Вычисляя звезды - Мэри Робинетт Коваль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Ведущие математики» были представлены лишь мною одной, но выпячивать сей факт я, конечно же, не стала.
Намеренно выдерживая драматическую паузу, Натаниэль принялся неторопливо обводить взглядом комнату. Его щеки золотил свет от ложного окна, будто припудривая недавно обретенные неглубокие шрамы. Синяки на его теле уже сошли, а если бы и не сошли, то оказались бы скрытыми под темно-серым костюмом. В общем, муж мой выглядел величавым и уверенным в себе.
Видимо, решив, что молчание затянулось, он постучал по доске костяшками пальцев.
– Проблема в том, господа, что на нашей планете потеплеет. Поднятая Метеоритом пыль скоро осядет, и тогда мы столкнемся с нашей истинной проблемой, поскольку созданный его падением в изобилии водяной пар по большей части все еще останется в атмосфере. Как известно, пар отражает инфракрасное излучение, и, следовательно, дополнительный пар уменьшит естественный отток тепла с нашей планеты в космос, из чего следует, что температура повысится, и, значит, усилится испарение с поверхности Мирового океана. Усиленное испарение увеличит концентрацию водяного пара в воздухе, что в свою очередь еще более разогреет Землю. В общем, запустится механизм положительной обратной связи, который в конце концов сделает нашу планету совершенно непригодной для жизни людей.
Сидевший с правой стороны стола пухлый мужчина с землистым лицом, фыркнув, заметил:
– То-то сегодня в Лос-Анджелесе снегопад.
– Ничего удивительного, – Натаниэль кивнул. – Лос-анджелесский снегопад напрямую связан с Метеоритом. Дым и пыль в атмосфере основательно охладили Землю, и, вероятно, урожай текущего года погибнет. И не только в США, но и почти по всему миру. Да и в грядущие несколько лет температура на планете будет значительно ниже нормы.
Президент Бреннан сначала поднял руку, а лишь затем задал вопрос:
– На сколько упадет температура?
Натаниэль полуобернулся в мою сторону.
– Элма?
Я едва удержала содержимое желудка от путешествия по пищеводу вверх. Лихорадочно перебрав записи в папке, наконец выудила искомую и отрапортовала:
– От тридцати пяти до пятидесяти градусов.
Из дальнего конца комнаты донесся чей-то голос:
– Ничего толком не слышно. Повторите, пожалуйста!
Сглотнув комок, я оторвала взгляд от листка. Убедила себя, что громко и четко ответить на вопрос не сложнее, чем перекричать работающий самолетный двигатель. И отчеканила чуть ли не по слогам:
– От тридцати пяти до пятидесяти градусов по шкале Цельсия.
– Такое совершенно невозможно!
Этого говорящего я узрела – то был сложивший на груди руки мужчина.
Черт, черт, черт! Неужели не понятно, что не о похолодании следует беспокоиться! Значительное падение температуры, конечно же, явление весьма неприятное, но оно краткосрочное. А вот то, что будет дальше…
– Я имею в виду лишь ближайшие несколько месяцев. За ними последуют три или четыре года, средняя температура которых окажется ниже среднестатистической на одну целую две десятых градуса, а затем температура начнет расти.
– Ниже на одну целых и две десятых? Надо же. И из-за них такой сыр-бор?
За меня вступился сам президент Бреннан:
– Падение среднегодовой температуры даже на один градус серьезно потрясет сельское хозяйство. Аграрный сезон потеряет от десяти до тридцати дней, так что придется убеждать фермеров сеять другие культуры и в другое время, что будет, несомненно, непросто.
Неудивительно, что бывший министр сельского хозяйства с лету ухватил, какие неприятности сулит изменение климата. И все же он беспокоился о второстепенном. Верно – нам предстоит пережить малый ледниковый период, но никто из собравшихся здесь пока толком не осознал истинных масштабов более отдаленного во времени скачка температуры в противоположном направлении.
– Выдадим фермерам субсидии, – подал голос мужчина с дальнего края стола, вроде бы тот же самый, кто просил меня говорить громче. – Субсидии стимулировали фермеров сменить посевные культуры во время Великой депрессии, так сработают и сейчас.
– Где ж деньги на субсидии возьмем, если каждый доллар пойдет на восстановление страны из руин?
Политики принялись самозабвенно спорить о бюджете, а ко мне подошел Натаниэль и тихонько попросил:
– Нарисуешь график изменения температуры?
Я кивнула и повернулась лицом к девственно чистой доске, мысленно благодаря мужа за возможность сделать хоть что-то осязаемое.
Мел скользил по черной поверхности, порождая на свет облачка белой пыли. На тот случай, если я собьюсь, на столе рядом лежала папка с заметками, но она, конечно же, не понадобилась, поскольку я столько раз рассматривала график в предыдущие недели, что он оказался словно выгравированным на внутренней стороне моих век.
Первые несколько лет холоднее обычного, потом возврат к «норме», а потом… Потом кривая, символизирующая температуру, пошла в рост – поначалу полого, а затем, достигнув точки перелома, стремительно, почти вертикально рванула вверх.
Я закончила, и муж мой вернулся к торцу стола и застыл, сцепив руки в замок. Разговоры за столом мало-помалу стихли.
Натаниэль начал издалека:
– В 1824 году Жан-Батист Фурье описал феномен, который Александр Белл позже окрестит «парниковым эффектом». Суть его в том, что из-за частиц в воздухе атмосфера удерживает тепло. Упади Метеорит на сушу, зима была бы длиннее, а разрушения – сильнее. Мы все считали себя везунчиками, потому что местом падения послужил океан, но, как теперь выяснилось, хуже случиться и не могло. Земля переживет зиму и начнет нагреваться. Через пятьдесят лет в Северной Америке не останется снега.
Тот самый Пухляк, что жаловался на снегопад в Калифорнии, рассмеялся:
– Скажу вам откровенно, как выходец из Чикаго: прогноз ваш меня только радует.
– Что скажете о стопроцентной влажности круглый год и летних температурах не ниже пятидесяти по Цельсию?
– Знаете, я прогнозам погоды не верю. Даже утверждение, что завтра случится дождь, как показывает мой собственный опыт, истинным на все сто до завтрашнего вечера считать не стоит. А уж какой выдастся погода через пятьдесят лет, разве же кому ведомо? Пятьдесят лет – срок, согласитесь, весьма немалый.
Руку снова поднял президент Бреннан. Поднял, пристально глядя на меня. Нет, не на меня. На доску.
Я отошла от доски в сторону.
– Доктор Йорк, чем объясняется резкий скачок на графике?
– Резкий подъем, господин президент, начинается в точке кипения воды в океанах.
Вдруг воцарилась тишина. Абсолютная тишина. Настолько абсолютная, какая получилась бы, если бы из комнаты весь воздух в себя всосал невесть откуда взявшийся тут реактивный двигатель.
Но абсолютной тишина была недолго – ее нарушил кто-то, прошептав:
– Вы шутите. Быть же такого не…
Президент Бреннан ударил ладонью по столу.
– Очень надеюсь, господа, что каждый
