Люди удачи - Надифа Мохамед
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шаги уже совсем рядом, эхом отзываются от металла складов и непрочных от холода рельсов. Бросив еще один взгляд в ту сторону, Махмуд видит двоих кряжистых парней в длинной черной одежде, придающей им сходство с гробовщиками; из тени, которую отбрасывают на лица их шляпы, выступают лишь бледные подбородки. Они приближаются шаг за шагом – клац, клац, клац, постукивают их подошвы по блестящим булыжникам. Махмуд отступает к нагромождению повозок, бочек и складам дизельного топлива, страстно желая, чтобы его темная кожа впитала всю черноту ночи, и его дыхание вылетает из ноздрей двумя белыми тонкими струями пара.
Двое неизвестных застывают на месте и, посовещавшись, решительно направляются к ненадежному убежищу Махмуда. Тот, что повыше ростом, останавливается в шаге от Махмуда и рукой в перчатке надвигает свою шляпу-трильби ниже на лоб. После краткой паузы и улыбки он достает блестящие наручники и тянется к запястьям Махмуда.
– Махмуд Маттан? Вы имеете право хранить молчание, но все, что вы скажете, может быть использовано как свидетельство против вас.
5. Шан
Сперва Дайана сбежала из дома 203 по Бьют-стрит, отослав Грейс к Мэгги и проведя там сама несколько ночей, чтобы устроить ее, но теперь пора заняться делом. Она отпирает дверь лавки и садится, чувствуя, как ноет спина, на высокий табурет Вайолет за кассой. Последние несколько дней выдались черными – в водовороте траурной одежды, унылых встреч, перехваченных наспех бутербродов и бессонных ночей. Похороны состоялись в выходные, кортеж покинул лавку в половине третьего, и сразу же за ним последовала большая толпа местных жителей, проводившая его до кардиффского еврейского кладбища. Венки с белыми цветами, две лошади в шорах, с черными плюмажами на головах, гроб в стеклянном катафалке, стоящие вдоль улиц мужчины с обнаженными головами, прижимающие шляпы к талиям, дети, жмущиеся к лошадям, чтобы потрогать их бока, кучер в цилиндре и длиннополой одежде, отстраняющий детей кнутом. Грейс прошла весь путь, не плача и не жалуясь, крепко вцепившись в руку Дайаны. В обрамлении черного шарфа ее лицо казалось вдруг повзрослевшим. Со всех районов Кардиффа собралось, должно быть, не меньше двух сотен скорбящих – черных и белых, мусульман и христиан, потомков старинных еврейских семей и новоприбывших, стряпчих и мясников. Хорошие были проводы, с расходами на которые не посчитались, но прошли они, как немой фильм, ненатуральный и ничем не примечательный. Вайолет жила так тихо, так уединенно, что мало кто знал, как почтить ее память, поэтому все только твердили: «Хорошая она была девочка, истинная михья». Они не знали, что она собирала в альбом вырезанные снимки актеров или по воскресеньям проводила в ванне долгие часы, читая детективы, или сама училась танцевать вальс, фокстрот и ча-ча-ча, сверяясь с печатными руководствами.
Кровь. Кровь. Кровь. Между половицами, там, где растеклась и засохла кровь, появились красные лаковые швы. Белую стену придется перекрасить, чтобы с нее исчезли мелкие брызги окисленной крови, но это уже не ее забота. Лавка выставлена на продажу, вывеске с фамилией Волацки, прослужившей сорок лет, суждено отправиться на свалку. Кровь ее сестры будет напоминать всем и каждому о ее отсутствии, сколько сможет. Дайана отодвигает табурет, чтобы вытянуть ноги, потом переводит взгляд влево, где стоит сейф – причина всех ее душевных мук. Она не в курсе финансовых дел Вайолет, а полиция продолжает расспрашивать о них. Дайана старалась пореже бывать в лавке и избегала разговоров о работе за ужинами. Сколько денег там было? Когда Вайолет ходила в банк? Сколько наличности она оставляла в лавке? Какими были размеры дневной выручки? Дайана могла лишь предполагать. Вайолет вела бизнес самостоятельно и скрытно, как их отец, а Дайана, принимая ставки на бега, была слишком занята, чтобы задавать вопросы. К счастью, у продавщицы Анджелы имелась голова на плечах, она могла точнее назвать цифры и с уверенностью заявляла, что, судя по маленькой бухгалтерской книге, которую вела Вайолет, из сейфа пропало около сотни фунтов. Жизнь оказалась не бесценной: ее цена с легкостью свелась к сотне фунтов стерлингов. Достаточно, чтобы купить подержанный автомобиль, или три ящика «Шато-Латур», или скаковую лошадь среднего уровня, или земельный участок с развалинами дома. На что бы этот сатана ни потратил краденое, Дайана надеется, что его приобретение будет проклято и никогда не принесет ему и его близким ничего, кроме боли.
Дэниел уже перевез большинство вещей, которые можно продать, к себе в лавку, так что на полках и витринах остались лишь домашние и морские мелочи – свернутые веревки, водонепроницаемые плащи, спички, резиновые сапоги, ножи, жестяные сундучки; словом, всего навалом, чтобы снарядить лодку в море и отплыть вместе с Грейс.
Дайана все еще пытается вести себя разумно и благопристойно, воздерживается от потоков ругани, которой ее так и тянет осыпать постоянных покупателей, когда те появляются у двери, толкают ее и застывают в недоумении, не сумев открыть. Им известно, что произошло, но они, не обращая внимания на траурный креп, продолжают приходить в силу привычки – обналичить авансовую расписку или купить пару носков.
В семье ее так долго считали сильной личностью, что она много лет не ощущала, как велика на самом деле ее беспомощность. «Стойкий солдатик», «кремень», «вы видели ее в газете? Так внушительно выглядит в форме, правда?» Капрал Дайана из женской вспомогательной службы ВВС, покинувшая дом и бизнес сразу после Хрустальной ночи, чтобы поступить на военную службу вместе с мужем, лидером скаутов, и вернувшаяся в Кардифф лишь потому, что оказалась беременной своим первым, и, как потом оказалось, единственным ребенком. Несгибаемая Дайана, девчонка-сорванец, заменившая ее отцу долгожданного сына, получившая, в отличие от сестер с их бальными платьями, автомобиль на свое восемнадцатилетие и решившая растить дочь в одиночку, чтобы не рисковать, не будучи уверенной в симпатиях отчима.
Капрал Дайана рушится, она трескается, но жесткая наружная оболочка так пристала к ней, что лишь она сама замечает тонкие трещины, разбегающиеся по костям. «Не возьмешь себя в руки – ждет тебя лечебница для душевнобольных в Уитчерче», – регулярно напоминает она себе, но безуспешно.
