Белая тигрица - Елена Федина

— Не горячись. Мне кажется, все гораздо проще, чем ты воображаешь. Чай будешь?

— Какой там чай!

— Я тебе все-таки налью…

Я уже достаточно накрутился в дворцовых интригах и нутром чувствовал здесь какую-то подлость. Не горячиться я не мог, мне хотелось схватить Ольвина за плечи и трясти, пока в его спокойных и насмешливых глазах не загорится тревога. Впрочем, уже тогда изменить ничего было нельзя.

Мы начали с того, что внимательно прочитали вырванные листы. Там говорилось, что в долине с непонятной периодичностью появляется вторая луна. Это богиня сновидений Куркутта. Раньше в этой долине жили белые тигры, но она забрала их к себе на небо. Дальше подробно описывалось, как найти храм Куркутты. Сделать это можно было только в ночь двоелуния.

— Я хотел отвезти туда Изольду, — сказал Ольвин, — может, вторая луна помогла бы ее вылечить?

— Ты понимаешь, что кому-то тоже захотелось попасть в храм Куркутты? Нужно обязательно понять, зачем. Подумай, Ольвин, напряги свою память!

Он молчал и водил чайной ложкой по скатерти. Мне показалось, что он просто не хочет мне об этом говорить.

— А может, дело не в храме? — спросил я, теряя терпение, — а в том, что валяется там на земле рядом с храмом?

— Что? — он сразу встрепенулся и уставился на меня.

— Ты когда-нибудь слышал про такие маленькие хрустальные шарики? Бросаешь его в бокал с вином, и вино превращается в красную пену. Это очень приятно, даже слишком…

— Это удовольствие для аристократов.

— Да, но в Долине Двух лун это удовольствие валяется под ногами.

— Ты говоришь так уверенно, как будто сам это видел.

Отступать уже не хотелось. Я ответил, четко выговаривая каждое слово и глядя ему прямо в глаза.

— Да. Я сам это видел.

Дождь снова царапал по стеклу, трещали дрова в камине, а в остальном было тихо как на краю вселенной. И так же неуютно. Я сказал слишком много.

Ольвин уже через силу выдавил из себя улыбку.

— Мартин, если не секрет, как ты туда попал?

— Другим путем.

— Это… она тебя провела?

Он говорил, конечно, о белой тигрице. Он знал ее и очень хорошо! Вот теперь у него появилась тревога в глазах! Теперь, когда речь зашла о ней.

— Она там живет, — сказал я, — это земля ее предков.

— А ты тут при чем?

— Я любил ее, — признался я с неожиданной для себя самого легкостью, — может, и сейчас люблю… Но ты, по-моему, тоже?

Ольвин усмехнулся.

— Не волнуйся, я тебе не соперник. Я даже рад, что ты ее любишь. Сейчас так много желающих распороть ей живот!

— Она правда растерзала вашу мать?

— Да, но я ее ни в чем не виню. Она заступилась за меня. Мать била меня палкой. Думала, что никто не увидит… Она повалила ее на землю и перекусила горло.

— Теперь понятно, почему ты ее так выгораживаешь.

— Понятно?

Он тоже сказал слишком много. Мы смотрели друг на друга как заговорщики.

— Ну и родители тебе достались, Ольвин!

— Да, Бог с ними. У меня есть сестра, которая меня любит и которая…

— Что?

— Послушай, а если это она?

— Что она?

— Если это она спрятала книгу, чтобы я не убивал над ней свое время?

— А зачем она вырвала листы?

— Как зачем? Здесь же написано самое главное и для нее и для меня: как пройти к храму Куркутты! Она нарочно положила их в такое место, где их легко найти.

— Хорошо, но из этого следует, что она прочитала твою книгу.

— У нее было достаточно времени на это. Вспомни, как часто она оставалась одна в доме.

— По-твоему, она понимает по-древнехарейски?

— Почему бы нет? Ведь она моя сестра! Возможно, пряча книгу, она об этом даже не подозревала.

— Я с вами с ума сойду!

Ольвин смотрел на меня и улыбался. Ему всё было ясно.

— Вот видишь, все гораздо проще, Мартин.

С полчаса, пока мы пили чай, я радовался вместе с ним. Но скоро понял, что тревога не оставляет меня.

Ольвин резал сыр, я смотрел на него и старался понять, что мне так во всем этом не нравится. И кажется, понял.

— Нож какой-то тупой, — заметил Ольвин, — надо утром поточить.

— Вот именно, — сказал я.

— Что именно?

— Нож тупой.

Ольвин даже побледнел. Никогда не видел, чтобы люди так стремительно бледнели. У него даже испарина выступила на лбу.

— А это — тот самый?

— Да.

Он приложил нож к запястью и, не примеряясь, резко полоснул им венам, но только содрал кожу.

— Ты что, с ума сошел!

— Да… это не бритва. Еле капает.

Его кровь, описав по руке дорожку, капала на блюдце. Он как под гипнозом смотрел на это, пока я не сунул ему полотенце.

— У вас есть враги, Ольвин?

— Как будто нет.

— Но кто-то же хотел убить твою сестру. Надеюсь, на этот раз ты не скажешь, что все было гораздо проще?

— Не знаю, — сказал он хмуро.

— А еще мне не нравится, что пропажа книги совпадает со внезапным интересом Оорла к Долине Двух лун.

— Книга пропала уже после пожара.

— Все равно не нравится!

****************************************************

**************************

Уходя я поцеловал Нолли в висок и сказал, чтоб она не скучала. Она ответила, что будет вместе с Марианной подшивать занавеску. Глаза у нее были голубые и жалобные, смотреть в них я не стал.

Мы встретились с Изольдой возле городской Ратуши, когда часы пробили полдень. Было пасмурно, но сухо.

— Бог накажет нас, — сказала она, как только подошла ко мне.

Она была безумно красива, хотя платье на ней было все то же, и волосы как обычно стянуты в узел на затылке. Это была совсем другая женщина, напряженная, как натянутая струна, полная какой-то скрытой силы, с лихорадочно блестящими, огромными глазами. На нее все оборачивались, как будто она излучала сияние.

Мы шли в другой конец города, туда, где стоял у пруда белый особняк с красной крышей, похожий на вафельный торт с вареньем. Из всех слуг я оставил только привратника и горничную.

Возле ворот Изольда остановилась.

— Ты что, в самом деле ведешь меня сюда?

— А ты хотела, чтоб я снял номер в дешевой гостинице?

— Мартин, откуда у тебя столько денег?

— Не спрашивай ни о чем, ладно?

— Хорошо, если ты так хочешь.

Она ничему не удивлялась и старалась вести себя так, словно всю жизнь прожила в роскоши. Словно так должно и быть. Только стоя над раскрытой постелью, она задумчиво сказала:

— Какие чистые простыни. Наверно, мы их испачкаем.

И обняла себя за плечи, как будто было холодно. Без одежды, с одним только забинтованным запястьем, она казалась совсем беззащитной.

— Ты боишься?