Проклятие рода Плавциев - Данила Монтанари

— Делать подарок жрецам — древний и почетный обычай.

— Согласен, согласен. Сколько? — спросил сенатор.

— Никто не может предложить божественному Фебу менее трех золотых монет. Нельзя оскорблять бога — он поразит тебя, лишив самого дорогого.

— А я, пожалуй, рискну. Чтобы выслушать то, что ты придумаешь, готов выложить один золотой, и не больше.

— Ах, какое святотатство! Тут некий военачальник торговался, и его первенца сразила какая-то болезнь…

— У меня нет детей.

— Некий богатый торговец тоже вздумал пожадничать, и его жена…

— Я не женат. И предлагаю один золотой, — ответил Аврелий, вертя монетку в руке. — Давай соглашайся. Все лучше, чем ничего, и я уверен — то, что ты скажешь, стоит немногого.

— Напрасно насмехаешься, наглый римлянин! Пророчица Аполлона видит прошлое, настоящее и будущее. И знает все! Она сказала, что ты опасаешься за жизнь женщины.

— И кто же это, скажи на милость? Она назвала имя?

— Неверующий глупец! Бог говорил о третьем ребёнке, о дочери.

Аврелий похолодел и заговорил осторожнее:

— А еще что…

— Безбожник, приходишь в священную пещеру, отказываешься платить жалкие монеты и хочешь узнать божественные прорицания!

— Хорошо, — уступил наконец сенатор. — Дам тебе три золотых.

— Нет, шесть! Аполлон, чья стрела никогда не летит мимо цели, презирает твою скупость и теперь требует двойную плату.

Патриций возмутился. Как он попался на этот трюк для дураков, как поддался дешевым цирковым приемам, он, аристократ, образованный человек, эпикуреец!

— Сивилла видела и другую женщину, неверующий римлянин. Легкую, благоуханную, как нива, — тихо проговорил служитель Аполлона.

Нива… Невия! Боги небесные, как она смогла? Аврелий боролся со своим проклятым любопытством, чувствуя себя Тарквинием перед знаменитой Амальтеей, сивиллы, сжигавшей свои книги. Он умрет, если не узнает. В сущности, при всем его богатстве что значили для него эти шесть золотых?

— Уходи, бог гневается на тебя! — заявил ему недовольный жрец и отвернулся.

Он ждет, что я позову его, понял патриций. Это же глупо, нелепый спектакль, розыгрыш под видом сверхъестественной тайны. Но как тут устоять?

— Бери, что хотел! — крикнул он и, доставая монеты, спросил себя, не глупеет ли с годами.

Алчный жрец быстро спрятал деньги.

— Держись подальше от благоуханной нивы: она принесет тебе гибель!

Невия с развевающимися волосами, невинная и опасная…

— Что ответила пифия на мой вопрос? — настаивал Аврелий.

— Безумие — угадывать то, что судьба уже предопределила: вот ответ оракула!

— Ах, это слишком удобно! Отдай мои деньги, обманщик! — воскликнул патриций.

Но жрец уже исчез в глубине туннеля, оставив сенатора ругаться в темноте.

Аврелий вышел из пещеры, кипя от гнева. Как он позволил этому жрецу так легко обвести себя вокруг пальца?!

— Разочарован, да, красавчик? Ведь предупреждала тебя, что надуют! — утешила его почитательница Астарты.

— А что, финикийцы разве честнее? — с сарказмом усмехнулся сенатор.

— У нас, по крайней мере, можно развлечься, благородный господин! Мы гадаем, это верно, но предлагаем еще и прекрасное вино, и красивых девушек! Спорю, ты голоден и ищешь хорошую таверну. Как раз напротив святилища богини есть одна совсем неплохая. Хочешь, провожу, а ты в благодарность купишь мне небольшой кувшин легкого альбанского, нашего, из Кум, от которого кругом идет голова, и потом может произойти все, что угодно…

— Пойдем в таверну, — согласился Аврелий. Если он выбросил шесть золотых монет на этого мошенника, то уж точно мог потратить немного денег в таверне: разбитная финикиянка, пусть и не слишком опрятная, лучше всех этих вонючих предсказателей, которые соблазняли его со всех сторон.

Женщина не заставила повторять дважды и, криками разогнав конкурентов, поспешно потащила за собой столь желанную жертву. Быстро перейдя площадь, они оставили слева крепость и оказались в лабиринте вонючих улочек.

— Да где же эта твоя таверна? — поинтересовался спустя какое-то время Аврелий, уже догадываясь, что и тут пахнет обманом.

— Вот она! — воскликнула женщина, указывая на разрисованную вывеску, на которой выделялись слова: В САДУ АСТАРТЫ.

«Будем надеяться, что там не отравят», — пожелал себе изысканный гурман, входя в полуподвал, из которого доносились музыка и громкие голоса.

— Привела тебе клиента, Карина!

Хозяйка взглянула на нового гостя и оценила его дорогие одежды, украшенные драгоценными пряжками.

— В самом деле, прекрасный молодой человек! — польстила она ему, прикидывая в то же время стоимость крупного кольца на его указательном пальце и соображая, сколько же можно взять с такого богатого гостя за обед в приятном обществе.

— У нас сегодня поистине удачный день! Только что пришел еще один знатный и богатый господин и потребовал вина и танцовщиц — всех сразу. А уж как рады девушки: он веселый, молодой и хорошо платит!

Ужасное подозрение возникло у патриция. Нет, он не посмел бы! Он же верный слуга, не мог же он опуститься до того, чтобы продавать хозяйские секреты первому попавшемуся наглому жрецу в обмен на жалкие монеты!

В два прыжка Аврелий оказался на лестнице, ведущей на второй этаж, где, судя по песням и веселому смеху, празднество шло поистине с вавилонским размахом. Сенатор резко отдернул занавеску и как раз успел увидеть последнее возлияние.

Почти погребенный под тремя пышногрудыми девицами, карабкавшимися ему на колени, Кастор, уже совершенно опьяневший, заставлял ласкать себе бороду и покусывать уши, левой рукой он держал чашу с вином, правой обследовал пышную грудь одной из девиц и в то же время громко провозглашал тост:

— И пусть Аполлон подарит долгие годы моему хозяину!

— Ты едва не утопил меня! — садясь на лошадь, возмутился Кастор, с которого все еще стекала вода.

— Понадобилось холодное купание, чтобы развеять винные пары! — пояснил Аврелий с олимпийским спокойствием.

Гораздо менее мирным выглядел он еще совсем недавно, когда тащил александрийца к поилке, а потом долго держал его голову под струей, к вящему веселью девиц из таверны, прежде чем перекинуть поперек лошади, словно мешок с зерном.

Они уже поднялись на холм, когда секретарь пришел наконец в себя и принялся довольно вульгарными выражениями и жестами призывать в свидетели случившегося всех богов Олимпа, а также большинство морских и речных божеств.

— Да будет тебе известно, я удержу из твоего весьма внушительного жалованья шесть золотых, которых по твоей воле лишился, — заявил Аврелий, забавляясь возмущенными криками александрийца.

Стоило потратить эти деньги, чтобы преподать ему урок. Если бы Кастор не был порою столь незаменимым, патриций велел бы побить его палками или посадить в тюрьму за гнусный обман. Но, услышав, как тот произносит имя Спартака,[44] он миролюбиво улыбнулся ему:

— Что ты такое говоришь, Кастор?

— Да нет, ничего, господин, просто размышлял о горькой судьбе великого героя, погибшего в борьбе с превосходящими силами…

— И давно ты восхищаешься этим неотесанным гладиатором? Ты же всегда утверждал, что Спартак действовал как болван, выступив против легионеров, вместо того чтобы скрыться в Галлии, пока еще было время!

— После холодного купания, какое ты мне устроил, я смотрю на вещи с другой точки зрения: если бы мужественный фракиец победил легионеров, то пару часов назад не моя голова была бы в поилке, а твоя!

— И тем не менее, я действовал ради твоего же блага, дабы ты протрезвел.

— И добился своего, патрон, даже перестарался! От холодного купанья я полностью потерял память, а ведь, кажется, что-то должен был тебе сообщить…

«Это хитрость, уловка, чтобы не возвращать деньги, заморочив мне голову бессовестными выдумками», — подумал Аврелий и твердо решил не поддаваться.

— Если бы я снова сунул тебя под воду, в голове прояснилось бы? — спросил он, указывая на грязную лужу у дороги.

— Знаешь, господин… я изо всех сил напряг память и припомнил кое-что. Хозяйка этой финикийской таверны, где я усерднейшим образом вел расследование, пока ты не обрушился на меня, переехала в Кумы недавно. А прежде она некоторое время жила в Неаполе, где у нее тоже была таверна. Среди тамошних посетителей ей особенно запомнился некий Невий: не очень надежный клиент, не слишком аккуратно плативший. И вот недавно, приехав в Неаполь, она случайно снова его встретила. Похоже, теперь он просто набит сестерциями. Невий объяснил свое новое положение намеком на некую корову, которая начала наконец давать молоко!

— Отлично, Кастор! — не выдержал патриций.