Жизнь в цвете хаки. Анна и Федор - Ана Ховская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты собрался к нам идти?– недоуменно спросила она.
– Я так давно тебя не видел… Можно посидеть с тобой у вас во дворе? Ты же никуда не выходишь…
– У нас во дворе? Как ты себе это представляешь? Как будто ты родич…
– Ань, что ты такое говоришь? Мы же не чужие с тобой: столько раз встречались – я к вам приходил, помнишь, ты к нам приходила…
– То все по делу, а теперь что?
– Так я увидеть тебя пришел – это тоже дело… Ты на меня сердишься, что ли, не пойму тебя… Скажи хоть что-то?! Нельзя молча обходить меня стороной, я ведь ничего тебе плохого не сделал, а ты шарахаешься от меня… Так давно не видел тебя, просто рядом побыть хочу. Не гони…
Анна молчала, вроде и соглашаясь с его словами, и не зная, как поверить парню, что он действительно искренен. «Ну как тебе верить, если ты говоришь одно, а делаешь другое? Зря скажут люди, что ли?» Покачала головой, проронила горько:
– Я сама здесь чужая, и тебя еще приведу во двор… Что скажут мне родственники!? Давай как-то в другое время встретимся где-нибудь, не здесь. Я сегодня весь день дома не была, ездила в райцентр. Еще не знаю, что подумают мои.
– Может, есть кино какое-то сегодня, сходим давай, побудем вместе? Ну зайди ты домой, скажи, что я тебя пригласил в клуб, и пойдем проверим, есть там что или нет. А там видно будет… Что скажешь?
– Даже не знаю, устала я что-то. Незнакомые места, автобусы, дело не дело, а много разных впечатлений… Может, после как-нибудь?
– Аня, я тебя провожу потом, соглашайся, пойдем сходим к клубу. Я же знаю, ты все работаешь дома, отдохнуть тоже надо как-то… Это не так далеко отсюда, вдруг точно есть какой фильм. Может, на журнал5 опоздаем, запустят все равно. У нас не так строго это. Пойдем, а?
Аня заколебалась. Дома тоже не хотелось сидеть при керосиновой лампе, так хоть время пролетит быстрее. С некоторых пор она стала почему-то торопить часы, желала, чтобы день живее закончился, не хотела долго разговаривать ни с кем, задумывалась без видимых на то причин. Вообще, она и сама себя перестала узнавать после того письма, после разговора с отцом, когда высказала ему все, что было на душе. Сегодня была довольна своей поездкой – задуманное свершилось. Осталось ждать сообщения от Мани, что она получила деньги.
Помолчав, она согласно кивнула парню:
– Подожди меня здесь, я быстро. Предупрежу только и сумку оставлю.
Федор радостно улыбнулся, отошел к забору. Аня скрылась за калиткой, быстро простучала каблучками по двору. Ему стало спокойно, подумал, что зря себя накручивал, что кто-то перебежит ему дорогу. Просто девушка занята делами, как и он. Он совсем не думал о том, что Аня не доверяет ему, его искренности. С чего бы это, если он был занят работой так, что, как говорят, свету белого не видел. «Но, может, Маришка что-то ляпнула где? Вот черт, связался на свою голову…»
Через некоторое время калитка выпустила Аню, одетую для прогулки в прохладное время. Он подал ей руку, она покачала головой, просто пошла рядом. Некоторое время шли молча. Потом девушка спросила:
– Как работается? Что нового в поселке? Я же никого не вижу, ни с кем не дружу, ничего не знаю. Бывает, Малайя что-нибудь скажет через огород – и все новости.
Федор рассказал, что восстановили плодовый сад, поставили нового сторожа, садовода, организовали пасеку в горах, что как-нибудь он свозит ее туда. В колхозе будут выдавать яблоки, мед под трудодни.
– Значит, я не буду получать меда: у меня же нет трудодней, в колхозе не работаю, нахлебница.
– Да я тебя залью медом, хочешь?– засмеялся Федор.– Там знакомый пасечник работает, Мощенко. Теперь буду знать, что ты любишь мед.
– Я и не знаю, что это такое, а ты говоришь – люблю. Никогда не видела его раньше, не пробовала: не было у нас пасек. Были там леса ореховые, ходили орехи собирать. Их я знаю и люблю. Здесь таких не видела, и много чего не видела, не пробовала ни разу в жизни. А ты говоришь – трудодни. Получается, если кто не работает в колхозе, то он и не человек. Одним можно, а другим даже за деньги нельзя купить? Те же яблоки… Хорошо, что в усадьбе яблони растут, хоть побираться не придется.
– Да ты совсем плохо о колхозе думаешь… Так нельзя: везде люди работают, труд их ценится.
– Ну да… А мой труд бесценен… Что сижу порой ночами над вышивкой в угоду модницам поселковским, это не в счет. Почему бы не открыть пошивочную: я бы научила шить кого-нибудь, кто будет иметь охоту и прилежание. Закупили бы пару-тройку машин швейных и, глядишь, все люди ходили бы в обновках. Это ведь тоже ценно: приятно же смотреть на хорошо одетого человека… Разве не так?
– Знаешь, а ты права… Надо идею председателю подкинуть. Но это будет легко, когда колхоз вырастит урожай, будут свободные деньги, чтобы тратить их при нужде. А пока мы в полях только рассчитываем, что будет, а как на самом деле получится, никто не знает. Будет дождь – будет урожай, покосы; будут сыты коровы – будет молоко, а будет молоко – будут сыры, масло, сливки. Все взаимосвязано.
– Да… Ты рассуждаешь правильно. Это я по верхам гляжу. Все потому, что не работаю в колхозе. Но где бы я работала, что бы я делала? Ничего не умею больше. Поэтому и чувствую себя чужачкой и мало кому верю.
– Почему не веришь никому? Тот, кто обижает тебя, не должен убить веру в людей. Ты сама по себе добрая девушка, я же вижу. Ты общаешься с другими, они довольны тобой. Если это не так, народ не шел бы к тебе с заказами. Почему не веришь людям? А вообще, почему ты заговорила об этом? А мне ты веришь, что я к тебе всей душой?– вдруг остановился Федор, как будто что-то понял.
– С народом я только по делу говорю: как сшить, как лучше будет. О каком общении
