Секс и ветер - Павел Ф. Гаммал

- Бродский, - улыбнулась она.

В параллельном мире маленький безымянный сперматозоид, преодолевая многочисленные препятствия, пытался, как мог, достигнуть цели своей жизни – яйцеклетки. Он боролся не за себя, а за их счастье. Из последних сил, собравшись, он преодолел последний рубеж, и слился в экстазе с конечной целью своего путешествия.

- Йес, - пробормотал сперматозоид.

- Вот ты и дома, - прошептала яйцеклетка в ответ.

- Смотри, какой большой! – бабушка подняла ребенка на вытянутых руках, любуясь им в лучах заходящего солнца.

Майдан

 - А что ты раньше, не мог? – тетя заправила выбившийся локон в бигуди. – Сказать ей об этом надо было раньше.

- Тё-оть, - не отрываясь от монитора, усмехнулся я. – Ну, не смог я. Ведь он – мой отец.

- Отец, - фыркнула тетя. – На холодец.

- Знаю, знаю, - я отъехал вместе с креслом от стола. – И про то, что бросил нас с мамой, и про то, что ушел к этой стерве с пятого дома, у которой тогда у самой трое по лавкам сидело. И про алименты, которые не платил, и про то, как вы с мамой вдвоем меня вырастили, хотя было ой, как трудно.

- Трудно, - подхватила тетя. – А ты, что ж думаешь, легко? Когда ты болел два раза в месяц то бронхитом, то воспалением легких. А лечить тебя чем? А в больнице ночевали у твоей койки по очереди. Легко? А кобель этот в институте у себя штаны просиживал.

- Просиживал, - я обнял тетю, прижав ее голову к своей груди. – Я тебя люблю, тетя.

- И я тебя, - всхлипнула она. – Но, сказать надо было раньше.

- Сейчас ей позвоню, - я набрал мамин номер. – Алё, мам? Привет. У меня нормально. А у вас? Как там муж? Привет передавай. Не, не приеду. Сессия скоро. Тетя нормально. Контролирует меня. Нет, мы никуда не выходим, ни во что не вмешиваемся. А что Москва? Стоит? В пробках стоит? Ну, хорошо. Да, слушай, тут такое дело. Не знаю, как сказать. В общем, папа погиб. Неделю назад. Я в интернете прочитал список погибших на Майдане. Мам, ну не надо. Нет, не идиот. Зря ты так. Я горжусь тем, что у меня такой отец. Был.

Тетя тихо плакала, беззвучно зажав рот ладонью.

Женька и Венька

- Ты не любишь меня? – она потянулась нежно, до хруста. – Я уверена.

- Какая ты, - он разжал губы, спекшиеся после ночи. – Уверенная.

- Да, такая, - она упруго соскочила с кровати. – Верю в себя.

- Уходишь? – он приподнялся на локте.

- Муж будет волноваться, - она натягивала колготки. – И так задержалась.

- А что ты ему скажешь? – он потянулся за сигаретами на полу.

- Не твое дело, - отрезала она.

- Не скажешь ему о нас? – он прикурил.

- А хочешь? – она озорно заглянула в его глаза.

- А ты? – ответил он вопросом на вопрос.

- Я очень хочу, - она упала на него, прижавшись всем телом. – Мало того, я хочу детей от тебя.

- Почему от меня? – он попытался отодвинуться.

- Потому, что ты – мой любимый медведь, - она терлась о него. – Такой большой. Я люблю твои руки.

- Только руки? – он попытался встать.

- Нет, - она целовала его грудь. – И руки, и живот, и …

- Тебе пора, - он попытался оттолкнуть ее.

- Наплевать, - ее  голос, приглушенный поцелуями, звучал так нежно. – Я хочу целовать твою сладкую кожу.

- Ты – маньячка, - он пытался вырываться.

- Да, - она лезла все глубже, шепелявя.

Он вошел в нее, ощущая каждой клеточкой своего тела ее вибрации. Она ответила ему глубоким вздохом, навстречу.

- У вас близнецы, - тетка в застиранном халате теребила его. – Мужчина.

- Что? – он очнулся, вырвавшись из оков сна.

- Андронова, ваша жена? – таращилась тетка.

- Моя, - он встряхнул головой, поежившись в жестком кресле.

- Двое у вас, мужчина, - прокричала медсестра ему прямо в ухо, как контуженному. – Мальчик и девочка.

Преферанс

- Ты где был? – дым от приклеенной в углу рта сигареты заставлял слезиться глаза. Поэтому Кондрат щурился. – Отливал? Садись, ты на прикупе.

Кухня была наполнена дымом. Открытая форточка задыхалась от количества выкуренных сигарет. Трое толстых, измученных бизнесом, пацанов сидели вокруг небольшого стола, уставленного пепельницами, рюмками, бутылкой водки и нехитрой закуской. Канцлер замер у входа.

- Вы …. Чего? – он стоял, выпучив красные от бессонницы глаза. – Живые?

- Нет, б..ть, - хохотнул Штирлиц. – Мертвые.

- Ага, - подхватил Леха. – Мертвые, от водки.

- Пацаны… -  Канцлер присел на пустой стул. – Вы все умерли.

Ответом ему был дружный хохот. Кондрат смеялся, отфыркиваясь, расплевывая вокруг слюну. Штирлиц согнулся вдвое. Леха мерно бился головой о стол.

- Вы не догоняете? – Канцлер поднял руку вверх, как оратор в древнем Риме, успокаивая толпу. – Я был на ваших похоронах.

Пауза повисла над столом, смешиваясь с сигаретным дымом.

- Ты? – первым очнулся Кондрат, затушив сигарету. – На каких похоронах?

- Да на твоих! – эмоционально ответил Канцлер. – Знаешь, сколько народу пришло?

- Сколько? – Кондрат машинально вытащил сигарету из полупустой пачки.

- Тыщи полторы.

- Да, ну?

- Ну, да!

- Да, ты гонишь! – Штирлиц нервно хохотнул, затягиваясь. – Пощупай нас. Мы – живые.

- Хочешь выйти за пределы этой кухни? – Канцлер взял сигарету из пачки, лежащей на столе. – Попробуй.

- И попробую, - заволновался тот. – Тем более, пора домой. А то Светка будет волноваться.

- Не будет, - успокоил его Канцлер. – Светка ходит на твою могилу каждый месяц, и зимой, и летом.

- Слушай, ты, - Леха попытался дотянуться до отворота пиджака Канцлера. - Я тебя знаю всего два месяца, в отличие от них. Поэтому, легко набью тебе лицо.

- Ти-ише-е, - Канцлер попытался вырваться из железной хватки. – Не веришь, сходи – отлей.

- И пойду.

Леха вышел из кухни. Вернулся через минуту.

- Дайте ключ.

- Какой ключ, - Штирлиц выгнул брови. – От чего?

- От входной двери, твою мать, - Леха навис над столом.

- А-а, у меня нет, - выдохнул Штирлиц, оглядевшись. – А мы, вообще, у кого?

- В смысле? – Кондрат выдохнул дым.

- Ну, в смысле, дома, у кого?

Все огляделись вокруг.

- Ирка! – заорал Кондрат. – Неси посуду!

В ответ эхо разносило по вечности его просьбу. Никто не пришел.

- Где она?

- Она там, - Канцлер закурил. – За дверью.

- А мы? – Штирлиц выдохнул дым ему в лицо. – А мы-то где?

- Не знаю, - Канцлер приподнял карты – бубновая восьмерка и валет. – Кто-нибудь скажет слово?

- Шесть пик, - машинально среагировал Кондрат…

Булка

- Булка, Булка-а! – голос доносился откуда-то слева. – Ты любишь меня?

- Никого, кроме тебя, - она выдохнула слова. – Ты – лучшее, что было в моей жизни.

- Прости меня за вчерашнее, - его голос с характерной хрипотцой очаровывал, сметая все преграды на пути ее нравственности.

- При одном условии, - припухшие Булкины губы были полны запаха вчерашней ночи. – Ты выполнишь мое желание.

- Одно?

- Да.

- Давай.

- Хочу-у, - она по-детски выпятила губу. – Чтобы ты был всегда со мной. Это реально?

- Детка, я же не бог, - он усмехнулся, разливая вино по бокалам.

- А если бы был им?  - Булка смешно оттопырила губу, отпив.

- Если бы был, - усмехнулся. – Не сидел бы здесь.

- Пошел ты.

- Что ты имеешь против?

- Да, ты – просто женатый козел.

- Я и не скрывал этого.

- Нет, ты не просто козел, - она поджала губы. – Ты – козлее всех козлов.

- Ненавидишь меня?

- Просто завидую, - буркнула Булка. – Твоей жене.

Он обнял ее, погладив по спине. На глазах блестели слезы.

- Лучше тебя не было и не будет никого в моей жизни, - шептал ей в ухо.

- Конечно, - всхлипнув, она посмотрела прямо в его глаза, казалось, проникнув в душу. – Ей хорошо.

- Кому?

- Твоей жене.