Мэрилин Монро - Дональд Спото

Однако зависимость Мэрилин от Гринсона вызвала в конечном итоге не только его возмущение, но также гнев и ярость — причем даже еще большее неистовство, чем страсти, владевшие Мэрилин. «Если я ее чем-то затрагивал, — написал он Крис 20 августа, — то она вела себя так, словно наступил конец света, и не могла рассеяться и расслабиться до тех пор, пока не вернется покой, но покоя можно было достичь только через примирение или смерть». После того как Гринсон высказал такую заставляющую задуматься мысль, он признаётся, что его выводят из себя «постоянные жалобы» Мэрилин и что он испытывает «противоречивые чувства».

Но ведь это Гринсон на протяжении всей своей жизни имел склонность к иррациональным вспышкам гнева. Одному актеру и писателю, обратившемуся к нему за помощью, Гринсон посоветовал подыскать себе кого-нибудь другого, поскольку человеку «нужен психиатр, который бы его любил. Вы этого не понимаете — психиатры должны любить своих пациентов». Молодой человек ответил, что как раз прекрасно понимает это, но при условии, что «любовь» означает в данном случае заботу, поскольку в ином случае совет врача не представляется правильным. «В этот момент Гринсон впал в бешенство и начал истерически орать. Он полностью потерял контроль над собой и, честно говоря, перепугал меня. "Да как вы смеете возражать мне! — визжал он. — Ведь это я являюсь специалистом в этих вопросах, а не вы! Вы сильно ошибаетесь, и вообще вы сумасшедший, вы шизофреник!"» После трех встреч актер счел Гринсона «совершенно неуравновешенным психически. И тогда я сообразил, что большую часть его пациентов составляли матроны с Беверли-Хилс, утомленные игрой в теннис, или же кинозвезды, а он их всех ненавидел и, честно говоря, не особенно это скрывал». Другие бывшие пациенты Гринсона испытывали смущение из-за вторжения в их сексуальную жизнь и во время терапевтических сеансов всякий раз, когда могли, уклонялись от задаваемых им вопросов интимного характера. Ральф Гринсон проявлял злость также по отношению к своим коллегам и знакомым: просто он был человеком, которого не следовало провоцировать. В 1957 году он получил письмо от своего старого приятеля Джона Фроша, издателя «Журнала Американского психоаналитического общества». Тот информировал Гринсона, что представленное им эссе в его нынешнем виде непригодно к опубликованию. Это взбесило психиатра, и он ответил в тоне гневного недоверия, заполнив свое письмо рассуждениями на тему, почему это Фрош так дурно отнесся к нему и за что издатель столь очевидным образом мстит ему. 4 февраля 1957 года Фрош, изумленный обвинениями со стороны друга, ответил на это письмо, утверждая, что Гринсон вскипел совершенно беспричинно, поскольку издатель в своем решении руководствовался чисто деловыми соображениями по существу вопроса. Гринсон должен подумать над тем, чтобы переработать свою статью и вновь прислать ее в редакцию, — заканчивал Фрош, но этого так и не произошло.

Существует несколько важных документов, которые связывают окончательное освобождение Мэрилин от работы над картиной «С чем-то пришлось расстаться» с возвращением Гринсона из Швейцарии и последующими событиями, имевшими место 7 и 8 июня: это письма Гринсона, адресованные Остроу и Крис, протоколы и записи совещаний, проходивших в «Фоксе» 5, 6 и 7 июня, неоконченные воспоминания Юнис Мёррей, относящиеся к 1973 году, а также счет, который выставил Майкл Гардин, выдающийся специалист по пластической хирургии с Беверли-Хилс.

Доктор Гардин рассказал об утре 7 июня, когда Гринсон привез Мэрилин в его кабинет. «Она была вся взъерошенная, — вспоминал Гардин, — а под глазами были черные и синие пятна, неумело прикрытые макияжем. Гринсон рассказал мне какую-то историю про то, что актриса, принимая душ, поскользнулась и упала. Для меня было очевидно, что мисс Монро находится под воздействием наркотиков — она говорила неотчетливо, а голос у нее был хриплым. Однако больше всего ее волновала необходимость играть в фильме, но при этом она умирала от страха, что сломала себе нос. В принципе, сама пострадавшая говорила очень мало, а на все вопросы по поводу ее телесных повреждений отвечал доктор Гринсон. Актриса не отзывалась. Я не сделал ей ни единого рентгеновского снимка, поскольку она того не хотела. Пришлось ограничиться только тщательным внешним осмотром, и никаких переломов я не обнаружил».

По мнению доктора Гардина, ушибы Мэрилин могли и на самом деле быть следствием падения, как о том рассказывал Гринсон, но возможно, что ее ударили по лицу. Следы после падения и после избиения идентичны, потому что если поврежденным окажется нос и произойдет подкожное кровотечение, то это видно не на носу, а под глазами — поскольку ткани, расположенные под глазами, очень нежны и кровь стекает именно в них. Кроме того, существует непосредственная связь между тканями, находящимися в районе носа и под глазами.

Как только Гардин установил, что никаких переломов у Мэрилин нет, начались лихорадочные звонки по телефону. Сначала Гринсон позвонил Радину (находившемуся в Лейк-Тахо), который, в свою очередь, попросил по телефону своего партнера Мартина Ганга позвонить Фелдмену и проинформировать того, что Гринсон возвратился и именно он отвечает сейчас за отношения Мэрилин с киностудией. С того момента, как Мэрилин обвинила Радина, что тот «с ними» (иными словами, что он находится на стороне «Фокса», а не на ее стороне), и с момента, «когда Гринсон как ее врач вошел в состав группы, отвечающей за реализацию фильма», именно Гринсону полагалось устанавливать, в состоянии ли Мэрилин вернуться к работе — а это, по его мнению, было возможно в течение недели. Точный ответ Гринсона звучал так: «Убежден, что она сможет завершить съемки в нормальном режиме». Это заявление было настолько туманным и загадочным, что вполне могло бы исходить из уст какого-то политика. Помимо этого, Гринсон позвонил Юнис и строго-настрого распорядился не давать никакой информации прессе, а также всякому, кто позвонит из офиса Артура Джейкобса, из Нью-Йорка или с киностудии. Потом он сообщил своей ставленнице, что травмы Мэрилин отнюдь не опасны и она должна забыть о них. Уэйнстайну никаких известий вообще не передали.

Во всех этих звонках и заявлениях постоянно возвращается одна существенная проблема. Гринсон ни разу не упомянул о происшествии с Мэрилин и об их визите к доктору Гардину, хотя это, кстати говоря, могло бы ей помочь в конфликте со студией. Представители «Фокса» совершенно законно ожидали, что до них доведут причину отсутствия Мэрилин в павильоне на этой неделе, но они ничего не узнали. Вместо того чтобы обеспечить Мэрилин неделю спокойствия, предъявив простой аргумент о том, что женщина в синяках не может выступать перед камерой, Гринсон (единственный, кроме Гардина, человек, который знал о несчастном случае с Мэрилин, если таковой вообще имел место) не проронил ни слова. Принципиальное значение для дела имеют также его письма, обращенные к Крис и Остроу (равно как и воспоминания Мёррей), которые показывают Мэрилин тяжело больной пациенткой, шизофреничкой и человеком, злоупотребляющим приемом лекарств, опасных для здоровья. Разве его сообщение о трагическом и вызванном передозировкой наркотиков несчастном случае с Мэрилин не было бы подтверждением этих обвинений? Да и она ведь, как ни говори, получила травмы, которые могли угрожать ее карьере, если не самой жизни.