Слова через край - Чезаре Дзаваттини

А-а, это Амилкар Деис из Флоренции, служащий нефтеперегонного завода. Он должен был вернуться в город 31 августа из Сирате, горного селения, расположенного на высоте тысяча метров. Но не вернулся, и о нем нет никаких вестей. В Сирате его звали синьор Деис, ему прямо домой приносили кувшины с парным молоком, мальчишки наперебой искали в пыли брошенные им никелевые монетки, и даже солнце заходило только для него.

Полиция сообщила, что Амилкар Деис выехал из Сирате, но у ворот города остановился. Ему страшно: хозяин никогда не принесет ему кувшина с молоком, никто не снимет перед ним почтительно шляпу. Что теперь делать бедняге Амилкару? Вернуться в Сирате он не может — не осталось у него больше монеток для мальчишек и для старушки, которая приносила ему из долины газету.

Амилкар Деис несколько дней бродил вокруг города, потом исчез, и следы его затерялись.

Каждый год после летнего отдыха появляются новые жертвы. В прошлом году ею стал Альфонсо Тьери из Мачераты, еще раньше, в 35-м, — Паоло Ренси из Озимо, в этом году — Амилкар Деис. Давайте отменим летний отдых, который делает людей бродягами, наивными мечтателями, отменим летний отдых, друзья мои!

Письма

К Сальваторе Квазимодо

Адресую это письмецо тебе, ведь, насколько мне известно, ты получил недавно прибавку к жалованью…

Продолжаю свои статистические изыскания. Я установил, что семьдесят процентов всех ссор между старыми друзьями вызваны повышением жалованья. Люди, которые уважают друг друга и готовы в огонь и в воду ради товарища, внезапно меняются, и на смену взаимной привязанности приходят презрение и ненависть. Это случается всякий раз, когда один из двоих начинает получать высокое жалованье. Обычно жалованье до трех тысяч лир в месяц не приводит к разрыву, а вызывает лишь легкие недомолвки. Жалованье от трех до пяти тысяч уже становится источником серьезного раздора, но примирение еще возможно. От пяти до десяти тысяч — приводит к обмену жесточайшими оскорблениями. А вот после десяти тысяч происходит нечто странное: вместо того, чтобы возрасти, что, казалось бы, логично, раздоры прекращаются. При жалованье же свыше двадцати тысяч у одного из друзей наблюдаются даже случаи преклонения и рабской услужливости по отношению к преуспевшему.

Как же остановить на первой стадии это отрицательное социальное явление?

Увы, даже деньги, заработанные в поте лица, не спасают от вышеназванных вредоносных последствий.

Я видел, как один служащий мчался домой, чтобы сообщить радостную весть — ему повысили жалованье. Он несся, пританцовывая на бегу, и пел.

— На сколько повысили, на сколько? — спрашивали его соседи.

— Миллион, — отвечал он, — буду получать миллион в месяц.

Все глядели ему вслед злыми глазами и медленно, с тоской закрывали окна. Никто даже не заметил, что этот служащий сошел с ума.

К Антонио Бальдини

Мы встретились в прошлом месяце под ласковым небом Монтекатини. Какой благодатный и поучительный уголок. Я напишу об этом роман, а Вы, надо думать, — немало тонких, музыкальных страниц.

Но сейчас пишу Вам, чтобы спросить, не омрачила ли Ваше пребывание там проблема чаевых — сложности с чаевыми, раздумья, порой тягостные, о чаевых? Не хотите ли Вы подписать вместе со мной письмо королю с просьбой ввести смертную казнь для тех, кто дает или берет чаевые? Нет, я вовсе не брежу, без подобных радикальных мер мы не уничтожим эту заразу. Страна может морально деградировать, если этот обычай будет процветать.

У меня мягкое сердце, я не решаюсь пройти мимо носильщика, чистильщика обуви, швейцара, мальчика-посыльного, официанта, директора гостиницы, не раздав монет — маленьких, средних, крупных. Все эти люди глядят на тебя с собачьей преданностью, преследуют тебя в коридорах гостиницы, виляя хвостом, тихонько скребутся в дверь твоего номера. «Добрый день», — говорят они. И ждут терпеливо, как змеи.

Ночью я не спал, прикидывая — три лиры для паренька, который открыл мне дверь телефонной кабины, многовато, а две лиры для женщины, которая почистила мне брюки, пожалуй, мало. Надо всегда иметь при себе много мелких монет, мучительно думал я. Я ворочался в постели с боку на бок, и передо мной возникали недовольные лица извозчиков, шоферов, красивые лица рыбаков и розовощекие — разносчиц воды, лица парикмахеров, билетеров, массажистов, банщиков, продавцов сигар и папирос, маленьких монахинь, неподвижно, точно статуи, стоявших на бульварах с жестяными коробочками для пожертвований.

— Дайте мне пинка, — взывали они хором, — сильнейшего пинка, обзовите меня как угодно, но вложите мне в руку серебряные монеты, и я подползу к вашим ногам.

Почему этому, а не тому?

У того вид честного человека.

А этот лжет, хотя кто его знает, может, и не лжет.

Со мной ничего не случится, если я дам на чай целых пять лир, зато он запрыгает от радости.

Он назвал меня «командор». Наглый льстец. Ведь он наверняка догадывается, что у меня нет титула командора. Но он ждет за свою лесть вознаграждения. Не могу же я его унизить отказом.

Одну лиру? Две? Полторы, одну и семьдесят?

О господи, сколько трудностей! Святой Франциск дарил все подряд, и у него не было этих проблем. Как ловко он их разрешил!

За день я дал на чай пятьдесят лир, и все чаевые были логичны, обдуманы заранее. Когда мы встречались, дорогой Бальдини, я не любовался конскими каштанами, а мучительно прикидывал: «Четыре лиры, пять лир?»

Мой сосед по номеру свалился с лестницы — он никогда не давал чаевых. Понимаете, свалился?

А другой постоялец, почтенный отец семейства, ночью бежал из гостиницы, преследуемый невысказанными проклятиями обслуги. Куда он исчез?

Согласитесь сами, только смертная казнь может положить конец этой драматической ситуации.

К сенатору Николе Пенде

Пишу Вам потому, что Вы поистине гениальны и столь же знамениты. Вы меня поймете.

Я тоже считаю, что узкая специализация в медицине была бы ошибкой. Надо знать ухо пациента и его ноготь, блеск глаз и волос — словом, открыть закон, управляющий всем организмом. Знать, как кровь омывает нос, колено, диафрагму, роговицу. Странно, что до сих пор нет специалистов по крови; по моему мнению, это не было бы узкой специализацией.

Я уже говорил: надо найти общий закон. Ваша наука, господин сенатор, должна стать более простой. Да, но как найти этот закон, если самые именитые специалисты сами себя ограничивают по мере того, как растет их слава?

Следите за ходом моих мыслей: знаменитый врач берет за визит 100, 200, 300 лир. Кто может заплатить подобную сумму, кроме состоятельных людей? Получается, что пациенты знаменитых врачей принадлежат к одной-единственной социальной категории. А это значит — и к одной физической категории, ибо уровень жизни вызывает изменения и в состоянии, и в настроении человека…

Это мне не по душе. Не потому даже, что люди бедные, малоимущие не могут обратиться за помощью к известным врачам, но потому хотя бы, что такое положение дел задерживает открытие закона, великого закона для всего организма, ибо опыт таких врачей ограничивается только одной социальной группой.

К комиссару полиции Милана

Уже два года я страдаю бессонницей.

Все хлопают меня по плечу, восклицают: «У тебя отменное здоровье!» В самом деле, лицо у меня, слава тебе господи, розовое. Но в мозгу одна за другой гибнут клетки. Каждый украденный у сна час — и тук-тук: погибла тьма мозговых клеток.

Но главное ведь не в этом, а в мыслях, которые приходят, когда ворочаешься под одеялом. Я вижу своих друзей, начальников, женщин, которых люблю; с жужжанием я кружу над ними, точно шмель. Утром мы все встречаемся, они с улыбкой идут мне навстречу, и я тоже приветливо с ними здороваюсь. Они не знают, что я думал о них ночью, иначе не стали бы даже со мной здороваться и помчались бы к Вам, господин комиссар, с жалобой на меня. Я заранее принял меры. Теперь, когда я открыто признался Вам в своем недуге, у меня в случае совершения преступления будут смягчающие вину обстоятельства.

Господин полицейский комиссар, как хорошо было мне прежде! Весело насвистывая, я выходил из дому и погружался в туман, как ребенок в мыльную пену. А теперь я до самого полудня мучаюсь темными мыслями, возникшими в ночной тьме. Они гвоздем засели в моем мозгу.

Скорее пришлите под мои окна на все будущие ночи отряд полицейских с мандолинами и лютнями, и пусть они поют тихие колыбельные песни. Не давайте мне спать, господин комиссар, это — ваш служебный долг. Предупредите преступление!

К Луиджи Фредди

Я побывал в Киногородке: звезды экрана, режиссеры, операторы, техники звукозаписи. Чудесное солнце освещало аллеи и лица. Строгий порядок и работа.