На заработках - Николай Лейкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Остальныя женщины нерѣшительно пошли за Анфисой.
— А Лукерьюшку-то? напомнила Акулина. — Разбудить ее, что-ли, да тоже съ собой захватить?
— Ну, ее… Ну, что пьяную!.. Пусть проспится. Да и не нашей она компаніи, отвѣчала Анфиса.
Женщины направились къ воротамъ двора.
— А только и баловницы-же мы, бабоньки! Смотри на милость, чай пить идемъ въ трактиръ, словно барыни какія! улыбаясь говорила скуластая демянская женщина.
— Такъ вѣдь не околѣвать-же. Надо-же погрѣться. Вишь, у меня руки даже не разминаются, до того смерзли, пробормотала Анфиса, дуя въ кулаки.
— И я вся окоченѣла, Акулинушка, дрожа всѣмъ тѣломъ, но стараясь улыбнуться, сказала Арина и принялась подпрыгивать.
— Ахъ, какая стужа! Вотъ стужа, такъ стужа! слышалось со всѣхъ сторонъ.
— А для озими-то теперича какъ такая стужа нехороша! Просто бѣда, прибавилъ кто-то. — Людямъ-то еще туда сюда такая стужа, а храни Богъ, ежели морозъ озимь побьетъ и опять неурожай будетъ…
Женщины вышли на улицу и поплелись по дорогѣ.
XXXIV
Поспрашивая у прохожихъ, какъ пройти въ чайную, женщины дошли до чайной. Сначала имъ указали на трактиръ, но доведя до него женщинъ, Анфиса увидала красную вывѣску и остановилась. Какъ бывалая въ Петербугѣ, она знала, что подъ красной вывѣской берутъ за чай дороже.
— Нѣтъ, дѣвушки, это трактиръ, тутъ красная вывѣска, тутъ дешево не напоятъ, тутъ сдерутъ. А намъ нужно чайную. Тамъ дешевле поятъ, сказала она и опять обратилась къ прохожимъ за указаніями.
И вотъ передъ женщинами чайная, помѣщающаяся въ маленькомъ деревянномъ ветхомъ домишкѣ съ мезониномъ. Надъ входомъ не было красной вывѣски и Анфиса оживилась.
— Вотъ, вотъ… Сюда… заговорила она. — Здѣсь мы лѣтось и пили чай, когда на тряпичномъ дворѣ работали. Пойдемте, дѣвушки. Здѣсь женщина заведеніе держитъ.
Компанія вошла въ чайную. За стойкой, однако, стоялъ мужчина съ окладистой бородой, въ пиджакѣ и въ длинной серебряной часовой цѣпочкѣ, надѣтой черезъ шею, поверхъ жилетки. На стойкѣ лежали грудой булки, крендели и баранки, на отдѣльной подставкѣ около стойки кипѣлъ громадныхъ размѣровъ позеленѣвшій самоваръ. Чайная состояла изъ двухъ комнатъ. За столами сидѣло человѣкъ десять-двѣнадцать неопредѣленнаго званія мужчинъ, очень плохо одѣтыхъ. Была и баба въ опоясанномъ полушубкѣ съ груднымъ ребенкомъ за пазухой, который тихо плакалъ. Войдя въ чайную, женщины прижались другъ къ дружкѣ, остановились и выпихивали впередъ Анфису, чтобы она торговалась.
— Садитесь, садитесь вонъ налѣво. Вы артелью?.. Сейчасъ я вамъ два стола вмѣстѣ сдвину, заговорилъ мужчина въ пиджакѣ, выскакивая изъ за стойки.
— Ты постой… Ты погоди… остановила его Анфиса. — Ты прежде скажи намъ, милостивецъ, за сколько ты насъ всѣхъ напоишь. Насъ тутъ десять бабъ.
— Да вѣдь ужъ порядокъ извѣстный. Какъ вездѣ… Садитесь.
— Нѣтъ, ты скажи. Ежели дорого, то мы и пить не будемъ, настаивала Анфиса.
— Да у насъ по пятачку съ человѣка, а ежели артелью, да булки брать будете — ну, по три копѣйки.
— Куда намъ булки, что ты! Вишь, что захотѣлъ! Булки… Чернаго хлѣба возьмемъ, пожалуй, ежели не дороже чѣмъ въ лавочкѣ.
— Ну, вотъ видите… Стало быть и по три копѣйки васъ поить не расчетъ. Чернаго хлѣба мы не держимъ. Вы что тутъ? Работаете гдѣ-нибудь, что-ли?
— А на тряпичномъ дворѣ, мы съ тряпичнаго двора.
Мужчина въ пиджакѣ подумалъ и отвѣчалъ:
— Ну, ужъ сказалъ, что по три копѣйки, такъ по три копѣйки и напою. Садитесь.
— За три копѣйки дорого. А ты спусти что нибудь. За двѣ попой, продолжала Анфиса.
— И разговаривать не стоитъ! Что вы бѣлены объѣлись, что-ли, что цѣнъ не знаете!
— Спусти, милостивецъ… Мы тутъ на тряпичномъ всю недѣлю проработаемъ и кажиный день къ тебѣ ходить будемъ.
— Да вѣдь ужъ и такъ спустилъ. Изъ-за этого только и спустилъ, что артелью. Десять васъ душъ — ну, за тридцать копѣекъ.
— Ты за двадцать попой.
— Поворачивайте оглобли!
Мужчина въ пиджакѣ рѣшительно махнулъ рукой и удалился за стойку. Женщины стали шептаться. Черезъ минуту Анфиса сказала:
— Ну, за четвертакъ. Спусти пятачокъ-то, голубчикъ.
— Вамъ сказано, чтобы вы уходили!
Нѣсколько женщинъ тронулись къ дверямъ. Другія начали ихъ останавливать. Началось опять перешептыванье. Арина и Акулина отдѣлились и сѣли за столъ.
— Ну, подавай, подавай и намъ чаю, что ужъ съ тобой дѣлать! заговорила Анфиса и стала приглашать остальныхъ женщинъ къ столу. — Дорого ты, голубчикъ, берешь, дорого. Не расчетъ намъ къ тебѣ ходитъ пить чай. Тутъ лѣтось женщина за стойкой стояла, такъ она, я помню, дешевле поила коли ежели артелью.
— Была да сплыла. Изъ-за того и сплыла, что дешево поила, отвѣчалъ мужчина въ пиджакѣ, гремя чашками, набирая ихъ на подносъ. — Вы тоже разочтите, что вѣдь за помѣщеніе платимъ, права выправляемъ, посуду бьемъ, такъ какъ дешевле-то трехъ копѣекъ поить! Вы вѣдь, деревня, ничего этого не понимаете. На десятерыхъ кипятку-то сколько надо! Вы вѣдь ведро вызудите.
— Нѣтъ хлѣбушка-то здѣсь ржанаго. Надо будетъ въ лавку бѣжать. Сложимся, дѣвушки, по копѣечкѣ и купимъ на гривенникъ хлѣба. Нельзя вѣдь не позобливши до обѣда… Животы подведетъ… говорила Анфиса.
— Да, да, да… Такъ ужъ ты будь старостихой… Сходи за хлѣбомъ, а потомъ и посчитаемся, отвѣчали женщины.
Черезъ минуту былъ поданъ чай на составленные два стола, вскорѣ вернулась и Анфиса съ хлѣбомъ, и женщины отдались чаепитію. Съ необыкновенной жадностью глотали онѣ горячую влагу, съ шумомъ схлебывая ее съ блюдечекъ и жуя хлѣбъ. На лицахъ появились веселыя улыбки.
— Въ теплѣ-то да за тепленькимъ, такъ какъ, дѣвушки, хорошо!.. Рай красный! говорила Акулина. Теперь вотъ и руки какъ руки… Въ себя пришли. А давеча, куда холодно было.
— Еще-бы! Вѣдь цѣлую ночь въ холоду… слышалось со всѣхъ сторонъ.
— Почтенный! Чайничекъ-то у насъ пустъ! Нацѣдите еще кипяточку! выкрикивала мужчинѣ въ пиджакѣ Анфиса.
— Вотъ и я теперь оттаяла, сказала Арина, выпивъ чашекъ пять чаю. — А давеча просто не своя была. Не только-что снаружи, а даже нутро все тряслось.
Чай былъ спитъ, но женщины все еще продолжали пить кипятокъ, до того онѣ назяблись за ночь, до того имъ пріятно было горячее. Наконецъ онѣ опрокинули чашки на блюдечкахъ кверху донышкомъ и чаепитіе кончилось. Анфиса разсчиталась съ хозяиномъ чайной и заторопила женщинъ:
— На работу, дѣвушки, на работу. Долго мы сидѣли здѣсь. Прикащикъ-то на тряпичномъ, поди ужъ вставши, дожидается насъ и ругается. Закапризится, что поздно за работу примемся… такъ вѣдь можетъ и со двора согнать.
Всѣ поспѣшно повскакали и стали выходить изъ чайной на улицу. По улицѣ онѣ почти бѣжали по направленію къ тряпичному двору.
Прикащикъ на тряпичномъ дворѣ дѣйствительно былъ уже вставши и расковыривалъ крючкомъ какую-то сильно слежавшуюся кучу мусора, разсматривая, изъ чего она состоитъ. Изъ подъ навѣса виднѣлись уже старуха и двѣ ея товарки по работѣ. Онѣ сидѣли около тряпокъ и разбирали ихъ.
— Долгонько, толстопятыя, вы по трактирамъ проклажаетесь, долгонько! — сказалъ женщинамъ прикащикъ. — Эдакъ вѣдь намъ нельзя, за это мы въ другой разъ и по шеямъ. Деньги вѣдь за работу-то берете, а не щепки. Ну, принимайтесь скорѣй за тряпки. Живо, живо!
Женщины бросились подъ навѣсъ.
— А гдѣ-же Лукерьюшка? — вспомнила про Лукерью Акулина. — Неужто еще все спитъ? Надо ее разбудить, а то вѣдь прикащикъ ее со двора сгонитъ.
И она бросилась въ сарай за Лукёрьей. Лукерья оказалась дѣйствительно все еще спавшей подъ мѣшками съ тряпками. Акулина насилу раскачала ее.
— Иди, мать, за работу. Прикащикъ ругается. Мы ужъ всѣ принялись и работаемъ, говорила Лукерьѣ Акулина.
Лукерья, вылѣзши изъ-подъ мѣшковъ, ежилась отъ холоду и посоловѣлыми глазами смотрѣла на Акулину. Лицо ея было страшно отекши и опухши и отъ нея самой сильно разило виннымъ перегаромъ.
— Страхъ какъ башка трещитъ! Ошиблась я вчера, сильно ошиблась насчетъ вина. Чулки-то продала да и вздумала выпить. Фу! Даже еще сегодня шатаетъ! жаловалась Лукерья Акулинѣ и нетвердыми шагами поплелась за ней изъ сарая подъ навѣсъ.
Начался второй рабочій день на тряпичномъ дворѣ. Гдѣ-то на колокольнѣ заунывно звонили къ заутрени.
XXXV
Послѣ холодной ночи и утренняго мороза день разыгрался опять теплый и солнечный. Весеннее солнышко весело заглядывало подъ навѣсъ и свѣтлой узкой полосой ложилось по краю его. Хотя женщины сортировали тряпки въ той части мѣстности подъ навѣсомъ, которая оставалась въ тѣни, но работать и тамъ было не холодно. Время отъ времени, онѣ, впрочемъ, выходили на солнышко и съ наслажденіемъ потягивались. Принялась за работу и Лукерья, но работа со вчерашняго похмѣлья, видимо, была ей тяжела. Лукерья то и дѣло прерывала работу, чтобы закурить папиросу.