Новая алмазная сутра - Бхагаван Раджниш

И потом звук одинокого приземляющегося самолета. Следующие пять минут были ужасны. Мы не знали, что они собираются сделать с Ошо. Нирупа попыталась выйти в стеклянные двери, которые выходили на взлетную полосу, надеясь, подать предупреждающий сигнал, но ей приказали вернуться на свое место под дулом автомата. Я чувствовала смертельное спокойствие ожидания, беспомощность, когда вы находитесь в руках жестоких людей.

Напряжение в покинутой комнате, в которой мы ждали, было удушающим, а потом послышались панические крики вооруженных людей. Они не могли понять, почему самолет приземлился, а моторы все же работают. Это было сделано для того, чтобы работали кондиционеры для Ошо, но они не знали этого и сходили с ума. Проходили мгновения, и я чувствовала болезненную пустоту. Затем Ошо вошел через стеклянные двери в наручниках, и по обе стороны от него были люди, которые держали свое оружие наготове. Ошо вошел, как будто он шел в Будда Холл давать утренний дискурс своим ученикам. Он был спокоен, и улыбка появилась на его лице, когда он увидел всех нас, сидящих и ждущих его в цепях. Он вышел на сцену в драме, совсем другой драме, которую он никогда не испытывал раньше, и все же он был тем же самым. То, что случалось с Ошо на периферии, никогда не затрагивало его центра, таким должно быть глубоким и спокойным водоемом он был.

Затем последовало фиаско, когда наши захватчики прочли список имен, из которых я не узнала ни одного. Драма становилась еще более непонятной. "Вы захватили не тех людей", - сказала Вивек. Неправильное кино, неправильные люди - все это было странно для меня. Человек, читавший список имен, посмотрел на меня как альбинос, который покрасил свои волосы в красный цвет. У него были сильные сексуальные вибрации, и я подумала: "Держу пари, что ему нравится причинять людям боль". Мы снова спросили, находимся ли мы под арестом, но не получили ответа. Нас всех вытолкнули наружу, и там было, по крайней мере, двадцать ожидающих полицейских машин с красными и голубыми мигалками.

В этот момент Ошо отделили от нас и посадили в машину одного. Мое сердце ушло в пятки; и когда я сидела в одной из машин, я нагнула голову, положила руки на пустое место, где раньше находилось мое сердце, и мой потрясенный ум затопило сознание, что происходит что-то действительно ужасное. Ни разу полиция действительно хорошо не рассмотрела нас. Если бы они посмотрели, нас бы не заковали в цепи и с нами не обращались бы как с виновниками массовых убийств.

Они бы увидели четверых очень женственных женщин тридцати с лишним лет, таких же опасных, как котята, и двух зрелых интеллигентных мужчин с элегантностью и мягкостью, которых они не видели раньше, а Ошо... что сказать об Ошо... просто посмотрите на его фотографию.

Во время всего эпизода ареста я просто не могла поверить, что американцы смотрят арест Ошо, и не могут увидеть контраст между ним и его захватчиками, между Ошо и другими людьми, которых они когда-либо видели на их экранах телевизоров. Я смотрела телевизор в тюрьме и видела фильм о том, как нас доставляли из тюрьмы в суд и обратно. Телевизионные программы были громкими, вульгарными, полными насилия, и потом неожиданно на экране был древний мудрец, святой человек, улыбающийся миру, его руки и ноги были в цепях. Он поднимал свои скованные руки в намасте миру, который пытался разрушить его. Но никто не мог видеть его.

Нас повезли сломя голову в военную тюрьму, и я думала: эти люди сумасшедшие или что? Улицы были пусты и спокойны, и все же нас везли таким образом, что нас кидало в конец машины, и мы стукались о стены и двери, ушибая колени и плечи.

Ошо был в передней машине, его везли так же, и я думала о нем, о его хрупком теле, и позвоночнике, который был не в порядке. Позже Ошо сказал: "Я сам отчаянный водитель. За всю мою жизнь я совершил только два преступления, и это было превышение скорости. Но это не было превышение скорости, это был совершенно новый вид внезапной остановки, безо всяких причин, просто, чтобы я испытал удар.

Мои руки были скованы, мои ноги были в цепях, и у них были инструкции, куда надеть цепь на моей талии, в точности в то место, где у меня болела спина. И это происходило каждые пять минут: неожиданно быстро, неожиданная остановка просто, чтобы я получил как можно больше боли в спине. И никто не сказал: "Вы причиняете ему боль".

Прибыв в тюрьму, Джаеш, удивленный новым поворотом, который принял его отпуск, воскликнул с наигранным гневом: "Кто заказал этот отель?" Мы провели ночь на стальных скамейках, и нам ничего не давали есть или пить. Туалет был в середине комнаты, так что "электронный глаз" около двери мог следить за каждым нашим движением.

Ошо был в такой же камере, похожей на клетку, один, а рядом с ним Деварадж, Джаеш и три пилота.

Деварадж окликнул Ошо через решетку: "Бхагван?"

"Мм?" - ответ Ошо.

"Все в порядке, Бхагван?"

"Мм - приходит ответ. Потом пауза, и со стороны Бхагвана доносится его голос:

"Деварадж?"

"Да, Бхагван". "Что происходит?"

"Я не знаю, Бхагван".

Потом длинная пауза, затем голос Бхагвана: "Когда мы будем продолжать?"

Деварадж отвечает: "Я не знаю".

Потом снова пауза, и затем голос Бхагвана снова: "Это, должно быть, ошибка. Это нужно прояснить".

В третьем ряду клеток были мы, четверо женщин, и женщина-пилот, которая плакала и кричала. Я смотрела на контраст между нашей центрированностью и женщиной, которая ходила взад и вперед и кричала, и я чувствовала благодарность, что даже в этой ситуации я могла чувствовать качество медитации во мне, которому Ошо учил меня много лет. У меня не было возможности ощутить его до этого так ясно. Однако и у меня были моменты ярости.

Было очевидно, что тюремная система придумана для того, чтобы сломать человека, унизить его, запугать, и затем сделать из человека послушного раба. Во время первых нескольких часов нам сказали, что против правил давать заключенным кофе.

Это сделано потому, что его часто бросают в лицо охране. Я была в шоке, когда услышала это, и не могла понять, как кто-то может выплеснуть горячий кофе в лицо тому самому человеку, который дает его ему. Несколько часов спустя я совершенно поняла это, и я знаю точно, в кого полетел бы мой горячий кофе, если бы у меня была возможность.

Всю ночь и весь день мы оставались в наших клетках, а потом нас доставили в комнату суда для решения о выпуске под залог. "Это займет только двадцать минут", - сказали нам, - "просто обычная процедура".

Для того чтобы доставить нас в комнату суда, на нас должны были быть надеты ножные кандалы, на руки надели наручники, которые соединялись с цепью на поясе.

Двое человек вошли в камеру Ошо, и я наблюдала их через решетку. Они были очень грубы с ним, и один из них ударил Ошо ногой и толкнул его лицом к стене.

Он толчком раздвинул ноги Ошо и потом повернул лицом к себе. Видеть такую жестокость по отношению к только что родившемуся ребенку - что могло быть более отталкивающим. Ошо не оказывал ни малейшего сопротивления. Сорвать цветок - это насилие, когда это касается Ошо. Его хрупкость и мягкость вызывают благоговение.

Я видела человека, который сделал это. Я и сейчас могу видеть его лицо. Я была в таком гневе и такая бессильная сделать что-либо, что когда я видела этого человека, я смотрела на его голову и хотела, чтобы она взорвалась.

Вопрос залога был ложью с самого начала. Я заметила, что судья, выглядевшая по-домашнему женщина, которую звали Барбара де Лейни, ни разу не взглянула на Ошо во время всей процедуры суда. Однажды во время "судебного разбирательства" наш адвокат Бил Дейл сказал: "Хорошо, ваша честь, вы, по-видимому, заранее уже все решили. Мы можем идти домой".

Ошо был обвинен в незаконном полете. Было сказано, что он знал о своем ордере на арест за нарушение эмиграционных законов и старался избежать его. Мы были обвинены в помощи и в пособничестве незаконному полету и сокрытии человека от ареста.

Нам просто становилось плохо, когда мы представляли, что произойдет, если Ошо придется провести еще одну ночь в тюрьме - он может серьезно заболеть. В течение многих лет его диета специально контролировалась в связи с диабетом, и он принимал медикаменты в фиксированное время. Весь его распорядок был очень строго рассчитан и никогда не нарушался. Если он не ел правильную пищу в определенное время, он мог заболеть. У него была астма и аллергия на любые запахи. В течение многих лет за этим наблюдали, и даже запах новых занавесок или чьих-нибудь духов мог вызвать приступ астмы. Его по-прежнему беспокоила спина - выпадение ушибленного позвоночного диска, и это так никогда и не вылечилось. Мы попросили, чтобы Ошо перевели в госпиталь.

"Ваша честь", - начал Ошо. - "Я задаю вам простой вопрос..."

Судья его прервала и высокомерно сказала, чтобы он говорил через защитника.

Ошо продолжал: "Ваша честь, я чувствовал себя очень плохо на этих стальных скамейках, и я постоянно спрашивал этих людей - но не было даже подушки".