Неприятности в раю. От конца истории к концу капитализма - Славой Жижек

вытекают из ее базовой (капиталистической или антикапиталистической) установки, под «смешанностью» же подразумевается компромисс (например, социал-демократия государства всеобщего благоденствия воплощает в себе регулируемый и контролируемый капитализм, смешанный с идеями всеобщей солидарности и справедливости). И, пожалуй, есть еще две позиции: (5) авторитарный капитализм (как капитализм «азиатских ценностей» в Сингапуре и Китае) и (6) то, что осталось от старого «тоталитарного» коммунистического левого движения (Куба, красные кхмеры в Камбодже, Северная Корея, повстанцы-маоисты в Индии и Непале). Соответственно (5) является правой, прокапиталистической и смешанной, а (6) – левой, антикапиталистической и чистой. Некоторые позиции явно зеркально отражают друг друга. Например, (5) и (2) определенно являются зеркальными отражениями друг друга, они противоположны по оси «правые – левые», но обе пытаются контролировать крайности чистого либерального капитализма: первая при помощи традиционных ценностей и авторитаризма, а вторая – используя инструменты социально ориентированного государства. Аналогично (3) и (6) зеркально отражают друг друга по оси «левые – правые»: обе стремятся выйти за пределы капиталистической вселенной путем реорганизации общественной жизни в соответствии с «тоталитарным» проектом «закрытого» общества. И, наконец, (1) и (4) также зеркально отражают друг друга по той же оси и явно воплощают два полюса социополитического антагонизма: глобальный капитализм против его эмансипационного преодоления. Конечно, важно отличать (6) от (4) и (5) от (3). В случаях авторитарного капитализма (5) и прямого реакционного антикапитализма (3) разница кажется очевидной, но в реальности она зачастую стирается. Все «фундаменталистские» религиозные режимы, несмотря на их антикапиталистическую риторику, склонны не только свыкаться с глобальным капитализмом, но и прекрасно интегрироваться в него (вспомните Саудовскую Аравию). В случае (4) против (6) мы имеем дело с противоположной ситуацией: и режим «красных кхмеров», и настоящее радикально-освободительное движение являются чистыми, левыми и противостоят капитализму, но существует отличие гораздо более резкое, чем все прочее, что их разделяет.

Чтобы уловить это отличие, важно осознать разницу между утверждениями, которые могут показаться схожими или даже идентичными. Например, участники современных массовых протестов в Европе, особенно в Испании, зачастую отвергают всю «политическую элиту», причем как правых, так и левых. Их всех называют продажными, далекими от реальных нужд простых людей и т. д. Однако такое утверждение может означать две радикально противоположные позиции: с одной стороны, это популистско-моралистическое отрицание целого политического класса («все они одинаковые, политика – грязное дело»), как правило скрывающее под собой воззвание к новому Господину, который бы очистил этот рассадник коррупции и привнес честность; с другой стороны, это нечто абсолютно иное, выходящее за рамки бинарной оппозиции, определяющей контуры доминирующего политического пространства (республиканцы против демократов, консерваторы против лейбористов). В этом втором случае подспудная логика состоит не в том, что «все они одинаковые», а в том, что «конечно, наши главные враги – правые капиталисты, но в то же время мы не поддаемся на шантаж традиционных левых, которые требуют нашей поддержки, словно они единственный способ остановить правых». Эта вторая позиция есть позиция «ни то ни другое»: мы не хотим вот этого, но в то же время мы не хотим и обратного, не хотим противоположности, остающейся в том же поле. Это не значит, что «все они одинаковы», но, конкретно, что они – не «все» (в лакановском смысле парадоксов «не-всего» и «всего», основанного на исключительности). Позиция «все они одинаковы» означает, что мы хотим чего-то исключительного, прямой/честной политики, свободной от обычной порочной политики, не правых и не левых. Однако в случае «ни того ни другого» отрицание правых дает нам (традиционных) левых, но если мы отрицаем левых, то получаем не правых, а скорее не-левых, которые являются еще более левыми, чем (традиционные) левые.

Наивность циника

Чтобы найти выход из этого бардака, мы должны разбить свои идеологические оковы – но как? Осуществимо ли это сегодня, когда цинизм властей предержащих зачастую столь прямолинеен и очевиден, что, кажется, нет нужды критиковать идеологию? Зачем тратить время и заниматься трудоемким «симптоматическим чтением», выявляя изъяны и примеры подавления в публичном дискурсе власти, когда этот дискурс более или менее открыто и беззастенчиво признает свои частные интересы? Однако с этим тезисом далеко не все в порядке. Такое понятие о циничном обществе, в котором люди на руководящих постах грубо сознаются в том, чем они занимаются, совершенно недостаточно. Как раз тогда, когда они открыто и «реалистично» признают, что в конечном счете все делается ради власти, денег или влияния, они крайне ошибаются; их лишенный иллюзий реализм является формой их слепоты. Что они роковым образом недооценивают, так это действенность иллюзий, которые структурируют и поддерживают их безжалостную борьбу за власть или финансовые спекуляции. В самом начале правления Гитлера именно циничные крупные капиталисты говорили себе: «Давайте позволим Гитлеру избавиться от левых, а затем мы избавимся от него самого». Финансовый кризис 2008 года спровоцировали не слепые идеалисты, а циничные банкиры, действовавшие по принципу «алчность – это хорошо». Здесь пролегает граница старой формулы цинического разума, которую критиковал Слотердайк23: «Они сознают, что делают, но тем не менее делают это». Они не замечают иллюзий, присущих жестокой «реалистической» позиции. Вспомните блестящий анализ Маркса, писавшего о том, как во время французской революции 1848 года консервативно-республиканская «Партия порядка» представляла собой коалицию двух ветвей роялизма (легитимистов и орлеанистов) в «безымянном царстве республики»24. Депутаты парламента от «Партии порядка» считали свой республиканизм пародией: во время парламентских дебатов они то и дело высмеивали Республику, чтобы указать на свою настоящую цель – реставрацию монархии. Однако они не осознавали, что сами обманываются насчет истинных социальных последствий своего правления. Их действия (например, гарантирование сохранности частной собственности) фактически способствовали созданию условий для буржуазного республиканского порядка, который они так презирали. И поэтому не то, что они были роялистами под маской республиканцев (хотя считали себя таковыми), а именно их «внутренние» роялистские убеждения являлись ложным фасадом, скрывавшим их подлинную социальную роль. Короче говоря, их искренний роялизм был вовсе не тайной истиной их публичного республиканизма, а скорее фантазматической опорой их подлинного республиканизма. Как писал Маркс,

роялисты… заблуждались относительно факта своего совместного господства. Они не понимали, что, если каждая из их фракций, взятая отдельно, была роялистской, то продукт их химического соединения необходимо должен был быть республиканским… <…> И вот мы видим, что эти роялисты, вначале еще верившие в немедленную реставрацию, потом с пеной у рта, с проклятиями сохранявшие республиканскую форму, признают, наконец, что могут ужиться только в республике, и откладывают реставрацию на неопределенное время [die Restauration aufs Unbestimmte vertagen]. Наслаждение совместным господством [der Genuß der vereinigten Herrschaft] само по себе усиливало каждую из обеих фракций и делало ее