Белая тигрица - Елена Федина

Только чувство необъяснимой тревоги не давало провалиться совсем. Сейчас происходило что-то важное в моей жизни, именно в моей. Что-то повернулось, сорвалось с крючка и понеслось под уклон!

— Ты пьян? — Ольвин сел на корточки и заглядывал мне в глаза.

— Нет.

— А что же с тобой?

— Удовольствие аристократов, — усмехнулся я.

— О, боже! И давно ты тут валяешься?

— Я всё слышал.

Он воздел руки к небу.

— Нет, это уму непостижимо! Ты что, издеваешься? Ты другого места не мог найти для своего удовольствия? Черт возьми, почему когда ты выясняешь отношения, я мотаюсь по оврагам и собираю хворост?

— Наверно, потому что ты святой, Ольвин.

— Да замолчи ты! — он сел рядом со мной на пол и досадливо отвернулся, — какой я вам святой!.. Ты даже не представляешь, Мартин, чего мне это будет стоить…

— Если ты убьешь барона, то головы.

— Убьешь барона… — он как-то невесело рассмеялся, потом хлопнул себя по коленкам, — ладно, надо ехать!

— Что ты задумал?

— Я должен увезти ее прямо из замка. По дороге это совершенно невозможно.

— В замок ты даже не попадешь! Я был там, я знаю, что это такое!

Ольвин встал и посмотрел на меня сверху вниз.

— Если бы не мог, я бы ничего не обещал. За кого ты меня принимаешь?

— За святого, — сказал я.

— Врезать бы тебе, чтоб не валялся там, где не надо, ты бы сразу переменил свое мнение.

— Врежь! Мне давно уже пора получить за все мои грехи!

— В другой раз. А пока живи…

— Хочешь, я поеду с тобой?

— Не смеши меня, Мартин, от тебя сейчас помощи!..

— На что-то и я, наверно, годен!

— Да? А не боишься?

На этот вопрос я отвечать не стал.

С огромным усилием, но без посторонней помощи, я встал, зашел на кухню и выпил чуть ли не ведро воды. Голова прояснилась, правда ноги еще подгибались от слабости.

Ольвин сидел на лавке у стола, упершись руками в колени.

— Если честно, — сказал я, — это, конечно, самоубийство. Ты даже не представляешь, во что ты ввязался.

— Почему же? Представляю.

Он смотрел мрачно, исподлобья, и глаза его в полумраке были уже не голубовато-серые, а темные, усталые и какие-то беспощадные. В нем шла борьба, он на что-то решался, впрочем, нет, давно уже решился, только никак не мог поставить последнюю точку в этой борьбе.

Я вдруг понял, что он очень сильный человек, из тех, кто взглядом двигает горы и кипятит воду в котле. А я-то думал, что он весь такой легкий и светлый, как его летящая походка, как его ослепительная улыбка! А он словно вырублен из камня: жесткий рот, сильная шея, широкие плечи, могучие руки… Или это была игра светотени?

Он был другой, совсем другой, не тот, которого я знал и любил! Он изменился резко, и вместе с ним, я чувствовал, также резко менялась и моя жизнь.

— Ты как будто стоишь на ногах? — спросил он.

— Я как будто собираюсь ехать.

— Только не спрашивай ни о чем.

— Я тебя и так никогда ни о чем не спрашиваю.

— Предупреди Нолли, чтоб не волновалась.

К Изольде мы зашли вместе. Она собиралась ложиться и была уже в халате, из под которого выбивался воротничок ночной рубашки. Я пытался поймать ее взгляд, но безуспешно.

— Мы уедем на всю ночь, — сказал Ольвин.

— С ним?

— Да. Приедем, скорее всего, завтра вечером.

— Что ты задумал, Ольвин?

— Не волнуйся, ничего такого. Я тебе потом все объясню, а сейчас нам некогда.

Он вышел, а я задержался в дверях. Схватил ее, прижал к себе и, пока она не успела закричать, быстро зашептал.

— Мы, наверно, никогда больше не увидимся, слышишь? Ничего уже не остановишь! Можешь думать обо мне, что хочешь, да я такой и есть… Только я люблю тебя!

— Пусти!

— Запомни, я тебя люблю…

"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""" """"""""""""""""""""""""" ""

Мы ехали почти в полной темноте, в затянутом тучами небе не было ни одной звезды. Я даже смутно не представлял себе, как мы проберемся в замок, но уверенность Ольвина придавала мне сил.

По дороге было не до разговоров, только когда подъехали к замку, перевели дух. Рассвет был уже где-то рядом, в воздухе, в тишине, в мокрой от росы траве. Тревога не пропадала, а только усиливалась. Коней мы привязали на лесной опушке у края леса.

— Посвяти меня хотя бы в свои планы.

— Планы? Сейчас увидишь.

Мы, бесшумно ступая, шли вдоль отвесной стены с узкими окошками, и я уже догадался, куда мы идем. Над нами были те самые четыре загадочных окна, за которыми любил скрываться барон Оорл.

— Сейчас я залезу и сброшу тебе веревку, — сказал Ольвин.

Я вспомнил человека в капюшоне, который спрыгнул чуть ли не на нас с Нарциссом.

— А ты здесь, оказывается, частый гость, Ольвин?

— Редкий, — усмехнулся он, но больше ничего не сказал.

Лез он уверенно, совершенно точно зная, за что можно зацепиться, и куда поставить ногу. По веревке кое-как залез и я.

Мы были в темной комнате, очертания предметов едва проступали, и ничего особенного я пока не заметил.

— Здесь можно говорить громко, — сказал Ольвин, — а вот свет зажигать не будем, мало ли что. Тут где-то были кресла… Садись, Мартин… Когда они приедут, мы постараемся спрятать Данаю в этих комнатах, сюда никто никогда не входит.

— А если не получится?

— Тогда тоже есть способ, но лучше об этом не думать…

Мы сидели в предрассветной темноте, тихой и тревожной, и всё было уже по-другому, как будто в другом мире или в другой жизни. Перевернулась страница, захлопнулась книжка, задвинулся ящик, закрылись дверцы шкафа…

Я обещал ни о чем не спрашивать, но то, что Ольвин как-то связан с бароном, было ясно и без вопросов.

— Ты удивлен?

— Наверно, нет. У меня какое-то странное состояние, словно всё не со мной происходит.

— А у меня, к сожалению, нет. Все ясно, четко и выпукло.

— Хочешь, я тебе скажу, что я думаю… если только ты не рассердишься.

— Мартин, разве ты не заметил, что я не умею на тебя сердиться?

— По-моему, она тебя все-таки любит.

— Это уже что-то из твоих сказок!

— Вовсе нет. Я вас видел там, у озера. Я видел, как она на тебя смотрит! И ты сам…

— Послушай, от тебя нигде нет спасенья!

Я смолк на полуслове. Я опять был изобличен. Он смеялся!

— Все равно это так, — сказал я, смущенно прокашлявшись.

— Откуда ты только свалился на мою голову?

Рассвет начал медленно вползать в окна, а вместе с рассветом и тревога, подкрепленная чувством голода. Я уже не мог сидеть, и ходил от стены к стене.

— Открой буфет, — посоветовал Ольвин.

В буфете я нашел сухари и пару бутылок вина.