Ангельские глазки - Донна Олвард

К горлу Элли подступил ком, она старалась подобрать слова.

— Красиво, Вьятт, — пробормотала она, крепче прижимая к себе Дарси.

— Я нашел его в дальнем сарае, — объяснил Вьятт, подошел к креслу, встал позади него и положил руки на спинку. — Оно было грязным и поцарапанным, его следовало привести в порядок. Немного зачистить наждачной бумагой и нанести несколько слоев краски.

— Ты сам это сделал? — Напряженные слова сорвались с ее губ, она старалась одобрительно улыбаться.

— Знаешь, поначалу я испытал небольшой шок, — сказал он, не обращая внимания на ее прохладный ответ. — Когда я обнаружил, что мой дом меняется из-за женского присутствия. Я долгое время жил по-холостяцки, Элли, но ты не заслужила той критики, которую я тебе высказал. И знаешь, я привык! — Он весело на нее посмотрел. — Теперь мне даже нравится. Я хотел сделать тебе приятное, но не знал как. Потом я нашел вот это и понял, что тебе требуется удобное кресло. Иди и присядь в него вместе с Дарси.

На дрожащих ногах Элли прошла через комнату. Она не собиралась вызывать у Вьятта чувство неприязни к собственному дому, и его извинение все исправило. Хотя ему не следовало извиняться. Она была тронута.

— Я не хотела переступать черту, — прошептала она.

— Ты ее не переступила. Ты просто сумела сделать то, что не удалось бы сделать мне. Давай, — уговаривал он, слегка качнув кресло. — Я в нем уже посидел. Оно устойчивое, точно говорю.

Осторожно присев на край кресла с Дарси на руках, Элли почувствовала неловкость, как в первый день, когда Вьятт пришел к ней с ребенком. С напряженными плечами она откинулась на спинку.

— Замечательно, Вьятт. Спасибо.

Стоящий позади Элли Вьятт замер, словно почувствовал неладное.

— Ты напряжена, — заметил он и положил руки ей на плечи. — Что не так? — Пальцами он нежно поглаживал ее напряженные плечи, отчего кресло начало слегка раскачиваться.

Элли посмотрела на довольное личико Дарси, увидела ее устремленные вверх синие глаза, губки идеальной формы и в мгновение ока потеряла над собой контроль. Перед ее глазами все поплыло, она расплакалась.

— Элли… боже мой, что такое?

Выйдя из-за кресла, Вьятт опустился перед Элл и на колени, снял с головы широкополую шляпу и положил на диван рядом с креслом. У нее екнуло сердце, когда она увидела перед собой его лицо и затуманенный волнением взгляд. Она действительно любила Вьятта, и ей никуда не деться от этого чувства.

— Это… просто… это… — Она глотала воздух, чувствуя, как подступает очередное рыдание. — В последний раз, когда я укачивала ребенка… это было…

Закончить фразу ей не удалось. Губы Элли двигались, но она не произносила ни слова.

Она вспоминала, как держала на руках Уильяма — сына — очень маленького, но такого родного. Медсестры помыли младенца и завернули его в бело-голубую фланелевую больничную пеленку. Он не дышал, ресницы покоились на его бледных щечках. Но Элли крепко прижимала к себе мальчика, укачивала его… и прощалась с ним.

Вьятт попробовал забрать Дарси у Элли, но она оттолкнула его руки:

— Нет! Не забирайте его прямо сейчас. Вы еще не можете его забрать.

Потом до нее дошел смысл сказанного, и она сдалась под тяжестью стыда и горя. Вьятт взял Дарси из ее ослабших рук и положил девочку на матрас на полу.

Повернувшись, он подхватил Элли на руки, словно пушинку. Она прильнула к его сильному мускулистому телу, обхватила за шею и уткнулась в нее лбом. Вьятт присел на диван, усадив Элли себе на колени.

— Успокойся, — прошептал он у ее волос, и она почувствовала, как он целует ее в макушку. — Ради бога, Элли, успокойся.

Медленно Элли начала успокаиваться, благодаря тому, что смогла довериться Вьятту. Даже если он никогда не ответит на ее любовь, она понимала, что он никогда ее не предаст. За всю свою жизнь она не встречала человека лучше. Постепенно ее дыхание выровнялось, тело расслабилось. Тим всегда от нее отворачивался, насмехался над ее слезами. Возможно, таким образом он по-своему старался пережить горе — совсем не проявляя чувств, — поэтому ей пришлось притворяться. С Вьяттом ей притворяться не требовалось. С ним она могла быть самой собой.

— Я не знал, — тихо сказал Вьятт, когда она взяла эмоции под контроль. — Сколько времени ты держала это в себе?

Элли вздохнула, ее глаза были по-прежнему закрыты, поэтому она сосредоточила внимание на ощущениях: теплые и сильные объятия Вьятта, его пальцы, поглаживающие ткань ее свитера.

— Тринадцать месяцев… Я так долго хотела забеременеть, — призналась она, наконец решившись озвучить свою боль. — У меня даже не было возможности с ним пообщаться. Покормить его, или сменить подгузник, или укачать его, чтобы он заснул. Я месяцами представляла себе, как все будет, но теория отличается от практики. — Она попробовала улыбнуться, но ее губы дрожали. — А потом ты появился с Дарси… — Ее неуверенный голос стих.

Вьятт поднял голову и посмотрел в ее лицо. О, она знала, что выглядит ужасно. Она не вытерла щеки, не пригладила спутанные волосы. Но Вьятту словно не было дела до того, как она выглядит. Он никогда не считал ее внешний вид определяющим фактором. Он поднял руку и вытер ее слезы.

Он нежно касался ее щеки, осторожно поднял ее подбородок и мягко повернул голову Элли, чтобы она смотрела на него.

— Это был мальчик? — сказал он, и она вспомнила о том, что говорила, сидя в кресле. На мгновение ей показалось, будто она находится в больнице с Уильямом, а не в гостиной с Дарси.

Вьятт изо всех сил сдерживался. Она попробовала отвернуться, но он твердо удерживал пальцами ее лицо.

— Элли?

— Да, это был мальчик, — прошептала она, и он заметил мерцание слезинок в уголках ее глаз.

— Роды были преждевременными, да? — тихо спросил он, побуждая ее продолжать.

— До установленного срока оставалось шесть недель, — пробормотала она, и слезы, собиравшиеся в уголках ее глаз, потекли по щекам. — У меня отошли воды, я понимала, что мне еще рано рожать. Мы подумали, что ребенок проведет некоторое время в инкубаторе… — Несколько секунд она помолчала, собираясь с силами, потом прибавила: — Но возникли проблемы с его легкими. Я… — Она умолкла и опустила голову.

— Тебе не нужно об этом говорить, — мягко произнес Вьятт, чувствуя, как у него от жалости к Элли сжимается сердце. Он прятался в амбарах и думал только о себе, прежде всего стараясь избежать того домашнего уюта, который она пыталась создать. Он так гордился тем, что подарит ей это дурацкое кресло, которое лишь возродило в памяти болезненные воспоминания.

Элли оказалась первым человеком, которому Вьятт рассказал о своем прошлом, и ему было нелегко. Но его страдания не могли сравниться со страданиями Элли. Его потеря не сравнится с потерей ребенка.