Кошачья свара. Мадрид, 1936 - Эдуардо Мендоса

Глава 18

Его разбудил внезапный звук далекого взрыва, будто стреляли из пушки большого калибра. Только что началось нечто ужасное, подумал Энтони. Затем, так как взрывов больше не последовало, он решил, что, возможно, это было просто частью дурного сна. Чтобы забыть его, он поднялся, подошел к окну и открыл ставни. Еще стояла ночь, но небо настолько равномерно окрасилось в багряный цвет, что невозможно было приписать это сумеркам. На площади не было видно ни машин, ни людей. Если бы Мадрид горел, то везде слышались бы крики, а не стояла эта зловещая тишина, сказал он себе. Однако правда и в том, что, как говорят, в самом сердце урагана царствует тишина.

Он вернулся в постель, утомленный и продрогший; но тревога не давала ему снова уснуть. Энтони оставил ставни открытыми и наблюдал через окно за рассветом. Затем поднялся, закутался в толстый махровый халат и снова выглянул на улицу. Площадь по-прежнему была пустынна, а с окружающих улиц не доносился ни грохот грузовиков и машин, катящих по мостовой, ни звук автомобильных клаксонов, ни какой-либо привычный шум.

Спрятанные за фасадами, город и двор застыли в молчаливом ожидании.

С первыми лучами дневного света погасли лампы, всю ночь работавшие в Главном управлении госбезопасности, где дон Алонсо Майоль с минуты на минуту ожидал прибытия министра внутренних дел, который проводил долгие часы на совещании с председателем Совета министров.

После поражения на выборах 16 февраля сеньор Майоль взвалил на себя ответственность за Генеральное управление госбезопасности в это тяжелое время. Конфликты множились, исходящие от правительства указы были нерешительны и противоречивы, он даже не был уверен, что может доверять собственным подчиненным, полученным по наследству от предыдущего правительства, хотя и оно таким же образом унаследовало их от предыдущего, и так далее до бесконечности. Он назначил на ключевые посты полузнакомых людей, доверяя своему инстинкту, не слушая советов и не читая донесения, вероятно, предвзятые. Известно, что в Мадриде любой отчет состоит на четверть из правды и на три четверти из лжи. Что же касается остального персонала, то он больше рассчитывал на то, что чиновники будут действовать по инерции, нежели на их верность.

Ровно в восемь адъютант уведомил о прибытии подполковника Гумерсиндо Марранона. Шеф госбезопасности принял его без промедления, подполковник вошел в сопровождении капитана Коскольюэлы. После продолжительного церемонного приветствия новоприбывшие словно нехотя сделали доклад, так сжато и монотонно, будто это служило гарантией объективности. Дон Алонсо внимательно их выслушал, не зря подполковник являлся одним из его доверенных людей.

Доклад был монотонным, но не обнадеживающим: в Мадриде и повсюду в Испании сожгли несколько церквей. Когда это произошло, там не было верующих, а материальный ущерб оказался минимальным. В некоторых случаях мятежники ограничились сожжением бумаг и тряпок на паперти, так что было больше дыма, чем огня. Символические акты, которыми преступники хотели лишь утвердиться в своем праве на подстрекательство. Если так, то они своего добились, потому что в Мадриде погиб пожарный, пытаясь потушить огонь, и в ответ готовится манифестация, на которой будет полно фалангистов.

На случай, если этого будет недостаточно, Испанская Фаланга назначила в кинотеатре "Европа" митинг на следующую субботу, в семь часов вечера. Месяцем ранее, в ходе предвыборной кампании, они уже провели митинг в том же месте, на который пришло множество людей. В тот раз обошлось без серьезных происшествий. Но тогда каждая партия занималась собственной кампанией. Теперь всё по-другому. Дон Алонсо спросил о причине митинга. Подполковник пожал плечами. Он не знает, но подозревает, что митинг им нужен, чтобы оправдать разгром на выборах, где Фаланга не смогла добыть ни одного депутатского мандата, и провозгласить основы будущей политики. Не похоже, чтобы Фаланга была готова исчезнуть, и, если она хочет и дальше присутствовать в испанской политической жизни, то придется что-то придумать. Во всяком случае, митинг обещал стать рассадником споров.

Подполковник сделал вопросительную паузу, а начальник ответил ему жестом молчаливого согласия: разрешать манифестацию и митинг так же опасно, как и запрещать; любая мелочь может поджечь фитиль, который взорвет пороховую бочку. Лучше отдать решение в руки министра внутренних дел, который, вероятно, посоветуется с председателем Совета министров. Это последовательное делегирование полномочий являлось проявлением не робости или любезности, а исключительно здравого смысла: председатель Совета министров - единственный человек во всей Испании, который все еще верил в мирный выход из сложившейся ситуации.

Этот сдержанный оптимизм не был необоснованным. Дон Мануэль Асанья имел многолетний опыт работы в правительстве и, как говорят, видел все его цвета. В 1931 году, после провозглашения Испании республикой, он возглавил военное министерство, после чего вскоре был избран председателем Совета министров. В 1933 проиграл оппозиции и теперь снова стал председателем Совета министров, когда положение дел стало уже не просто мрачным, но отчаянным. Впрочем, не для него: больше интеллектуал, нежели политик, Асанья всегда достигал вершин власти благодаря стремительным и непредсказуемым поворотам истории, а не собственным усилиям, по этой причине он не знал и не желал знать самые темные стороны истинной политики, за что его осуждали как противники, так и сторонники.

Возможно, по этой же причине он верил в лояльную оппозицию, верил, что она не пойдет на всё ради того, чтобы отобрать власть у нынешних владельцев, не принимая во внимание последствия. В это время ему еще казалось возможным разрешить текущие проблемы Испании посредством диалога и переговоров: восстания рабочих, аграрную реформу, вооруженные конфликты, каталонский вопрос.

Это мнение разделяли очень немногие. В отличие от первых дней Республики, теперь профсоюзы повернулись к политикам спиной, и лишь нерешительность и внутренние разногласия удерживали их от того, чтобы выйти на улицы и отобрать власть силой.

Мотивов у них было предостаточно: нынешнее правительство правых сделало всё возможное, чтобы уничтожить полученные к этому времени права рабочих, и подавило волнения с необычайной жестокостью. Народный Фронт теперь пытался исправить положение, но столкнулся с серьезными препятствиями: оппозиция, возглавляемая Хиль-Роблесом и Кальво Сотело, сорвала программу социальных реформ нового правительства, в то время как влиятельные испанские богачи устраивали махинации на европейских биржах, чтобы спровоцировать обесценивание песеты, увеличение безработицы и крах экономики.

Церковь и пресса, находящиеся, главным образом, в руках у правых, лишь будоражили общественное мнение и сеяли панику, а наиболее влиятельные умы (Ортега, Унамуно, Бароха, Асорин) не признали Республику и требовали решительных изменений. В преддверии военного или фашистского переворота, который считали неизбежным, профсоюзы собирали деньги на оружие, а рабочие выставляли милицию, чтобы день и ночь стояла на страже и вмешалась при первых сигналах тревоги.

Дон Мануэль Асанья знал об этих обстоятельствах, но не соглашался с остальными по поводу их значения. Он считал, что рабочие не решатся выйти на улицы: социалисты и анархисты не объединят свои силы, а коммунисты получили от Коминтерна четкие указания быть начеку и ждать; сейчас неподходящий момент для революции, попытка навязать диктатуру пролетариата была бы просчетом. Наконец, он не верил в возможность правого переворота. Монархисты просили Хиль-Роблеса провозгласить себя диктатором, но он отказался.

Конечно, остается армия. Но Асанья хорошо ее знал: не зря он был военным министром. Он знал, что у военных под внушающей страх внешностью прячутся противоречия, непостоянство и сговорчивость. С одной стороны, они угрожают и критикуют, а с другой - скулят о повышении по службе, должностях и наградах. Они обожают протекцию и завидуют другим: все убеждены, что другие их обошли при меньших заслугах. Короче говоря, они поддаются влиянию, подобно детям. Привыкшие вследствие железной иерархии делать только то, что решает за них другой, они не в состоянии договориться о совместных действиях. Все войска (артиллерия, пехота, инженерные) готовы убивать друг друга, достаточно военно-морскому флоту сделать одно, как авиация делает противоположное.

После недавнего триумфа Народного Фронта генерал Франко приходил к председателю Совета министров и грозился положить конец беспорядкам, если понадобится, и с помощью армии. Франсиско Франко был молодым генералом, обладал практическим складом ума и проверенными на деле достоинствами: в Африке он продвинулся по карьерной лестнице со скоростью метеора и заслужил определенную репутацию в офицерской среде. Благодаря личным качествам и связям он мог стать одним из главарей восстания, если его елейный характер и природная скрытность не вызовут недоверие у других генералов. Сомнительно, чтобы завуалированные угрозы, которые сделал Франко председателю Совета министров, поддержала бы вся армия, но визит испугал Портело Вальядареса [16], и он раньше времени подал в отставку. После этой отставки образовалась вакансия, и в результате пост председателя Совета министров снова занял Мануэль Асанья.