Молчаливый странник в Лондоне - Цзян И

Текст гласит:

«Пэт: «Можно ли у вас переночевать?»

Барбара: «Извините, есть ли у вас родители?»

Пэт: «Да».

Барбара: «Боюсь, мы никогда не сможем предложить приют детям с родителями».

Эта публикация в «Панч» объяснила мне, что такого рода запрет – явление довольно распространенное в Лондоне. Но почему такая неприязнь к детям?

Застенчивость и нечто вроде чувства страха, мне кажется, рождаются в маленьких детях, когда они сталкиваются с новой вещью или незнакомым человеком. Лондонские дети лучше приспособлены к этим ситуациям, потому что они привыкли к большему разнообразию, чем где-либо. Но манера разговора лондонских детей с родителями и взрослыми удивляла меня, особенно когда сравнивал их поведение с тем, как я поступал в годы моего детства. Например, иногда слышал, как мальчик лет семи-восьми кричал: «Папочка, я не думаю, что ты прав». Здесь такая тирада вполне допустима и никого не приводит в состояние возбуждения. А вот я, услышав эту фразу, подумал: «Разве может мальчик обращаться к отцу с такими словами?» Нас учили: нельзя критиковать старших, особенно родителей. Жизнь в Китае фактически регулируется конфуцианской идеей о том, что у старших есть привилегия пользоваться уважением младших. У старших больше жизненного опыта, а значит, они мудрее.

Согласно нашей этической норме сыновней и дочерней почтительности дети не должны противоречить родителям и расстраивать их – такое поведение квалифицируется как «непослушание». А тому, кто склонен к неповиновению, в обществе придется нелегко. Поэтому у детей вырабатывается привычка принимать то, что говорят родители. В конце концов, разве родители поведут ребенка по неверной дороге? Конечно, эту идею можно оспаривать, но мы получили ее по наследству и живем с ней многие столетия. Не подумайте, что нам вообще запрещено говорить что-либо, отличающееся от мнения родителей или старших. Во взрослом возрасте мы можем, например, заметить: «Да, отец, но, думаю, лучше сделать это другим способом». Здесь существенна эта конструкция: «Да, но» – вместо категорического «Нет». Должен признаться, в Китае очень много упрямых родителей, очевидно, больше, чем в Англии.

Я слышал не раз, как взрослые дети в Лондоне, рассказывая о своих родителях, употребляют такие выражения: «Мы очень хорошие друзья» или «У нас дружеские отношения». Конечно, дружба бывает разная. Но я часто приходил в замешательство, когда этим словом обозначали характер отношений между детьми и родителями. Оксфордский словарь определяет слово «дружба» очень четко: «Отношения людей, связанных друг с другом близостью и взаимной благосклонностью, но это не относится к сексуальной или семейной любви». В наши дни слово это, думаю, используется в более широком смысле. Родители и дети естественно привязаны друг к другу, во всяком случае на какое-то время; они инстинктивно любят друг друга, и это чувство не ограничено временными рамками. Детям, может быть, не всегда нравится, когда родители требуют от них того или другого, но, согласитесь, нет таких нормальных родителей, которые бы испытывали неприязнь к своим детям. Между тем даже в Китае некоторые известные ученые жестко критикуют этику «сыновней и дочерней почтительности», потому что, по их мнению, дети появляются на свет не ради своих родителей. Но ведь долгие годы родители окружают детей заботой, и разве они не должны ответить родителям добром (я имею в виду нечто большее, чем дружба). Так что определять отношения между родителями и детьми словом «друг» – вещь ненадежная. Дружеские узы со временем могут быть разорваны. А связь между родителями и детьми, на мой взгляд, священна, как, впрочем, между братьями и сестрами. В ней есть нечто большее, чем дружба. В конце концов, мы, к счастью, не достигли еще стадии механически запрограммированной жизни, к которой, кажется, тяготеет современная цивилизация. Может быть, и мои представления о жизни со временем изменятся? И кто знает, может, все мы вернемся к изначальной стадии животного существования. И как только ребенок вырастет, он незамедлительно покинет отчий дом.

Может быть, это вам покажется странным, но я хочу закончить эту тему историей, которая свидетельствует о том, что мы, китайцы, не всегда считаем, что взгляды старших совершенны и дети не столь умны, как они.

Рассказывают, что Конфуций странствовал по Китаю в повозке, которой управлял один из его учеников Цзы Лу. Подъехали они как-то к месту, где группа детей только что построила посреди дороги маленькую городскую стену из кирпича и черепицы. «Уйдите с дороги и дайте нам проехать!» – воскликнул Цзы Лу. Тут главный вышел вперед и сказал: «Мы пропустим вас, если ваш учитель ответит на мой вопрос». «Какой?» – спросил Цзы Лу. «Следует ли разрушить стену, чтобы проехала повозка, или же повозка должна вернуться назад, если она не в состоянии преодолеть стену?» – спросил мальчик. Цзы Лу всегда отличался грубостью, хотя и слыл мудрецом. Он ужасно рассердился на мальчика за столь нелепый, по его мнению, вопрос и хотел было тронуть повозку. Но Конфуций остановил его, сказав: «Нам лучше вернуться». Как видите, наши дети порой бывают даже умнее Конфуция.

И тогда Конфуций сказал: «Нам лучше вернуться».

Можно ли проветривать книги?

Отношение лондонцев к книгам восхищает меня. Сколько раз я замечал, как они читают в поездах, автобусах, метро, даже идут по улице с книгой в руке. Я бывал во многих домах, скромных и фешенебельных, и почти в каждом была библиотека. Как-то я зашел на чашку чая к знакомому бакалейщику, жившему на углу моей улицы, и увидел много книг, и он поведал мне, что желал бы иметь побольше времени для чтения. У человека не самой творческой профессии такой широкий кругозор. Это ли не восхитительно! В таких случаях я неизменно думаю о моей стране. Я мечтаю о том, чтобы каждый из моих соотечественников научился читать и получал радость от чтения книг. Англия пожинает плоды «обязательного образования». Мне рассказывали, что, когда эта новая система только делала первые шаги, к ней отнеслись неоднозначно, шла грандиозная борьба идей и точек зрения, но теперь, похоже, все оценили ее значимость. Конечно, у читателей разная степень понимания и восприятия эстетической ценности чтения, но я восторгаюсь просто способностью радоваться, когда человек остается наедине с книгой. В речи на обеде по случаю 148-й годовщины Королевского литературного фонда герцог Кентский сказал: «Я всегда любил читать, но современная жизнь дает нам слишком мало времени для этого занятия. И это одно из моих самых горьких сожалений. Я часто завидую праздному джентльмену восемнадцатого века, у которого была великолепная библиотека, где он мог сидеть в тишине и наслаждаться чтением. И он действительно мог размышлять над прочитанным, зная, что у него для этого много времени. Сегодня мы читаем в книге первое и последнее предложение каждого параграфа, но рассуждаем об этом произведении так, словно серьезно его изучили…»

Герцог сделал несколько критических замечаний в адрес книжной продукции, но мне было бы куда интереснее услышать от него конкретные предложения о том, как найти время для такого вдумчивого чтения, за которое он ратовал. Каждый считает своим долгом сказать, что любит читать, да вот беда: времени нет. А я не перестаю задавать вопрос: «А что, собственно, случилось со временем?» Может быть, все гораздо проще: другие удовольствия пришли на смену некогда вожделенному чтению. Я вполне согласен с логикой герцога, но душа протестует: должно быть время для чтения! Один только заголовок в газете «Ивнинг стандард» «Короткая история на шесть минут» действует мне на нервы, и я уже словно становлюсь частью этого стремительного натиска жизни большого города. Почему только шесть минут? Не пять, не семь? Наверное, нет другого такого глупца, как я, который задавал бы подобный вопрос.

Лондонские издатели ежегодно выпускают тысячи книг. Если регулярно читать ежедневные газеты, создается впечатление, что новые книги выходят в свет каждый день, каждый час и, как знать, может быть, каждые шесть минут. Хотя издатели не стремятся к тому, чтобы их книги появлялись каждые шесть минут, они, возможно, были бы рады, если бы читатели прочли книгу за такое короткое время и купили бы новую. Герцог Кентский не единственный, кто обнаружил, что литература как творчество каждый год сталкивается с возрастающей опасностью утонуть в болоте торгашеского духа. Даже сами издатели чувствуют это. Мой знакомый издатель как-то сказал мне, что его фирма совсем не желает выпускать такое количество книг со столь высокой скоростью, но публика навязывает ей этот стиль. Другой издатель считает, что одна из причин недуга в том, что люди в наше время желают покупать книги не ради чтения, а для того, чтобы сделать подарок. О, теперь я понимаю, почему существует специальная книжная «Рождественская распродажа». Я спросил себя: «Неужели с коммерческой точки зрения выгоднее, чтобы люди покупали книги скорее ради подарка, нежели для чтения?» Кстати, теперь я стал больше понимать условия выпуска книг в Китае в наши дни. В стародавние времена написать книгу было событием, а издать ее – делом чрезвычайной трудности. Когда мы писали, то обязаны были использовать специальный стиль, который синологи называют «китайский письменный язык», он отличается от разговорного языка. Разница заключается не столько в самих словах, сколько в стиле и конструкции предложений. В этом письменном стиле есть неписаное правило: чем короче и выразительнее предложение, тем оно лучше. Всем известно, нужна кропотливая работа, прежде чем вы сможете выразить идею в форме книги. Именно потому, что стиль должен быть сжатым и выразительным для создания даже тонкой книжки требуется много лет. Гонорар за опубликованную работу автор в ту пору не получал а, как правило, издавал ее на свои средства. И наконец, большинству наших почтенных творцов редко удавалось увидеть свою работу в печатном виде. Они были уже слишком стары, и чаще всего китайские книги публиковались потомками или учениками авторов. Но несмотря на столь усложненный издательский процесс, в те далекие дни у нас уже было бесчисленное число книг. Например, «Китайская энциклопедия» состоит из 10-тысяч томов. Но недавно и наш издательский мир вступил в эру коммерциализации, как это случилось во всех других странах. На мой сугубо личный взгляд, мы таким образом втянулись в процесс изменения стиля изложения наших взглядов на бумаге. Теперь мы пишем книги на том же языке, на котором говорим, и употребляем то же количество слов, которое используем в устной речи. Если работу оплачивать по количеству слов, старый китайский стиль письма никогда не будет выгодным. Так что должна настать пора изменений. Если б Китай не находился в состоянии войны, наши издатели выпускали бы такое же количество книг, что и ваши. Должен сказать, что мы понимаем ценность нового письменного стиля, но и не отвергаем старый и думаем, что он во многом должен помочь новоиспеченному. Но вот что странно. Многие синологи считают ниже своего достоинства читать тексты, написанные на разговорном языке, хотя он легче для понимания. Между тем на английском языке мы куда чаще читаем современные тексты, а не те, что написаны на языке Чосера [21]. Синологи же предпочитают оставаться привилегированным сословием, людьми особого склада, гордятся тем, что могут читать «классический китайский». Ах какие мы ни на кого не похожие! Но скажите, что плохого в идее подарить китайскую литературу всему миру?