Точка пересечения - Ирина Лемешева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но сейчас ей хотелось – нет – не аргументировать, а просто кричать. От обиды, несправедливости, от этого тона и этого отношения, которого она точно не заслужила. Ей хотелось в щепки разнести эту ширму, за которой вот уже несколько лет прятался ее муж, держа её на расстоянии. Но кричать она тоже не умела. У них в доме не кричали. И если папа закипал от какой-то ерунды, то мама умела его мгновенно успокоить лёгким похлопыванием по руке и своим неизменным: " Сёма-Сёма." И до бури не доходило. Поворчать – это он любил, и это его ворчание мама, похоже, просто не замечала. А ещё они любили пошептаться. О каких-то важных делах, о которой ей, Жанне, знать, видно, было совсем ни к чему. Она не шептались с Анатолием, не секретничала. Никогда. Просто не было тем.
– Ты в порядке? – озабоченно спросил муж.
Она кивнула, закрыла глаза и, глубоко вздохнув, задержала воздух. Потом посчитала до десяти и медленно выдохнула через полуприкрытые губы. Ещё раз. Ещё. Дурнота спадала и медленно таял комок в горле. Жанна открыла глаза, ещё держась за косяк двери, ведущей в спальню. Пол выровнялся, и она почувствовала, как неудержимо хочется прилечь.
Анатолий уже включил телевизор, а Дима возился на ковре с солдатиками. Жанна зашла в спальню, прикрыв за собой дверь. Она полежит, совсем немного, с полчасика. Не нужно, чтобы сын видел ее такой. Мыслей не было, а если и были, то такие, о которых не расскажешь никому: ни маме, ни Рае, ни подружкам.
К ужин у вышла, накрыла на стол, разогрела плов на водяной бане. Так, как всегда делала мама. Поели молча и больше к этой теме не возвращались.
Закончились праздники, доели салаты, жизнь снова вошла в свое русло, и январь кончился, не успев начаться. Сложили ёлку и отправили на антресоли две коробки – с ёлочными игрушками и электрическими гирляндами. Анатолий скептически смотрел, как Жанна аккуратно обертывает в старые газеты игрушки своего детства: будильник, золотой колокольчик, Красную Шапочку, цыпленка, Деда Мороза и серебряную птичку с тонким клювом и пышным хвостиком. И шары, много тончайших шаров и шариков разных цветов, которые, несмотря на хрупкость, дожили до того времени, когда она, Жанна, стала взрослой.
14
И потекла обычная жизнь, до краев наполненная рутиной. Работа – дом. Дом – работа. Жанна понимала, что ребенку скучно дома, а потому в свои выходные и вечерами всячески пыталась его занять рисованием, лепкой, настольными играми. Много ему читала и радовалась, когда Дима с выражением повторял последние слова строк любимых стихов Барто и Квитко. А ещё говорят, что ребенок плохо развивается в домашних условиях. Это не про Диму. Он явно обгонял ровесников. Ему повезло и с няней, и с бабушкой – каждая из них вносила свою лепту в развитие малыша. Планы насчёт детского садика так и остались планами.
Не вздумай, – вразумляла ее Ритка. – Ты знаешь сколько желтухи в детсадах? Оно тебе надо? Ребенок присмотрен, ты уже вошла в колею, мама помогает, с няней повезло – радуйся.
Жанна радовалась. Да, то женское царство, которое окружало ее сына, было любящим и внимательным. И с детьми – соседями он неплохо ладил: легко делился игрушками, не бился за свое место под солнцем. Домашний ребёнок.
Но Жанна понимала, что этого недостаточно. Анатолий не принимал никакого участия в воспитании сына. Жанна слышала, что так бывает с молодыми отцами, вчерашними мальчишками, которые не знают, с какой стороны подойти к малышу. Но у Анатолия понимание, что значит быть отцом, не пришло и в его вполне солидные годы. Видимо, сказалось то, что он пропустил первые месяцы жизни Димочки, когда он жил в Москве, а она с малышом – во Фрязино. И наверстать это он не стремился. Со всеми своими желаниями и проблемами, капризами и страхами Дима обращался только к ней, и все её старания навести между ними мосты разбивались об отстраненность мужа. А ребенок чувствовал это на каком-то своем уровне и особых попыток идти на сближение не предпринимал.
В феврале выпал долгожданный снег, и Жанна, нарядив сына в теплый сине-голубой комбинезон с капюшоном и надев ему новые сапожки с опушкой, выходила покатать его на санках. На горке за их домом вечерами было пусто. Они катались до полного изнеможения при свете одинокого фонаря и возвращались домой с мокрыми рукавичками, румяные и счастливые. Анатолий, сидя у телевизора, встречал их традиционно одним вопросом:
– Как там, не холодно?
Ни разу не вышел с ними, даже не предложил, а Жанна не приглашала.
После того случая со светильниками между ними установились какие-то непонятные отношения, ровные и хрупкие, как ее немецкие ёлочные игрушки. Правда, ни волшебства, ни блеска не было в этих отношениях. А было разлитое в воздухе напряжение, словно затишье перед бурей. Жанна физически ощущала эту сжатую пружину и ждала.
Поделилась с Лолой, без особых подробностей. Та посмотрела понимающе и на следующий день сунула ей в руки крошечный бутылёк.
– Попей три раза в день. Всего лишь травка. Валерианка.
Жанна помнила этот запах. Мама капала эти капли папе после их секретных шептаний за закрытой дверью.
– И не забывай, особенно на ночь, – строгим голосом врача напутствовала Лола и добавила:
– Расслабишься.
Она не забывала и действительно через неделю почувствовала, как медленно расслабляется тугая пружина, как становится спокойно на душе и в сердце.
На восьмое марта, наконец, объявилась Лана. Позвонила вечером, когда все уже были дома. Поздравила, сумбурно объяснила, что не звонила, потому что долго все было под вопросом и непонятно. А вот теперь, все прояснилось окончательно, и она может сообщить, что выходит замуж.
– Ланочка! Поздравляю! Ну, рассказывай! Кто? Когда свадьба? Где?
– Ну, подруга, ты по-моему, радуешься больше меня. Шучу-шучу. Он болгарин, Стефан. Познакомились по работе. А у нас служебные романы не поощряются. Потому и тянулось это долго. Свадьба в октябре, но мы ещё не знаем точно где – у нас или в Софии. Решаем это. Все, отчиталась. Ещё есть вопросы, подруга?
– Ой, не знаю, так всё неожиданно, так здорово, я так рада… Маме можно рассказать?
– Ну, да, это не секрет.
– Может приедешь к нам? Посидим.
– Я бы с радостью, но со временем совсем никак. Работы – завал. Веришь?
– Верю, – протянула Жанна. А после свадьбы, ты уедешь или он, ну, Стефан твой,
