Жизнь как приключение, или Писатель в эмиграции - Константин Эрвантович Кеворкян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Многого не было: возведения Керченского моста и строительства автострады «Таврида», массового переоборудования больниц и реконструкции «Артека», возрождения промышленности и сверхдостаточного финансирования региона. А вот нерадивые чиновники, казнокрады, бездельники были и при Украине. Скажу больше: никуда они там не делись. Но самое главное – раньше на Украине не было войны, которая сводит всю ностальгию и тоску по молодости к абсолютному нулю.
Я и сам, грешным делом, люблю использовать расхожую фразу в застольном разговоре и ко всеобщему веселью. Но все мы понимаем – мало ли что было в нашей жизни. Было, но прошло.
Петербургские заметки
Долго смотрел в Русском музее на мебель екатерининской эпохи. Моё недоумение разрешила проходящая мимо экскурсия. Оказывается, спинки стульев специально делали с неудобными декоративными деталями, дабы сидевшие на них люди благородного сословия не расслаблялись, но держали осанку.
Петербург сродни неудобному стулу для дворян – заставляет держать осанку. И сами петербуржцы строгие, подтянутые, вежливые. Для того, чтобы они превратились в обыкновенных русских людей, нужна водка. Она здесь спасение от промозглого ветра с Невы, от суровости улиц-тоннелей, от горести утраченной блестящей эпохи. Ах, эти питерские девушки с белесыми глазами, впадающие от водки в чтение стихов, и ленинградские бомжи, цитирующие Достоевского…
«Все мы вышли из «Шинели» Гоголя», – говаривал Фёдор Михайлович. Да, именно в этом городе особенно остро ощущаешь муку несчастного, обокраденного Акакия Акакиевича Башмачкина. Продуваемый ветрами, отчаянно мерзнущий, я понял, почему русская литература вышла из гоголевской «Шинели», а не выскочила – на манер циркового зайца – из цилиндра Пушкина. Хотя вроде бы странно: теплолюбивый Гоголь – приезжий провинциальный малоросс, а Пушкин – местная знать, принят государем, столичная знаменитость. Но только тот, кто на своей шкуре прочувствует промозглую тоску маленького человека в огромном северном городе, поймёт русскую литературу.
Осмысливая творчество Гоголя, выдающийся славянофил Константин Аксаков писал: «Еще одно важное обстоятельство сопряжено с явлением Гоголя: он из Малороссии. Глубоко в ней лежащий художественный ее характер высказывается в ее многочисленных, мягких звуками песнях, живых и нежных, округленных в своих размерах; не таков характер великорусской песни… Теперь, с Гоголем, обозначился художественный характер Малороссии из ее прекрасных малороссийских песен, ее прекрасного художественного начала, возник, наконец, уже русский гений, когда общая жизнь государства обняла все свои члены и дала ему обнаружиться в колоссальном объеме; новый элемент искусства втек широко в жизнь искусства в России…».
Аксаков инстинктивно чувствовал огромную важность человечности Юга, органично оживляющего бесконечную депрессию Севера и его заснеженный пейзаж. Южное слово – сочное, жизнерадостное, тёплое, истекающее из самой живости народного нрава. Оно, в конечном итоге, делает всю русскую литературу не академическим собранием сочинений ипохондриков, а живой, остроумной и волнующей душу беседой. Чехов, Короленко, Ахматова, Ильф, Петров, Бабель, Булгаков, Паустовский, Кульчицкий, Олеша, Слуцкий, Лимонов… Несть им числа – представителям южнорусской школы российской словесности. И у истоков – Николай Васильевич Гоголь.
Русская литература – явление мирового порядка и фактически главный вклад нации в сокровищницу мировой культуры, сравнимый разве что с итальянской оперой или немецкой философией. И добрая половина этой литературы создана малороссами и выходцами из Малороссии. Её нельзя смахнуть со стола равнодушным взмахом руки правительственного чиновника – она есть суть Отечества. И корни его в Киеве, и великая проза его от Гоголя, и украинцы неотъемлемая часть его. Забыть об Украине – значит забыть о национальных святынях и святых, вытравить из себя гений Гоголя и Булгакова, отдать на поругание миллионы собственных соотечественников. Обесчестить себя легко: просто начать всё измерять в категориях прибыли и ренты.
А Петербург ещё помнит время, когда из-за чести дрались на дуэли. Здесь и доныне уверены, что нет никакой обособленной Украины, и она до сих пор находится в составе Империи. Но опасайтесь за устаревшими географическими картами потерять живую традицию, бойтесь утратить Украину в себе – живую, жгучую, смешливую. Погрузившись в холодную абстракцию геополитических игр, не забывайте про гоголевское сочувствие к маленькому, стиснутому жерновами обстоятельств, человеку. Без всего этого провозглашённый вами Русский мир превратится в бесконечную междоусобицу кремлевских башен – кирпичных, бесчувственных, циничных.
Да, завоеватели бывали даже в Кремле и топтали святыни сапогом иноверца. Но никогда истинно русскому человеку не приходило в голову отдать навсегда Москву полякам или французам, оставить Родину во вражьих лапах. Те, кто говорит, будто надо оставить всю Южную Русь захватчикам, играют на руку врагу. Как можно выбросить на помойку часть собственной души, как можно излечить болезнь равнодушием?
Киев освобождали многократно, и неоднократно описано это в великой русской литературе: «Петлюровцы бежали без единого выстрела, бросив пушки и оружие. И те же «щирые» старики, что утром умильно возглашали «слава!», сейчас кричали с балконов и тротуаров, потрясая от бешенства кулаками, «ганьба!», что означает «позор». Но петлюровцы не обращали на эти крики внимания и бежали, озираясь и что-то торопливо рассовывая на бегу по карманам».
«…Рассовывая по карманам», – как же верно подметил эту подленькую черту Паустовский! Суетливое мародёрство типичная черта временщика, оккупанта. Но любая оккупация не вечна, если упрямо работать на победу. Петербург летом
Много чего не любит «свидомый патриот» в ненавистной Московии, но один из самых нелюбимых городов – это Петербург. Отсюда Пётр Первый тиранил Мазепу, и миллионы запорожцев зарыты в фундаментах, и «клята Катерина-императрица», и «украденный» Гоголь, и «заморенный» Шевченко…
Справедливости ради отметим, что и в русской культуре у города на Неве слава тоже неоднозначная: «чопорный Петербург», «холодный», «промозглый», «чиновничий», «бандитский». «Здесь дворы как колодцы, но нечего пить» и, разумеется, Медный всадник вечно скачет за перепуганным Евгением…
В летние дни Питер совсем иной. На редкость праздничный и весёлый город, который разительно отличается от своего привычного образа. Огромные толпы туристов наглядно иллюстрируют тезис украинской пропаганды о «всемирной изоляции» России: Эрмитаж пузырится разноязыкой толпой, на Неве и в Финском заливе теснятся многоэтажные громады круизных лайнеров, сама река и все её подручные Невки кишат судами, судёнышками и катерами, набитыми экскурсантами.
О, эти беспокойные белые ночи и толпы гуляющих на берегу, эскадры парусных яхт и аквабайков вокруг. Я к разводным мостам равнодушен, но дамам, говорят, нравится. Именно на белые ночи приходится самое дорогостоящее время года, дальше цены падают вместе с температурой.
Нового много. Город сильно выдвинулся навстречу Финскому заливу: элитные жилые кварталы, грандиозные мосты,
