Машина знаний. Как неразумные идеи создали современную науку - Майкл Стревенс

Однако просто сказать: «Решите свои споры с помощью эмпирического исследования» – недостаточно для достижения подобного соглашения; также необходимо общее понимание того, что вообще считается эмпирическим исследованием. Железное правило дает необходимое определение, объективный критерий для эмпирической проверки, с которым согласны все ученые. У вас есть две гипотезы, но нужно выбрать одну. Является ли тепло особым видом вещества, отличающимся от обычного, или же это хаотическое движение мелких частиц? Земле всего 20 миллионов лет или больше 100 миллионов лет? Континенты движутся или стоят на месте? Чтобы ответить на эти вопросы, говорит железное правило, действуйте следующим образом: найдите эксперимент или наблюдение, которые могут в итоге дать два возможных результата, где первый результат будет объясняться первой гипотезой (точнее, когортой, включающей первую гипотезу) и исключать вторую, и наоборот. Проведите эксперимент или сделайте наблюдение. И посмотрите, что произойдет.

Вот краткая формулировка железного правила:

1) стремитесь разрешить все споры путем эмпирической проверки;

2) чтобы провести эмпирический тест для выбора между парой гипотез, проведите эксперимент или измерение, один из возможных результатов которого может быть объяснен одной гипотезой (и сопровождающей ее когортой), но не другой.

В этом суть научного метода, и, как только его тонкости будут изложены в следующих главах, у вас на глазах произойдет разрешение Великого спора о методе.

Железное правило дает всем ученым один и тот же совет относительно того, какие наблюдения и эксперименты считать релевантными, независимо от интеллектуальных пристрастий, культурных предубеждений или личных амбиций. Однако оно не претендует на то, чтобы предписывать ученым, во что им верить. Это правило предписывает, как действовать, а не что думать.

Этот процедурный консенсус может показаться достаточно скромным. Это не более чем набор правил ведения спора, соглашение о том, как не соглашаться. Что это может дать науке, кроме определенной корректности и упорядоченности? Но, несмотря на свою кажущуюся скромность, процедурный консенсус – это именно то, что обеспечивает триумф современной науки.

Первым преимуществом процедурного консенсуса, предписанного железным правилом, является простая преемственность. На протяжении всей истории религиозные традиции были уязвимы к расколу – непоправимому идеологическому разделению, порождающему дочерние традиции, которые теряют способность к продолжению диалога. Их общее будущее полно взаимных подозрений, политических интриг, а порой и жесточайшего насилия. Ислам раскололся на суннитскую и шиитскую ветви; раннее христианство – на римско-католические и восточно-православные лагеря; Римский католицизм рассыпался на многочисленные протестантские фракции, которые осуждали сторонников папы и боролись с ними.

Этих тенденций не лишены также философские и политические традиции. Даже натурфилософия, предшественница современных естественных наук, временами распадалась на фракции, которые, хотя и сосуществовали друг с другом достаточно мирно, не находили при этом точек соприкосновения. Физика после Аристотеля разделилась на две школы, эпикурейцев и стоиков, одна из которых утверждала атомистический взгляд, согласно которому Вселенная состоит из частиц, слепо несущихся сквозь пустоту пространства, а другая – точку зрения, согласно которой материя заполняет Вселенную, повинуясь некоему высшему смыслу. Человек, стремившийся к просветлению в те времена, когда господствовали стоицизм и эпикуреизм (примерно с 300 года до нашей эры по 300 год нашей эры), мог выбрать ту или иную школу или попытаться учиться у обеих, но сами школы оставались обособленными интеллектуальными традициями, разделенными как взглядами на физические теории, так и философией жизни, пока экономический упадок, нашествия варваров и христианство не прикончили их обе.

С момента зарождения современной науки в XVII веке эмпирические исследования не видели более ничего подобного этому интеллектуальному расщеплению. Не было непримиримого раскола между калорической и кинетической школами теплоты, и труды Кельвина не заставили биологов прекратить все разговоры с физиками. Они продолжали работать вместе, потому что, согласно железному правилу, у них было равное право участия в этом диалоге и не было иного выбора, кроме диалога как такового.

Однако мирный диалог – это, безусловно, необходимое, но недостаточное условие для обеспечения научного прогресса, не говоря уже о мощнейшей способности науки устанавливать истину. Здесь должно крыться нечто большее. И ключ к разгадке этой тайны дают нам работы Поппера и Куна о важности мотивации и морали в науке.

Научный аргумент, в отличие от большинства других форм спора, производит на свет ценный побочный продукт, и этот побочный продукт – данные. Железное правило поощряет, инструктирует, обязывает или принуждает соперничающих ученых вступать в контакт друг с другом только с помощью зафиксированных фактов. Теологические и философские разногласия исключаются; пока главные герои занимаются наукой, их аргументы должны основываться на экспериментальных данных и методах. Вся их воля к победе, их решимость добиться первого места – все это грубое человеческое честолюбие, которое, согласно современному социологическому взгляду на науку, ниспровергло бы любой объективный ход исследования, – направляется на выполнение практических тестов. Таким образом, правило опирается на самые базовые эмоции, чтобы привлечь необычайное внимание к процессу и деталям, и это делает науку высшей инстанцией в определении и разрушении ложных идей.

Ранее я писал о долгих, утомительных годах дробления и дистилляции мозга, которые потребовались конкурирующим ученым, Роже Гиймену и Эндрю Шелли, для исследования структуры гормона ТРГ. Им пришлось обработать гипоталамусы 160 000 свиней, чтобы получить искомое вещество в количестве, не превышающем одну тысячную грамма. Что их поддерживало? Отчасти, как указывал Шелли, куновская вера в существование таких веществ, как ТРГ, и в то, что современные методы способны установить их структуру. Однако такое убеждение было у всех исследователей, занимавшихся структурой ТРГ. Жажда победы отличала нобелевских лауреатов Гиймена и Шелли от их соперников, не сумевших завершить проект. Шелли, родившийся в 1926 году в Вильнюсе, тогда входившем в состав Польши, так сказал об одном из вышедших из игры соперников:

«Он с самого начала был частью этого общества… ему все было дано изначально… неудивительно, что он упустил возможность и не захотел бороться… не захотел применять грубую силу. Гиймен и я были иммигрантами, малоизвестными докторами, и у нас не было выбора, кроме как пробиваться к вершине».

Эта необычайная воинственность могла проявиться в ожесточенных метафизических спорах или в прекрасной риторике. Но поскольку работа Шелли была связана железным правилом, его пылкий дух был направлен исключительно на получение и анализ ТРГ и, как следствие, на сбор эмпирических данных.

Мотивационная сила процедурного консенсуса «железного правила» еще шире. Подумайте о шахматах. Правила игры просты и всем известны. Ни один игрок не тратит время на размышления или обсуждение правил; он просто следует им. Следовательно, высвобождается огромное количество энергии, которую можно направить на решение вопроса, как лучше всего играть в рамках установленных правил. Имеются многочисленные подборки первых ходов, анализы стратегий, комментарии к