Кошачья свара. Мадрид, 1936 - Эдуардо Мендоса

Ледяной ветер разогнал облака, и на прозрачном небе сверкали звезды. Снег покрылся коркой льда, тротуары стали скользкими. Энтони поднял воротник пальто и шел короткими шажками, оглядываясь в поисках такси. Добравшись до угла переулка, он на секунду остановился, пораженный внезапной мыслью.

Пытаясь найти объяснение удивительному поведению герцога, он подумал, что тот, возможно, вызвал другого эксперта для консультации. Вероятно, Энтони обманул его ожидания, хотя англичанин и не видел, в чем он мог ошибиться, ни в профессиональном плане, ни в личных отношениях. Конечно, нельзя было отвергать и вероятность того, что чопорный герцог узнал об их с Пакитой встрече в церкви, невинном эпизоде, инициатива которого исходила не от Энтони, но, судя по вопросу Лили, встреча произвела ошибочное впечатление.

Сама Лили, без колебаний показывавшая свое влечение к Энтони, могла выдать их, чтобы вызвать гнев отца и тем самым положить конец идиллии, существовавшей лишь в ее воображении. Эта мысль была совершенно нелепой: ведь Лили до сих пор не давала никакого повода считать ее способной на подобную подлость. Но все знают, что дети эгоистичны от природы и часто не предвидят последствия собственных действий в силу неопытности. Но даже если и так, у герцога всё равно не было времени, чтобы найти вместо Энтони другого, столь же опытного эксперта. Сделай он так, это было бы поспешным и опрометчивым поступком: сделку нужно было провести с наибольшей секретностью, а оскорбленный знаток - существо весьма опасное.

Энтони понимал, что для подобных подозрений у него нет никаких оснований; что ведет он себя по-детски, к тому же такое поведение может оказаться просто опасным для его здоровья: если он слишком долго простоит на открытом ветру, то может серьезно простудиться. Однако, ни один из этих разумных доводов не смог рассеять его подозрений.

"Я никуда отсюда не уйду, пока не выясню, что происходит в этом доме", - сказал он себе.

К счастью, долго ждать не пришлось. Через несколько минут парадная дверь особняка открылась, и в ее освещенном прямоугольнике мелькнули силуэты двух мужчин, которые весьма эмоционально прощались. В слабом освещении уличных фонарей, да еще и глядя против света, трудно было понять, кто были эти люди, хотя один из них, несомненно, являлся хозяином дома. Его собеседник вышел и отправился своей дорогой. Спрятавшись в переулке, Энтони пропустил его вперед, и, когда тот удалился на безопасное расстояние, последовал за ним.

Дорога была скользкой, так что и преследуемый, и преследователь вынуждены были двигаться медленно. Когда Энтони удалился от дома метров на двадцать, из-за деревьев на бульваре вышли два молодчика и преградили ему дорогу. Он послушно остановился, и один из незнакомцев, недолго думая, заехал ему кулаком в челюсть. Воротник пальто смягчил удар, но его сила и неожиданность нападения сделали свое дело; потеряв равновесие, Энтони поскользнулся и упал ничком на лед. Лежа на тротуаре, Энтони увидел, как один из молодчиков выхватил пистолет, снял предохранитель и прицелился. Решительно, дела у англичанина шли все хуже и хуже.

Глава 16

Эдвин Гарриго, он же Фиалка, угрюмо шел широкими шагами по своим владениям. Поздно вечером он получил важнейший звонок и теперь пытался успокоиться, созерцая эту красоту. До закрытия оставалось совсем немного времени, и в выставочных залах Национальной галереи уже не было посетителей, с другой стороны, в это время года ее и так мало кто посещал. Без посетителей отопления здания не хватало, и в больших помещениях стоял холод. Среди высоких сводов раздавалось эхо энергичных шагов старого хранителя.

Звонок завершился решительным образом: держи всё наготове, пока не наступит нужный момент. Не было нужды уточнять, о каком моменте речь. Эдвин Гарриго уже много лет желал и боялся этого мгновения. И вот теперь оно наступило или вот-вот придет, и ожидание будет коротким. В его возрасте любые изменения приносят только лишние хлопоты. Погруженный в эти мысли, он и не заметил, как ноги машинально привели его в секцию испанской живописи, где он был бесспорным господином: никто в этом царственном заведении не ставил под сомнение его авторитет. Конечно, снаружи, за дверьми галереи, не было недостатка в критиках. Молодые люди считают, что открыли луну, и всё подвергают сомнению. В целом, ничего серьезного: шторм в маленьком, но бурном академическом пруду. В этом отношении старый хранитель был спокоен: несмотря на его возраст, ни его должность, ни авторитет не были в опасности.

Он решил задержаться перед этой картиной. Надпись под ней гласила: "Портрет Филиппа IV в коричневом костюме с серебром". В узком кругу знатоков она была известна как "Серебряный Филипп". На портрете был изображен молодой человек благородной наружности, хоть и далеко не красавец; лицо его обрамляли длинные золотистые локоны, а взгляд выдавал то самое беспокойство, свойственное людям, которые пытаются скрыть свой страх под маской величия. Судьба взвалила на его слабые неопытные плечи слишком тяжелый груз. На портрете Филипп IV одет в дублет и коричневые панталоны, вышитые серебром. Отсюда и прозвище "Серебряный Филипп", под которым картина обрела известность. Затянутая в перчатку рука молодецким жестом касается рукояти шпаги; в другой руке он держит сложенный лист бумаги, на котором написано имя художника: Диего де Сильва.

Веласкес приехал в Мадрид в 1622 году в свите своего соотечественника, герцога де Оливареса, через год после восшествия на престол Филиппа IV. Веласкесу было двадцать четыре года - на шесть лет больше, чем королю - и он уже превосходно владел техникой живописи, хоть еще и в несколько провинциальной манере. Посмотрев работы начинающего художника, Филипп IV, будучи профаном в государственных делах, но никак не в искусстве, сразу понял, что перед ним - гений и, не обращая внимания на возражения знатоков, решил заказать этому самонадеянному и ленивому молодому человеку свой портрет, а также портреты членов своей семьи, чрезвычайно оскорбив всех признанных художников того времени. Этим он обессмертил свое имя, навсегда оставшись в памяти потомков. Возможно, между этими двумя людьми существовали определенные отношения, выходившие за рамки дворцового этикета.

Но в запутанном мире придворных интриг король всегда без колебаний поддерживал своего любимого художника. Оба много десятилетий провели в одиночестве, их судьбы пересеклись. Боги даровали Филиппу IV всю мыслимую власть, но он интересовался лишь искусством. Веласкес обладал даром, который сделал его одним из величайших художников, но жаждал лишь получить немного власти. Под конец оба осуществили свои мечты.

Филипп IV после своей смерти оставил страну в руинах, разрушающуюся империю и болезненного наследника, которому суждено будет положить конец династии Габсбургов, но зато подарил Испании самое удивительное собрание живописи в мире. Веласкес подчинил искусство своему стремлению получить место при дворе, имея в наличии только талант. Он писал мало и без особого желания, покоряясь воле короля и чтобы доставить ему удовольствие, с единственной целью - заслужить продвижение по социальной лестнице. Под конец жизни он получил заветный герб.

В том же зале и на той же стене, в нескольких метрах от великолепной картины висел другой портрет Филиппа IV, тоже работы Веласкеса. Между написанием первого и второго прошло тридцать лет. Первая картина была размером почти два метра в высоту и один с небольшим в ширину и показывала монарха в полный рост. Вторая была всего полметра в ширину, на ней изображалась лишь голова на темном фоне и только намек на дублет. Конечно, черты лица на обоих портретах те же самые, но на этом лицо бледное и матовое, щеки и подбородок слегка провисли, под грустными глазами мешки, а взгляд потухший.

Веласкес, который писал редко и не чувствовал никакого желания работать, очень редко рисовал автопортреты. В молодости он, вероятно, запечатлел себя в виде скептического наблюдателя за скоротечной осадой Бреды [12], позже, ближе к окончанию карьеры, - в качестве одного из персонажей "Менин" [13]. На этой картине уже виден крест ордена Сантьяго, который означает его принадлежность к дворянству, но выглядит он усталым человеком, чьи мечты сбылись в конце жизни, полной трудов и жертв, спрашивающим себя, а стоили ли они стараний.

Сегодня Эдвин Гарриго задавал себе тот же вопрос. Быть может, момент и настал, но когда он каждый день смотрел на себя в зеркало, а делал он это даже слишком часто, то не видел образ того юноши, который был полон мечтаний и терпеливо ждал. Тогда у него была гладкая, румяная кожа, горящий взгляд, взъерошенные волосы и не то детские, не то женские черты лица. Один заслуженный профессор тайно посылал ему написанные на латыни сонеты и букетики фиалок, откуда и произошло его прозвище. Кембридж стал ареной для его академического триумфа и нескольких любовных приключений, которые превратились лишь в цепочку измен. В этих играх он потратил молодость, в борьбе на профессиональной стезе - зрелость. Теперь у него тоже были обвислые щеки, морщинистая кожа, седина на висках и заметное облысение, которое не могли сдержать никакие ухищрения.