и весной дарил Бертольде чёрные ирисы в солёных каплях морской росы. Звук его голоса приводил Бертольду в восторг, в присутствии Вильмара всё наполнялось смыслом, красотой и тайной. Время меняло свой ход и бежало совсем по другим тропинкам, где шаг его был приглушённым и мягким, и трепетная душа раскрывалась и оживала, как первая весенняя трава просыпается под босыми ногами ребенка, выскочившего из-за стола с куском тёплого хлеба в руке, глядящего изумленными глазами на ветви тополей, небо, сонного шмеля и кошку вдалеке.

Потом был какой-то особенно страшный вечер, когда шторм задувал факелы, и черепица, сорванная ветром с крыши, разбивалась об мокрые камни. Бертольда отчётливо помнила, что видела в тот вечер, как бородатые матросы вместе со своим адмиралом пронесли по узкой лестнице замка длинный белый ящик, обернутый парусиной. После этого Вильмар исчез, и одиночество девочки стало безысходным.

С тех пор ей часто стал сниться один и тот же сон. Она всякий раз была счастлива в таком сне. Ей казалось, что прозрачный Белокурый Вильмар никуда не пропал, и его длинный ящик стоит под кроватью Бертольды. Бертольда выдвигала этот ящик и спрашивала Вильмара, зачем он туда прячется. «Чтобы никто не мешал мне играть», — отвечал мальчик, брал Бертольду за руку и пытался утянуть её с собой. В этот момент Бертольда просыпалась в сладком ужасе, а потом долго плакала, и слезы не приносили ей облегчения.

Как-то раз маленькая инфанта Бертольда, тряхнув каштановой чёлкой и вперив в угрюмого ДюМаля свой диковатый взгляд, спросила, что ему известно об исчезновении Белокурого Вильмара. ДюМаль ответил, что никакого Вильмара никогда не было, и потребовал, чтобы Бертольда перестала сочинять небылицы. Тогда Бертольда испугалась, но она испугалась не глубины чёрной тайны своей собственной души, она испугалась ДюМаля. Сначала она отказывалась верить, что такой страшный человек может жить как обычные люди как ни в чём не бывало. Но потом Бертольда успокоилась, а её ненависть к ДюМалю возрасла.

Однажды наша смуглая, пахнущая озёрной водой и мятой, инфанта Бертольда в мандариново-бриллиантовом платье зашла в зал заседаний государственного совета с веером в руке, с гроздями цветов желтофиолей, левкоев и резеды в тёмных волосах, и в шёлковых башмачках, расшитых розовым золотом, но сановные бароны и гранды Ликлаутании не обратили на Бертольду ни малейшего внимания. Инфанта считалась маленькой, её принято было не замечать. Она протискивалась между баронами и вдруг поняла, что некоторые советники короля незаметно переговариваются между собой вполголоса, чтобы глухой король не мог услышать, о чём они секретничают. Они шептались и переглядывались, явно замышляя что-то недоброе. Бертольда подслушала их разговор и поняла, что группа заговорщиков хочет отстранить от власти старого дедушку короля Филиппа Четвёртого Глухого, потому что он был старый и глухой. А зачем старому и глухому такое счастье — быть королём? Заговорщики собирались назначить регентом при короле адмирала ДюМаля, а деда потом незаметно подкармливать ядовитыми толчёными пауками, чтобы он не мешал новым знатным правителям Ликлаутании.