За радугой - Соломоника де Винтер

Занятия кончились, а на улице по-прежнему шел снег. Я спрятала руки в карманы и вздохнула. Дети с удовольствием бежали в свои теплые дома. Где их ждали семьи. В гостиную, к наряженной елке. Бог мой, как я ненавижу детей. Ненавижу, что их сердечки выскакивают от счастья и невинной радости. Я знаю, что никогда не смогу быть такой, как они.

– Позвоню завтра утром, расскажу, что мне подарили! – услышала я, как одна из девушек прокричала своему парню. Я продолжала идти сквозь густой снег. Накинула капюшон. Где-то играла рождественская песня. Я видела, как дети по разным сторонам дороги бросают друг в друга снежки. Глаза их ярко блестели, а на щеках был заметен румянец. А небо было цвета перегоревшей лампочки.

С тех пор, как умер Олли, Рождество больше не праздновалось в нашем доме. Все равно у Дейзи не было ни сил, ни желания. Это стало для нас пустой тратой денег. Особенно теперь, когда у нее больше не было работы в гараже. Каждый день в шесть утра она отправлялась на работу в новый магазин в хорошем районе и возвращалась после ночной смены в универмаге «Волмарт», когда улицы уже были пусты.

Поэтому, вернувшись домой, я села на диван в гостиной и стала смотреть в потолок, снова и снова проигрывая в голове сцены из фильма. Насколько же этот день был идеален, как нам было хорошо вместе, когда я прижалась к его теплому телу, и мы видели одно и то же, чувствовали одно и то же, знали одно и то же. О, как прекрасен был этот фильм, этот мир, этот рай.

Потом я подумала, что Олли мог быть в этом мире. В фильме. Может быть, смотри я более внимательно, я бы заметила его за кустом или деревом. Он помахал бы мне, поднял табличку с надписью «Я скучаю по тебе, Блю» – только для меня. Возможно, он даже подарил бы мне цветок через экран, а потом вышел из телевизора, обнял меня и никогда больше не оставлял. Проповедники говорят, что надо молиться, а учителя – что у каждого из нас должна быть большая мечта. Я сделала, как говорят. Я молилась и мечтала, что Олли вот-вот окажется в комнате, молилась и мечтала так сильно, что мне даже стало больно, доктор. Но как бы я ни старалась, Олли так и не пришел.

Я закрыла лицо ладонями. Было так тихо, и я была совершенно одна, так что не было никакой возможности побороть подступившие к горлу слезы. И они заструились по лицу. Сначала медленно, друг за другом, а потом превратились в дождь. Я услышала в голове голос Дороти. И песня, которую я отчего-то не могла забыть, зазвучала снова.

Там, за радугой светлой, там, вдали,Есть страна, о которой пела мне ты.Там, за радугой светлой – небеса-синева.И мечты все становятся явью всегда.

Ослепленная слезами, я побежала к окну и посмотрела на небо. Где же оно, это место? Где это место, то, что за радугой? Моя голова отяжелела, тело начало проседать, словно струна. Постепенно слезы высохли и превратились в дорожки соли на щеках. Мои впалые бледные щеки (нежные как бархат)… И мои соленые губы (красные и полные, как блестящие вишни)… Слезы, капающие из моих завороженных усталых глаз (больших и добрых, как глаза оленя)… Как у Дороти. Я должна была стать Дороти.

Когда я была с Чарли, меня устраивала та я, которая существовала отдельно от фильма.

– Блю Вэнити! Проснись!

Я открою глаза, и окажется, что я сплю на мягкой зеленой лужайке в стране Оз. Вокруг цветы, птицы щебечут, а где-то рядом в кустах носится радостный Тото. А Джеймс мертв и гниет в могиле. Нужно просто открыть глаза. И не бояться. Просто открой глаза, Блю.

Я медленно открыла глаза. В ногах у меня сидела Дейзи. Лампочки обожгли своим холодным светом. Когда я моргнула, передо мной заплясали размытые темные пятнышки, словно кляксы от чернил на бумаге. У меня болела голова. На полу я видела грязные носки, а на дверной ручке висел пакет, полный бумажных стаканчиков, объедков и мусора. В комнате пахло кислым молоком.

Я была по-прежнему в Марлинвилле. Джеймс не был мертв. И Чарли нигде не было видно.

В вырезе топа Дейзи были видны ее тощие ключицы. Ее глаза были водянистыми и холодными, как рыбьи. Кожа – жирная и покрытая бусинками пота, а ногти сухие и бледные. Если бы Джеймс не разрушил нашу жизнь, Дейзи никогда бы не стала принимать наркотики. А я бы не перестала говорить.

В ту минуту я поняла, что убить Джеймса важно было не только ради меня. Но и ради Дейзи тоже. Ради Чарли. Ради всех, кого я когда-либо любила, и всех, кого я полюблю. Ради всех, кто нуждался в любви, и ради всех, кто потерял ее. Ради всех, кто забыл, что такое любовь. Ради моего отца. Вместе с розой я бы положила на могилу Олли череп Джеймса.

Но почему я не могла просто дать Джеймсу пощечину и оставить все как есть? Почему не могла разбить окна его ресторанов? Поцарапать его прекрасные автомобили и на этом успокоиться? Я скажу вам, почему, доктор. Потому что палки и камни могут поломать ему кости, но все вышеперечисленное не причинит ему вреда. А я убью его.

«БЛЮ РАСПРАВИЛАСЬ С ГЛАВНЫМ ГАНГСТЕРОМ ГОРОДА! УРА! ПРАВОСУДИЕ СВЕРШИЛОСЬ!»

Я думала, что буду на обложках всех журналов и газет, в учебниках истории. И тогда меня бы фотографировали и любили.

Но обо мне не написали в учебниках. Мое имя не упоминалось в газетных заголовках. Папарацци не преследовали меня, чтобы запечатлеть каждый мой миг. И никто меня не полюбил. Я была одержима демонами, которые обещали золото, бриллианты и счастье. Все, что я получила, – эту проклятую маленькую палату с узкой кроватью да пару цветных таблеток, которые нужно запивать чаем по утрам. Зато я пишу собственную книгу по своей истории, и она только обо мне. Читайте дальше, доктор.

34

– Блю Вэнити! Проснись! – голос Дейзи становился все громче, и она сорвалась на крик.

– Угадай, кто только что звонил? Директор Фишер. Она рассказала про твой рисунок. И еще про то, что ты не сделала ни одного домашнего задания с самого Рождества. Фишер предупредила, что тебя не переведут в следующий класс, потому что единственное, на основании чего можно это сделать, – тесты. Те тесты, которые ты не сделала! Что, черт возьми, у тебя с головой? Что происходит?

Я обхватила руками книгу и подушку, крепко прижимая их к груди.

– Вот только не надо мне тут! Не делай вид, что не поняла, о чем я! Все ты поняла, черт тебя дери! – крикнула Дейзи. Она подошла ко мне, вытащила у меня из рук подушку и отшвырнула подальше. – Ты должна учиться! Ты же знаешь, что иначе полиция заберет тебя у меня! Да, так они поступают! Я все свои деньги трачу на эту долбаную школу, а ты ничего не делаешь! Непутевая!

Дейзи была в полной растерянности. Она оглядела комнату, пытаясь найти ответ на вопрос, которого не задала, как вдруг заметила мою книгу.

– Это ведь все из-за твоей проклятой книги, – прошипела она.

Подошла ко мне и вытащила ее у меня из рук. С мгновение посмотрела на книгу. Я заметила, как ее взгляд скользнул по названию, но сразу поняла, что не читать она ее собирается. Обычно она не обращала на книгу совершенно никакого внимания, книга была для нее чем-то из параллельной Вселенной, чем-то совсем незначительным. Конечно, она когда-то ее читала. В глубоком детстве. Но так, как я, Дейзи ее не прочувствовала. Не поняла ее глубину и ценность. И не поймет. Дейзи швырнула книгу в мою сторону.

Книга шмякнулась о мой локоть и свалилась на пол. Я наклонилась и быстро подняла ее.

Демон.

– Эта чертова книга – это… Эта история! Дело в книге! – рычала Дейзи. – Ты только о ней и думаешь, да? Вот поэтому и нужно остановиться. Ты не можешь… Боже мой!.. – воскликнула Дейзи, обхватив руками затылок. Она посмотрела на потолок. Я не знала, что она ищет.

– Ты становишься шизофреничкой. Господи боже мой! – грустно сказала Дейзи.

Уже стала.

– Ты совсем перестала что-либо делать. Ни в школе, ни дома. Ничего.

Она села рядом на диване. Закрыла лицо грязными руками. Руками, в которые въелся наркотик. Руки, которые держали мои крошечные розовые ручки, когда я только родилась…

– Ты просто сумасшедшая, – пробормотала Дейзи.

Пустая бутылка из мутного пластика лежала в углу комнаты. Я посмотрела на книгу в своих руках и еле заметно улыбнулась. Я была зачарована этой историей, которая была похожа на удивительный сон. Я читала ее днем и ночью. И мне это очень нравилось. Я была психом, но как же круто быть психом.

Настоящее ли это имя – Блю? Или же меня зовут Дороти? И то и другое. Или нет, все-таки меня зовут Блю, и я дочь Олли. Нет, я все же Дороти, которая родилась и выросла в Канзасе.

Дейзи начала плакать, когда увидела, что я смотрю на книгу. Слезы катились по ее щекам, и вид у нее был ужасный.

– Все совсем плохо, и уже ничего не исправить, – прошептала она, пытаясь отдышаться. Она вытерла слезы тыльной стороной дрожавшей руки и посмотрела на меня красными от напряжения глазами.

– Ты ведь сходишь с ума от горя из-за смерти Олли? И сама не замечаешь.

Ее слова повисли в воздухе. Нет, я не сошла с ума от горя. Я сходила с ума, потому что Джеймс был еще жив, а я влюбилась в Чарли, и все это свалилось на меня сразу, и я оказалась жертвой, сражавшейся с двумя охотниками, хотя все должно было быть наоборот. Я сходила с ума, потому что хотела быть такой же идеальной, как Дороти.