Кошачья свара. Мадрид, 1936 - Эдуардо Мендоса

- Он у них уже есть, - сказал Энтони.

- Нет, - возразил Хосе-Антонио. - То, что сегодня происходит в Испании, это не замысел, а просто механические действия без души и веры. Либеральное правительство ни во что не верит, даже в себя. Социалисты - просто бандиты, радикалы и мошенники, а Конфедерация независимых правых идет у них на поводу. Учитывая всё это, парламент, который должен принимать законы, опустился до самых мерзких интриг и самых позорных компромиссов. Сегодня испанские Кортесы - это просто безвкусный спектакль, не более. В такой среде любой республиканец - это лишь марионетка в руках разъяренной толпы и жестоких рабочих организаций. Когда придет наше время, мы их посадим.

Произнося эти слова, Хосе-Антонио повысил голос, и в заведении установилась почтительная тишина. Телохранители у двери внимательно изучали посетителей, которые замерли за столами. Хосе-Антонио заметил оказанный его речью эффект и удовлетворенно улыбнулся.

Пыл и убедительность, с которыми он говорил, произвели впечатление на Энтони. Его совершенно не интересовала политика. На последних выборах в Британии по просьбе Кэтрин он голосовал за лейбористов, а перед тем - за консерваторов, чтобы угодить тестю, в обоих случаях он и понятия не имел ни о кандидатах, ни о программах соответствующих партий.

Воспитанный на принципах либерализма, Энтони считал эту систему хорошей, пока она не показала свою неэффективность, и не чувствовал склонности ни к какой другой политической системе. Во время учебы в Кембридже он инстинктивно отверг идеи марксизма, так популярные у студентов. Он считал Муссолини шарлатаном, хотя и признавал, что ему удалось внедрить в итальянском народе дисциплину. Напротив, Гитлер вызывал у него отвращение, не столько из-за идеологии, которую он считал скорее просто набором высокопарных слов, сколько из-за угрозы, которую несло его бахвальство для Европы: в промежутке между 1914 и 1918 годами он был еще слишком молод, чтобы попасть в армию, но собственными глазами видел последствия войны и понимал, что сегодня соперничающие в той мясорубке страны неизбежно ведут мир к повторению этого безумия.

В глубине души Энтони хотел лишь посвятить себя работе, без дальнейших осложнений, которые принесла бурная личная жизнь. Но всё равно он не смог не подпасть под магнетическое влияние Хосе-Антонио, и если тот был способен произвести такое впечатление на упрямого иностранца, да еще за тарелкой с жарким, то насколько он мог возбудить предрасположенные к этому массы и в подходящей для выражения восторга и пылкости обстановке?

Не успел он ответить на этот вопрос, как Хосе-Антонио развеял напряженность, подняв бокал с вином и насмешливо заявив:

- Выпьем за будущее, но позаботимся о настоящем. Будет настоящим преступлением дать этим превосходным закускам остыть, а еще большим преступлением - утомлять иностранца нашими внутренними проблемами. Давайте будем есть, пить и беседовать на более приятные темы.

Рафаэль Санчес Масас эхом отозвался на это предложение, спросив англичанина, знаком ли тот с испанской литературой Золотого века так же хорошо, как с живописью.

Энтони с удовольствием вернулся к менее неведомым и менее скользким темам и ответил, что хотя первичным объектом его изучения и интересов является, конечно, живопись, а еще конкретнее, картины Веласкеса, но невозможно было бы о ней говорить без знакомства с другими проявлениями удивительной испанской культуры той славной эпохи. Веласкес был в строгом смысле слова современником Кальдерона и Грасьяна, и что хватает свидетельств их контактов, он писал Гонгору, и хотя его авторство портрета Кеведо не подтверждено, как утверждают некоторые, эта ошибка говорит о том, что Веласкес вполне мог его нарисовать. В Мадриде того времени Веласкес пересекался с Сервантесом, Лопе де Вегой и Тирсо де Молиной, а духовную атмосферу наполняла поэзия Санта-Терезы, брата Луиса де Леона и Сан-Хуана де ла Круса. И чтобы продемонстрировать свою компетентность в этом вопросе, он продекламировал:

- Овражек под горою

Моей рукой под палисадник занят,

Там вешнею порою

Листву цветы румянят

И прочат плод, который не обманет.

Вышло не очень хорошо, но его готовность, бесспорная любовь ко всему испанскому и в особенности колоритный акцент заслужили аплодисменты соседей по столу, к которым присоединились другие посетители и несколько официантов. Таким образом, ужин закончился смехом и в атмосфере веселого товарищества.

Вечерний воздух оказал тонизирующее и ободряющее действие на оживленную группу. Энтони объявил, что уходит, Хосе-Антонио не желал ничего знать, и англичанин, который был не в состоянии сопротивляться энергии Вождя, снова залез в тесноту автомобиля вместе с остальными.

Они тронулись, проехали по Седасеро до Алкалы, мимо площади Кибелы, припарковались и вошли в забегаловку, расположенную рядом с кафе "Лион-д'Ор". В этом шумном и затянутом дымом ресторанчике под названием "Веселый кит", с украшенными морскими пейзажами стенами, Хосе-Антонио со своими товарищами посещали литературный клуб. Вновь прибывшие обменялись приветствиями, кратко представили иностранца, которого привели с собой, и без дальнейших предисловий присоединились к спору.

В этом шуме Хосе-Антонио, похоже, чувствовал себя непринужденно, а Энтони, привыкший к мадридским вечеринкам, тоже быстро освоился в дружеской атмосфере. В основном участники дискуссии были не только поэтами, писателями или драматургами, но и пылкими фалангистами, но в этой спокойной обстановке не соблюдали иерархию, когда дело доходило до выражения своего мнения и оспаривания мнения оппонента. С приятным удивлением Энтони заметил, что говоря об идеологии, Хосе-Антонио, с жаром обмениваясь репликами, демонстрировал большую гибкость, чем его товарищи.

В те дни в театрах с триумфом шла пьеса Алехандро Касоны "Наша Наташа", очевидная советская пропаганда которой была, по мнению собравшихся в "Веселом ките", главной, если не единственной причиной успеха у публики и хвалебных отзывов критиков. Хосе-Антонио сказал, что не видел упомянутую пьесу, но похвалил "Сирену на суше", предыдущую пьесу того же драматурга. Через некоторое время, вопреки общему мнению, он выразил безоговорочный восторг по поводу фильма Чарли Чаплина "Новые времена", несмотря на содержащийся в нем откровенно социалистический посыл.

Так, с виски и в зажигательных спорах, пролетела пара часов. Выйдя из заведения, посетители, по испанской традиции, долгое время стояли посреди дороги, обмениваясь объятиями и долгими речами на повышенных тонах, словно давно не виделись или прощались навсегда. К ним подошла тощая женщина, одетая в лохмотья, предлагая лотерейные билеты. Санчес Масас купил один. Продавщица улыбнулась покупателю и удалилась.

- Если выиграет, то это будет знак.

- Не искушай судьбу, Рафаэль, - сказал Хосе-Антонио, наклонив голову.

Наконец, они расстались.

Довольно пьяный Энтони направился к гостинице. Пересекая почти пустынную улицу Алкала, он услышал за спиной топот быстрых шагов. Посередине улице он встревоженно обернулся и увидел, что его догоняет Раймундо Фернандес Куэста. Энтони чувствовал себя напряженно в присутствии этого человека, который весь вечер молчал, а сейчас был подчеркнуто серьезен.

- Нам по пути? - спросил он.

- Нет, - ответил тот, запыхавшись после пробежки. - Я проводил своих товарищей до угла и вернулся, чтобы сказать тебе пару слов.

- Я слушаю.

Прежде чем заговорить, генеральный секретарь партии огляделся по сторонам. Видя, что они остались одни, он медленно произнес:

- Я знаком с Хосе Антонио с юных лет. И знаю его лучше себя самого. Такого человека как он никогда не было и не будет.

Поскольку после этих нескольких фраз повисло долгое молчание, Энтони решил, что, наверное, в этом и заключалась цель разговора, и хотел было уже сказать что-то нейтральное в ответ, когда его собеседник добавил доверительным тоном:

- Совершенно ясно, что он испытывает к тебе искреннюю братскую симпатию, причина которой от меня сначала ускользала. Наконец я понял, что вы с Хосе-Антонио разделяете нечто, имеющее для него огромное значение, что-то возвышенное и жизненно важное. В других условиях вы могли бы стать соперниками. Но обстоятельства далеки от нормальных, и его благородная душа отвергает вражду и эгоизм.

Он вновь замолчал и через некоторое время хрипло добавил:

- Мне остается только уважать его чувства и предупредить тебя: не предавай дружбу, которой он оказал тебе честь. Вот и всё, желаю доброй ночи. Вставай, Испания!

Затем он резко повернулся и быстро зашагал прочь. Энтони остался размышлять над странным сообщением и той скрытой угрозой, которая в нем содержалась. Хотя он считал себя плохим психологом, но посвятил всю свою жизнь изучению великих мастеров портрета, и мог кое-что прочитать по лицу человека и его выражению: не было похоже, чтобы Раймундо Фернандес Куэста действовал импульсивно, как другие фалангисты, напротив, им двигал холодный расчет. Энтони осознал, что если когда-нибудь дойдёт до дела, фалангисты поведут себя непредсказуемо, а некоторые из них будут безжалостны.