Тайная война воздушного штрафбата - Антон Кротков

А в это время стражи границы планомерно находили и уничтожали спутников Нефёдова. Борис видел, как группа чернокожих воинов в пятнистой маскировочной форме нашла кого-то в кустах шагах в тридцати от того места, где он прятался. Солдаты долго кололи невидимое ему тело штыками и копьями. Некоторое время оттуда доносились ужасные крики боли, мольбы о пощаде. Вскоре жертва умолкла, а кусты в том месте окрасились в красный цвет.

Затем чёрные головорезы цепью двинулись дальше — в сторону Нефёдова. Сердце Бориса бешено колотилось. Было слышно, как старший подразделения что-то выговаривает своим подчинённым. Борис заполз под куст, прикрылся какими-то листьями, сжался в комок, стараясь занимать как можно меньше места. К счастью, спасённый им малыш по-прежнему вёл себя спокойно. Несмотря на близкую стрельбу и душераздирающие вопли убиваемых, он даже задремал, умильно сопя. Борис мог только позавидовать его ангельскому неведению. Между тем смерть неумолимо приближалась к их укрытию.

Солдаты уже подошли практически вплотную к нему, но тут кто-то застонал справа в кустах и автоматчики немедленно бросились добивать обнаружившего себя раненого. Борис проводил их глазами. Страшная процедура в точности повторилась: солдаты долго когото кололи штыками у себя под ногами, вначале это сопровождалось мольбами и воплями жертвы, затем всё стихло, а кусты в том месте снова сделались красными от крови.

Воспользовавшись ситуацией, Борис стал отползать в сторону. Но через некоторое время вдруг услышал рядом шорох и сразу замер. Из кустов прямо на него выполз молодой парень из группы беженцев. Увидев Бориса, он пронзительно заорал, видимо, от неожиданности и, вскочив на ноги, бросился наутёк. Автоматная очередь тут же срезала паренька. Двое солдат поспешили к упавшему — проверить, жив ли он ещё.

Не дожидаясь, когда автоматчики на него наступят, Нефёдов поднялся на ноги и закричал по-английски, что он европеец, рассчитывая на оставшееся с колониальных времён традиционное почтение местного населения к выходцам из Старого Света.

Борис мог поднять только одну руку, ибо второй он держал живой свёрток. Был момент, когда ему показалось: вот сейчас его тоже прошьют очередью. Но солдаты медлили. Как и беженцев, пограничников поразил сам факт появления в этих диких местах белого человека. Наверное, если бы перед ними из высокой травы внезапно возник сам их обожаемый президент, они удивились бы меньше.

Борис воспользовался повисшей паузой, чтобы перехватить инициативу. Теперь он не кричал на вошедших в раж от запаха свежей крови мясников, ничего не требовал для себя и не просил. Совершенно спокойно Нефёдов повторял, что является европейцем, а потому к нему следует относиться в худшем случае как к комбатанту, то есть военнопленному, то есть его надлежит отвести в местный штаб для допроса. Как ни странно, это произвело нужное впечатление на чернокожих автоматчиков.

Не понимая ни слова из речи странного нарушителя, тем не менее эти безграмотные парни сразу угадали в нём кадрового офицера. Уже без прежней наглой развязанности туземные солдаты слушали «белого господина», который, невзирая на направленные на него автоматные стволы, держался с большим достоинством, без намёка на заискивания. В их глазах такая персона имела все основания рассчитывать на «почётную капитуляцию». В итоге Борису удалось избежать расстрела на месте и спасти оказавшегося у него в руках ребёнка. Он также потребовал от командира патрульного наряда, чтобы уцелевшие беженцы были доставлены живыми на заставу для проведения положенного дознания. И безоружному неизвестному мужчине никто не посмел перечить.

Происходящее являлось пародией на правосудие. Допрашивающий задержанного «голландца» начальник департамента пограничной стражи провинции спешил скорее закончить все формальности, ради которых его оторвали от каких-то личных дел и срочно вызвали на работу.

— Значит, вы пробирались в нашу страну с разведывательным заданием, — сказал он утвердительно. — Ну и как вам наши места? Надеюсь, к «отелю» у вас претензий нет.

Последнюю фразу пограничный чиновник тоже произнёс вполне утвердительно и вяло, будто заранее знал ответ. Имелась в виду тюремная камера. Столь грубоватая ирония могла заставить ощутить растущее чувство ужаса и собственной беспомощности у кого угодно. Особенно, если из удобного кресла в бизнес-классе судьба безжалостно швырнула тебя на тюфяк, набитый гнилой соломой в туземной тюрьме.

Борис начал объяснять, почему он здесь. Чиновник слушал без всякого удивления и видимого интереса. Его мужественное суровое лицо, словно вытесанное из единого куска чёрного камня, оставалось абсолютно бесстрастным. Начальника заставы больше занимали толстые кабинетные мухи, которые сразу облепили его могучие волосатые предплечья под аккуратно засученными рукавами форменной рубашки. Мухи назойливо норовили сесть прямо на вспотевший широкий нос чиновника. Это его очень сильно раздражало.

— Мне нужно добраться до командующего вашими ВВС, — наконец объявил Борис.

Чиновник с ненавистью посмотрел на него, как на одну из мух.

— Не пытайтесь запудрить мне мозги, мсье шпион! Вас ожидает трибунал и скорее всего расстрел.

— На каком основании?

— Вот что мы нашли, сэр лазутчик!

Чиновник зачем-то быстро нагнулся и торжествующе потряс знакомой Борису лётной курткой с эмблемой в виде мёртвой головы на рукаве. Оказалось, что в её кармане лежало удостоверение, выданное каким-то местным повстанческим командиром, действующим против правительственных войск.

— Мой вахмистр доложил мне, что при аресте вы назвались военнопленным. Но вам должно быть известно, мистер Бонд, что шпионы и вражеские наёмники таковыми не признаются даже Гаагской конвенцией.

Дело принимало совсем дрянной оборот. Но тут чиновник вдруг мгновенно переменился в лице и хитро взглянул на арестованного. Его мужественное лицо сурового воина расплылось в улыбке, отчего сразу приняло придурковатый вид. Монолитный камень превратился в перезрелый помидор.

С ласковым видом «сеньор-помидор» предложил Нефёдову написать предсмертное письмо домой родственникам, чтобы они отблагодарили пограничника за последнюю услугу, оказанную их родственнику, тысячью долларов. За это вместо расстрела он сделает так, что приговорённому поднесут чашу с ядом, совсем как Сократу, и он просто мирно уснёт.

— У меня нет таких родственников, — развёл руками Нефёдов. — Но я готов отдать вам те сто семьдесят пять долларов, что отобрали ваши люди при аресте за возможность сделать звонок командующему вашими местными ВВС.

— Какие сто семьдесят пять долларов? — вновь переменившись в лице, строго произнёс пограничник. — Ни про какие деньги я не знаю. При вас не было ни цента.

Такая наглость возмутила Нефёдова, и он обложил вороватого пограничника всеми известными ему английскими ругательствами, прибавив для крепости несколько избранных матерных фраз.

Разочарованный тем, что сделка не состоялась, чиновник заявил с неприязнью:

— Вас расстреляют. Привяжут к столбу, а напротив поставят станковый пулемёт. Это будет о-очень больно! Поверьте. А ведь всё можно было решить за какие-то тысячу долларов… Но! — Тут чиновник сделал паузу, посмотрев куда-то поверх головы сидящего напротив иностранца. Следующая его фраза прозвучала очень торжественно: — У нас демократическая страна, поэтому у вас будет адвокат и приговор вам вынесут присяжные.

Представитель гуманной власти проследил, какое впечатление его слова произвели на арестанта. Борис и вправду был несколько озадачен таким известием.

— И когда же начнётся судебный процесс надо мной?

— Через тридцать минут, — сообщил хозяин кабинета официальным тоном с подчёркнутой сухостью.

Суд над Борисом и вправду начался через указанный срок. Он проходил здесь же, в здании погранзаставы, в помещении, напоминающем школьный класс. Похоже, в другие дни здесь проводился инструктаж выходящих на патрулирование нарядов. Но на время суда из помещения вынесли все парты, а доску задрапировали национальным флагом, на самое видное место был водружён бронзовый бюст президента.

Прокурор, функцию которого по совместительству выполнял всё тот же начальник заставы, выступил с короткой обвинительной речью. Трибуной ему служила установленная для такого случая деревянная конторка. Оратор явно не любил линчевать своих жертв в одиночестве. В его власти было превратить убийство в драматичный спектакль, и он с удовольствием этим развлекался. Преображение пограничного босса было полным. Ради предстоящего события он облачился в, видимо, особо любимые им одежды, напялив на голову старомодный парик с напомаженными буклями, а поверх него ещё и четырёхугольную шапочку красного бархата. Поверх мундира судья и прокурор в одном лице надел синюю атласную мантию с вышитым золотом государственным гербом.