вооруженный орган, комиссия по «брошенному имуществу», одним из председателей которого в Трапезунде был Луфти-бей, который также был казначеем вилайета. Как председатель данной комиссии, Луфти также был допрошен военным судом Трапезунда на восьмом его заседании. Он вначале рассказал, что «брошенное имущество собирал» комитет по депортации. Иными словами, его комиссия была чем-то вроде специализированной ветви местного управления младотурок, управлявшего комиссией на политическом уровне. Луфти также отметил, что «брошенное имущество», собранное комиссией, хранилось на «специальных складах; вещи грудами складывались в армянской церкви»; он добавил, что «детальной описи» этих вещей сделано не было, поскольку в приказы это не входило. Он также отметил, что именно «полиция отвечала за склады» и за «охрану» их до тех пор, пока другая комиссия, ответственная за их ликвидацию («тасфийе»), не продаст их с аукциона. Луфти отрицал получение хоть какой-либо суммы «денег, конфискованных у депортируемых». Нури-бей, начальник полиции, а также член комиссии, понял, что его роль суд ставит под сомнение; возмущенный, он «полностью отрицал эти обвинения», осторожно подчеркнув после этого, что «жители Трапезунда — благородные, добродетельные и честные. Они не брали вещей армян». Он отметил, однако, что «во время депортации армян вещи, которые перевезли на склады, были беспорядочно свалены; поэтому было невозможно зарегистрировать эти вещи по именам хозяев», несмотря на то что «охрана» располагалась «у дверей» армянских домов. Луфти в заключение отметил, что «приказы, которые нам давали, были благоприятными для армян, но выполнить их оказалось невозможно»[3057]. Затем судья спросил его, несла ли ответственность полиция, «когда грабили хозяйство, если семья, которой оно принадлежало, покидала дом, оставляя его». Ответ Нури, который подчеркнул тот факт, что в Трапезунде «тысячи хозяйств, двадцать тысяч домов», означал, что, несмотря на то что он заявил вначале, он не мог защитить эти дома от грабежа теми силами, которые были в его распоряжении. В этот момент вмешался Луфти и сказал, что «некоторые армяне испугались и убежали в горы. Некоторые полицейские в гражданском воспользовались этим обстоятельством» — другими словами, прикарманили все, что хотели. Он также подтвердил, что население «не участвовало в грабеже имущества армян» и что это делали «в частности члены комитета по депортации правительственные чиновники, полицейские и некоторые привилегированные лица». В качестве доказательства своих слов Луфти зачитал одну из телеграмм, отправленных им министру финансов, «обвиняющую в финансовых злоупотреблениях и иных незаконных действиях вали и его сообщников»[3058]. Допрос на пятнадцатом заседании суда Назима-бея, бывшего председателя комиссии по «брошенному имуществу» в Трапезунде вызвал разочарование. Показания его преемника Хилми-бея были более информативными. Хилми заявил, что он не мог «оказать противодействие», потому что вали контролировал военный суд, так что ему пришлось бы «рисковать» своей жизнью, если бы он это сделал. Он также признал «конфискацию из американской школы» армянского имущества, но не смог вспомнить, проводилась ли «инвентаризация». Он тем не менее оценил стоимость «этих драгоценностей» в сумму «от четырех до пяти тысяч фунтов золотом». Затем генерал Мустафа Назим обратил его внимание на то, что драгоценности «стоимостью в одну тысячу семьсот фунтов золотом были перевезены в Константинополь». «Что, — спросил он, — стало с остальными?». За его словами последовала долгая пауза[3059]. Здесь мы имеем классический случай дележа трофеев между местными действующими лицами и КЕП, который потребовал свою долю награбленного, оцененного в треть реальной стоимости.
Другие показания, полученные на разных заседаниях суда в Трапезунде, предоставили дополнительную информацию о методах, которые использовались для «продажи» конфискованного имущества. По словах хозяина гостиницы Ниязи, задачей которого была организация транспортировки армянских товаров на кораблях и утопление депортируемых армян в море, «по приказам военного начальника» аукционы «контролировал» полицейский Али-эфенди. «Брошенные товары продавались без списка. Они складывали их на складе; торговцы предлагали цену и покупали их»[3060]. Складывалось ощущение, что помимо контроля со стороны комитета по депортации, комиссии по «брошенному имуществу» помогала полиция и что получала приказы от военных, когда распродавала данное имущество. Трудно объяснить, почему военный начальник Авни участвовал в этом, если не предположить, что военные были также заинтересованы в результатах этих продаж.
Значительное количество имущества, разграбленного со складов армянских торговцев, по информации, полученной в ходе судебного разбирательства, было вывезено в Самсун или Стамбул под надзором Ниязи, особенно после того как захват Трапезуда русскими стал неизбежен. Тем не менее Ниязи сказал, что он не знал, «перевез ли вали сорок две баржи, загруженные товарами до оккупации города»[3061]. Луфти, однако, подтвердил, что Ниязи «тайно организовал перевозку товаров… он перемещался между городами по побережью черного моря… Он выл особенно близок к вали… Он участвовал к всем»[3062]. Допрос Нури также открыл, что хозяин гостиницы скопил личное состояние в насколько тысяч фунтов золотом, купив из запаса магазина Тахмазяна «тканей на сумму от пяти до шести тысяч фунтов золотом всего за двести фунтов золотом по приказу вали»[3063]. Сам Нури, как мы прочитали, «лично присвоил [товаров] на сумму в три тысячи фунтов, а также восемьдесят драгоценных камней»[3064]. На девятом заседании стало также известно о том, что агент Мустафа, который был начальником порта[3065], «передал вали ящик, принадлежавший Вартивару Мурадяну», а взамен получил от Джемаля Азми «пятьсот фунтов золотом и драгоценности»[3066]. Нури сказал, что этот ящик сначала по приказу вали был открыт в полицейском участке; он точно не помнит, сообщал ли он об этом комиссии по «брошенному имуществу»[3067]. Вали явно получил личную выгоду от этого подарка одного из своих подчиненных. Арусяк Килиян, 18-летняя сирота, «взятая» Азми, которая уехала с семьей Азми из Трапезунда в Стамбул, сообщила, что дом вали был полон «украденных вещей, ковров и пр.», часть которых он забрал с собой в столицу[3068].
Авни, медицинский инспектор, был в конце концов обвинен в том, что он требовал пятьсот фунтов золотом у семьи Махохян в обмен на спасение, и в том, что он был среди тех, кто грабил склады Махохянов. Он отрицал какое-либо участие в грабежах, хотя председатель комиссии по брошенному имуществу подтвердил, что склады Махохянов не передавались ему для охраны. Последующие расспросы также выявили, что дочь Махохянов стала объектом страсти некоторых людей. Ее на время поместили в госпиталь Красного Полумесяца, а затем заставили принять ислам, перед тем как ее «удочерил» начальник госпиталя Мехмед Али[3069]. На одиннадцатом и двенадцатом заседаниях суда свидетели один за другим утверждали, что они или некоторые иные названные люди отсутствовали в Трапезунде в момент депортаций
