Дневник, 2006 год - Сергей Есин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На собственном семинаре в этот день, разбирая повесть Чепкасова в «Нашем современнике» и огромный материал Миронова, я говорил о необходимой для писателя социальной и литературной рефлексии, приводил цитаты из Фаулза. Он действительно мне близок, как справедливо заметила Нина Павловна. Семинар, мне кажется, прошел хорошо.
Не могу не отметить один маленький факт. На семинар зашел Евгений Михайлович Солонович — просто поздороваться, я это внутренне расцениваю как поддержку после недавних выборов. Здесь мало упомянуть об интеллигентности или доброте, потому что эти понятия не отражают божественности иных человеческих отношений!
Вечером говорил с Лакшиной. О Солженицыне, он вернулся, лишь когда узнал, что Лакшин умер. О переделке «В круге первом». В варианте, вышедшем в самиздате, звонок был предупредительный какому-то другу профессору, которого должны были арестовать. Почему вдруг автор переписал роман, и герой принялся спасать от советского режима не конкретного человека, а всю Америку? Рассказала, что по радио «Эхо Москвы» бойцы наших дней Киселев, Латынина и Афанасьев уверяли всех, что герой Певцова настоящий герой. Я никогда не соглашусь, что нагадить собственному государству, какое бы оно ни было, и собственному народу — это доблесть. Для меня всегда звучала дико фраза Ленина о необходимости поражения России в первой мировой войне. Мне далеко не все равно, какой ценой достигается победа. Если персонаж Певцова герой — значит, общественное сознание поколеблено, оно лишено чувства родины.
Интересный штрих. Когда я уже уходил с кафедры, мне встретился молодой человек, представившийся Баташовым, сотрудником национального проекта по здравоохранению. Им нужны стихи о здоровом образе жизни, против пьянства и других злоупотреблений, для того чтобы потом сделать слоганы и рекламные песенки для электронных средств массовой информации. Вечером же показали главного ответственного за эти проекты, — каковы они, я уже знаю от главного санитарного врача Онищенко, — он все говорил и говорил, заглядывая в бумажки. Необходимо отметить, что нынешнее поколение кремлевских политиков использует эстраду не в пример лучше предыдущего, просто виртуозно. Вот так песни соединились с громадьём планов. Я, кстати, господина Баташова озадачил, попросив его письменно определить, что он хочет. Вот уж теперь в администрации, наверное, скрипят перья!
15 февраля, среда. Капитанская рубка, на которой я простоял три срока, отдалилась от меня, теперь я в каюте и стараюсь без особой надобности не выглядывать на палубу и не заглядывать в другие корабельные помещения. Зато с удовольствием хожу в среду по утрам в спортзал — разве раньше я нашел бы для этого время?
В два часа уже был в институте: в три защита дипломов и параллельно в конференц-зале встреча с «Литучебой». Это уже инициатива БНТ. Все радуются, словно в их жизни вот-вот, наконец, произойдет что-то значительное, например литература выйдет из тени. В конференц-зал я не пошел, там пребывал В.П.Смирнов, в парадном костюме и очень оживленный. Я знаком с подобным его состоянием, возникающим от хода луны или каких-то внутренних подвижек в институте.
Защищалось шесть человек, между которыми мне интересны Стас Ефросинин, Елена Георгиевская и мой Маркус Гасунс. О Ефросинине интересно говорили Василевский и Тиматков, каждый по-своему, но оба точно. Самую большую дискуссию вызвала Лена Георгиевская. Мы всегда много говорим, когда работа интересная, все остальное выпуливается, как на швейной машинке. О ней очень толково говорил Рекемчук, приводя мою рецензию в качестве образца для предисловия в ее будущую книгу. Студенты мне даже похлопали, подобное у меня во время защиты диплома впервые. А сама Лена сказала фразу, которую я уж точно не забуду: «Есин навсегда останется для нас, выпускников, ректором и хорошим человеком». Это почище тех орденов, которыми меня задарили на семидесятилетие. Я вообще заметил, что после переизбрания студенты меня отчаянно полюбили, большинство норовит попасть мне на глаза, чтобы поздороваться. Теперь я буду называть это «эффектом Солоновича».
Дискуссия возникла и по поводу Баженовой, ученицы В. Гусева, и по поводу Мальцевой, ученицы Б. Анашенкова. Борис говорил неважно, не представляя студентов и законченные работы, а скорее рассказывая об этапах их студенческой у него жизни и зажигаясь от своих не очень наполненных слов. Не прошел и менторский тон прибежавшего из конференц-зала В.П… Он явно симпатизировал Баженовой. Довольно активно возражал на его рецензии Джимбинов, совсем по-другому оценивавший работу и этой студентки, и поэтов Верстакова, Сырневу и Шепилова. Моя точка зрения ближе к джимбиновской, начитанность не проспишь. Попутно, я это заметил по его специфическому цитированию, С.Б. все еще воюет с советской властью. По Мальцевой с предельной доброжелательностью, но все же прошлась Н.В. Корниенко, здесь тоже начитанность и опыт не спрячешь, они, как шило, высовываются из мешка, даже вопреки установке на либерализм. Она все же сумела вытащить в работе лучший, но уже не «романтический», а литературоведческий кусок. Из ее же литературоведческой памяти платоновская цитата: «В голове инженера больше мыслей, чем в голове писателя». (К слову. За обедом БНТ рассказал, что к нему приходил племянник Платонова. Просьба все та же: открыть музей. Я кратко посвятил его в историю создания мемориальной комнаты, вплоть до эскизов для ее оформления. Тут же порадовался: эти проблемы решать уже не мне.) Приведу еще одну небольшую цитатку — как много интересного возникает по ходу дела. Вот говорит Толя Королев: «Бумага не зеркало, нечего перед ней прихорашиваться».
Как все же последователен, безупречен во вкусе Андрей Турков! Не забыть бы, написать рецензию на рассуждения «Вопросов литературы» по поводу третьего тома сочинений В.Я. Лакшина.
Вечером пришлось идти на «Человека из Ламанчи» в театр Советской Армии. Так бы и не пошел, но это спектакль с Зельдиным, уже 36-й, и всегда можно думать, что спектакль последний — Зельдину 91 год! Господи, живи он долго, безмятежно и счастливо. Спектакль, разумеется, скучный, как компьютерная проза, со всем дурновкусием Юлия Гусмана, но то, что делает на сцене сам Зельдин, — это, конечно, героизм. Правда, декламирует он текст с тем же пафосом, который впервые был явлен миру в фильме «Свинарка и пастух», потом звучал в «Учителе танцев». Неунывающий артист так же был взволнованно романтичен и хорош, как всегда, — как в Гатчине, как в Театральном обществе, как в застолье у Т.В. Дорониной. Народу было много, особенно людей в возрасте. Может быть, пожилые люди ходят на этот спектакль черпать веру в долгое продолжение их собственной жизни? И даже если это так, то пусть играет, играет и играет, хоть каждый день. Кстати, на фоне песен и декламаций второго акта почти придумал следующую главу романа.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});