Империя. Настоящее и будущее. Книга 3 - Константин В. Малофеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тяжелый авианесущий крейсер «Киев» (введен в эксплуатацию в 1975 г.); подводная лодка проекта 667А «Навага» (вводилась в эксплуатацию в 1967–1974 гг.); вертолетоносец «Ленинград» проекта 1123 (1969 г.); ракетный крейсер «Слава» проекта 1164 «Атлант» (1982 г.)
Фото: Виталий Васильевич Костриченко, Стивен Л. Батиз
В начале 1970-х годов СССР находился на пике могущества и казался сверхдержавой, равной США. После того как хрущевские реорганизации и перетряски ушли в прошлое, укрепились вооруженные силы. Был достигнут ракетно-ядерный паритет с Америкой. Советская армия была бесспорно мощнейшей в мире. Усилиями адмирала Сергея Горшкова русский военно-морской флот впервые после революции вернулся в Средиземное море и Мировой океан. В то же время США испытывали серьезный внутренний кризис, связанный с ожесточенной схваткой правого и левого Ханаана вокруг проблемы расового равноправия и оценки тяжелой для американцев войны во Вьетнаме.
Однако целью внешней политики Брежнева был не натиск на США, но напротив – установление всеобщего мира. Его ветеранское сознание диктовало ему соответствующий политический курс: «Лишь бы не было войны». «Его охватывает дрожь, когда речь заходит о всеобщем мире»[86], – подчеркивал канцлер ФРГ Вилли Брандт, говоря о Брежневе. СССР значительно отдалился от структур международного коммунистического движения, где всем заправляли силы левого Ханаана. Останавливаясь во французских замках, генсек подчеркнуто игнорировал возможные встречи с лидерами братских компартий. Налаживание отношений с Западом также шло по тайным каналам, которые обеспечивал глава КГБ Андропов. Он же предоставлял для тайной брежневской дипломатии кадры из своего мозгового треста советских либералов – Александра Бовина, Вадима Загладина, Георгия Арбатова и других.
Жорж Помпиду (1969–1974)
Уникальная ситуация сложилась в 1969–1974 годах. В этот момент благодаря личным дипломатическим усилиям Брежнева сформировалось своего рода «мировое Политбюро» в лице советского генсека, президента США Ричарда Никсона, канцлера ФРГ Вилли Брандта и президента Франции Жоржа Помпиду. Стараниями советского лидера в этом кругу поддерживалась почти семейная атмосфера с обменом подарками и ночевками в резиденциях друг друга. Используя «дипломатию объятий», Брежнев сумел добиться от ФРГ признания ГДР и нерушимости границ в Европе, а от США – договоров по сокращению вооружений и фактического «слива» Вьетнамской войны. Помпиду продолжал голлистский курс на выстраивание независимой от НАТО французской внешней политики (выход Франции из Североатлантического альянса произошел в 1966 году по инициативе генерала де Голля и ослабил эту военную структуру в Европе). Однако в то же время СССР вынужден был смириться с переходом Китая в сферу влияния США после визита Никсона в Пекин в 1972 году. Сформулированный советником Никсона по нацбезопасности Киссинджером стратегический проект глобальной «Чимерики» имел катастрофические последствия для планов СССР выжить в качестве перворазрядного геополитического игрока.
Большие надежды Брежнев возлагал на Хельсинкское совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе. В Заключительном акте Совещания, подписанном в 1975 году, закреплялись неприкосновенность послевоенных границ и гарантии всеобщего мира. Брежнев продвигал хельсинкский процесс с невероятной настойчивостью, подчеркивая в послании Помпиду, что «через 25 лет после Потсдамской конференции 1945 г., на которой был установлен европейский послевоенный порядок, наступает время обеспечить для безопасности в Европе новый фундамент»[87]. Тем самым советский лидер неосознанно подрывал ялтинское мироустройство, основанное на имперском праве победителей, и заменял его формально равноправными соглашениями сильных со слабыми – «правом народов».
В итоге хельсинкское геополитическое переформатирование привело к тому, что СССР превратился в объект нескончаемых нападок и критики за нарушение прав человека, а гарантии нерушимости границ оказались пустой формальностью: в 1990–1991-х годах НАТО цинично попрало их, уничтожив государственность ГДР, Югославии и самого СССР.
В 1970-е годы перспектива создания мирового правительства и претворения в жизнь глобальной повестки Ханаана была реальна как никогда. Брежнев представлял себе это как формирование «мирового Политбюро». Косыгин же предпочитал косвенное членство в мировых ханаанских структурах. Его зять Джермен Гвишиани даже вошел в состав Римского клуба, являвшегося интеллектуальным штабом глобализма и спонсировавшегося крупнейшими европейскими и американскими олигархамии, включая кланы Ротшильдов и Рокфеллеров.
Кроме того, Гвишиани вместе с британским лордом Цукерманом и американцем Макджорджем Банди выступил основателем Международного института прикладного системного анализа в Австрии. В СССР был открыт филиал этой структуры – Всесоюзный научно-исследовательский институт системных исследований (ВНИИСИ), где начинали свою карьеру многие известные деятели постсоветской России: Е. Гайдар, Б. Березовский, П. Авен, М. Зурабов и другие. В США филиалом Римского клуба стала аналитическая корпорация «Рэнд» при ЦРУ.
В основе интеграционной идеологии лежала концепция конвергенции, то есть сближения социалистической и капиталистической систем, достигаемого политикой либеральных технократов. С предельной четкостью конвергенционный сценарий сформулировал академик Андрей Сахаров, ставший лидером прозападных диссидентов. В качестве первого этапа этого сценария мыслилась победа настроенных на конвергенцию сил над «сталинистами и маоистами» в социалистических странах и над «реакционной буржуазией» (то есть консерваторами и христианами) – в капиталистических. Далее США и СССР совместно приступали к решению проблем бедных стран. А к 2000 году конвергенция должна была привести к установлению, выражаясь словами самого Сахарова, «очень интеллигентного общемирового руководства»[88], упразднению наций и государств и наднациональному управлению мировой экономикой. Трудно не узнать в этом проекте классическую программу левого Ханаана, возрожденную из небытия после смерти Рузвельта.
Андрей Дмитриевич Сахаров (1921–1989)
© Владимир Федоренко / РИА Новости
У защитников самобытной России даже в диссидентской среде эта программа сразу вызвала отторжение. Александр Солженицын, лидер антисоветских «славянофилов», подверг ее решительной критике: «В решении нравственных задач человечества перспектива конвергенции довольно безотрадна: два страдающих пороками общества, постепенно сближаясь и превращаясь одно в другое, что могут дать? Общество, безнравственное вперекрест»[89], – возражает он Сахарову.
В теоретических построениях поборников конвергенции Солженицын абсолютно точно разглядел сближение двух проектов – просвещенческого либерально-вольтерьянского и безбожного революционно-руссоистского (по сути, правого и левого Ханаана). В своей публицистике, в частности в «Письме вождям Советского Союза», писатель противопоставил этим построениям программу национального изоляционизма: отказ от участия в мировой революции и холодной войне. Он призывал «перестать выбегать на улицу на всякую драку»[90] и заняться освоением огромных пространств Северо-Востока России, сбережением народа и восстановлением сил русской деревни. По убеждению Солженицына, советские руководители должны отказаться от коммунистической идеологии в пользу Китая и строить систему национального авторитаризма, в которой власть Политбюро станет аналогом самодержавия.
Однако ахиллесовой пятой программы Солженицына был его почти толстовский антиимпериализм. «Потребности внутреннего развития несравненно важней для нас, как народа, чем потребности внешнего расширения силы. Вся мировая история показывает, что народы, создавшие империи, всегда несли духовный ущерб. Цели великой империи и нравственное здоровье народа несовместимы»[91], – утверждал писатель, однако его точка зрения категорически расходилась с живым опытом русской истории и со взглядами славянофилов и Достоевского.
Александр Исаевич Солженицын (1918–2008)
Именно построив Империю, русский
