На заработках - Николай Лейкин

— У тряпичниковъ работать, да про запасъ оставлять, такъ больно жирно будетъ.

— А какъ-же иначе?

— День прошелъ, сыта, жива — ну, и ладно.

— Нѣтъ, кормилецъ, произнесла Акулина. — Вѣдь намъ всѣ праздники-то на Пасхѣ безъ работы жить, такъ надо и о запасѣ подумать. Вотъ тогда волей-неволей на постоялый пойдешь. Куда приткнуться-то? Да пить, ѣсть надо. А заработковъ никакихъ. Вѣдь у васъ на Пасхѣ работы не бываетъ?

— Въ пятницу на страстной недѣлѣ дѣйствительно дворъ запираемъ, потому нужно-же и намъ покой имѣть, ну, а на четвертый день Пасхи приходите.

— Такъ вотъ, видишь, пять дней безъ работы. Да надо тоже передъ Пасхой-то въ баню сходить, самой помыться да и пообстираться малость — и вотъ опять деньги. Здѣсь вѣдь не деревня, сказывали, что и за баню нужно деньги платить.

— А то даромъ, что-ли! Само собой, за баню пятачокъ подай.

— Мало пятачка-то, подхватила Анфиса. — Ежели съ вѣничкомъ, то еще копѣйку подай, да мыла хоть на двѣ копѣйки. А какъ безъ вѣника и безъ мыла мыться и тереться! Вотъ онѣ и всѣ восемь копѣекъ.

— Восемь копѣекъ за баню! — воскликнула Акулина, не бывавшая въ Петербургѣ. — Боже милостивый! Да вѣдь это разоренье! Вотъ видишь, кормилецъ! А ты говоришь: идите на постоялый дворъ.

Прикащику надоѣло слушать бабьи разговоры о денежныхъ разсчетахъ. Онъ разсердился и воскликнулъ:

— Да что вы передо мной-то бобы разводите попусту! Словно я вашъ батька. Вамъ даденъ сарай для ночевки, а не любъ онъ, такъ гдѣ хотите, тамъ и ночуйте.

Прикащикъ махнулъ рукой и ушелъ. Женщины стали переговариваться, ужъ не идти-ли и въ самомъ дѣлѣ отъ такого холоду ночевать на постоялый дворъ. Однѣ стояли за постоялый дворъ, въ томъ числѣ и Анфиса, другія были противъ постоялаго двора и рѣшили ночевать въ сараѣ. Рѣшили ночевать въ сараѣ и Акулина съ Ариной.

— Подъ мѣшки съ тряпками забьемся, какъ вонъ вчера Лукерья сдѣлала — и въ лучшемъ видѣ будетъ. На ноги тоже мѣшки съ тряпками. Богъ поморозитъ, Богъ и согрѣетъ, весело говорила Акулина, чтобы ободрить нѣсколько пріунывшую Арину.

Ужинали опять всѣ женщины вмѣстѣ, въ складчину, также запивали ѣду водой изъ ковша, взятаго у хозяйской кухарки, какъ и вчера, но когда пришлось укладываться на ночлегъ, Анфиса и двѣ другія демянскія женщины отправились ночевать на постоялый дворъ.

Оставшіяся на дворѣ стали устраиваться въ сараѣ, чтобы хоть какъ-нибудь потеплѣе провести ночь.

— Шалашъ мы изъ мѣшковъ съ тряпьемъ сдѣлаемъ — вотъ что я придумала, говорила Фекла — демянская женщина съ скуластымъ лицомъ. — Одни мѣшки поставимъ стоймя на манеръ каморочки, а сверху доски положимъ и на доски опять мѣшки, да подъ мѣшки-то въ каморку и залѣземъ. Ляжемъ потѣснѣе, сверху, у кого что есть, всѣ сообща укроемся и ладно будетъ. Влѣземъ туда, да и опять мѣшками завалимъ себя. Такъ тепло будетъ. Тряпка вѣдь она грѣетъ. Давайте, дѣвушки, укладываться.

Всѣ женщины принялись ставить мѣшки, какъ говорила Фекла. Черезъ нѣсколько времени кой-какое подобіе шалаша было готово и женщины стали подлѣзать подъ него и укладываться на ночлегъ.

— Заваливай теперь скорѣй, Акулинушка, мѣшками четвертую-то сторону, заваливай, да и сама влѣзай къ намъ! командовала Фекла. — Вотъ такъ!.. Видишь, какъ хорошо теперь. А надышемъ, такъ еще лучше будетъ. — Ну, что, хорошо? спрашивала она лежавшихъ вмѣстѣ съ ней подъ мѣшками товарокъ. — Видите, какъ я ладно придумала! Вотъ ужъ подлинно, что вѣкъ живи и вѣкъ учись.

— Ладно-то ладно, отвѣчала Акулина: а только ужъ духъ очень отъ тряпокъ.

— И, милая! что тутъ духъ! Было-бы тепло да безъ обиды. А къ духу принюхаемся. Духъ вѣдь онъ только съ первоначала, а потомъ, какъ заснешь — и не слышишь никакого духа.

Фекла, какъ подлѣзла подъ шалашъ изъ мѣшковъ, такъ почти сейчасъ и заснула. Стали раздаваться всхрапыванія и присвистыванья носомъ и другихъ женщинъ, но Акулина еще не спала. Она вспомнила о своемъ ребенкѣ, оставленномъ въ деревнѣ, слезы быстро сжали ей горло, и она сказала Аринѣ:

— А какъ-то мой дружочекъ, маленькій Спиридоша, въ деревнѣ! Думаю, ужъ живъ-ли, сердечный?

— Ну вотъ… Съ чего-жъ ему умирать-то! отвѣчала Арина. — Богъ милостивъ.

— Грудной вѣдь… Ахъ, Ариша, Ари…

Акулина хотѣла еще что-то сказать и не договорила. Слезы брызнули у ней изъ глазъ и не дали ей говорить. Она заплакала навзрыдъ.

— Ну, полно, полно… Что ты себя-то надрываешь! Уймись, утѣшала ее Арина.

— Ахъ, дѣвушка! Не знаешь ты материнскаго сердца. И хоть-бы вѣсточку, хоть-бы вѣсточку какую-нибудь объ немъ!..

— Да какъ-же, Акулинушка, вѣсточку, коли тамъ въ деревнѣ не знаютъ, куда намъ и писать.

— Да, да… Да и мы-то не можемъ ихъ увѣдомить, куда намъ отписать. На какое мѣсто писать? Когда мы еще осядемъ настоящимъ манеромъ! Видишь, гдѣ день, гдѣ ночь живемъ. Вотъ объ этомъ-то я, дѣвушка, и горюю, такъ какъ-же не плакать!

— И я горюю, однако-же коровой не реву.

— Да о чемъ тебѣ ревѣть! Ты дѣвушка, Арина.

— Какъ о чемъ? Что-жъ, что дѣвушка? Нешто это не горе, что я рубля не могу послать въ деревню родителямъ, а они всѣ перезаложились, отправляя меня въ Питеръ на заработки.

— Охъ, охъ, охъ! О деньгахъ и не говори! Вѣдь и меня-то, поди, какъ клянетъ свекровь, что я имъ ни копѣйки денегъ не шлю! Вѣдь онѣ тамъ, въ деревнѣ, не знаютъ, какъ трудно въ Питерѣ на счетъ денегъ… Думаютъ, что ужъ ежели Питеръ, то здѣсь для всѣхъ горы золотыя. А вотъ, поди-ка… наскреби хоть рубликъ… Ужъ хоть на ребеночка-то, на ребеночка-то, на Спиридончика моего милаго что-нибудь послать!

И Акулина опять зарыдала. Только въ волю наплакавшись, стала она засыпать. Арина заснула раньше.

XXXVII

Третій рабочій день на тряпичномъ дворѣ прошелъ въ томъ-же порядкѣ, какъ и два предшествующіе дня. Ночью подъ шалашомъ изъ мѣшковъ съ тряпками спать было хоть нѣсколько теплѣе, но за то воздухъ былъ ужасный и женщины проснулись съ головной болью, вдыхая въ себя во время сна вонь тряпокъ. Въ особенности онъ подѣйствовалъ на Акулину. Выйдя поутру изъ сарая на дворъ, она просто шаталась и долго сидѣла на какомъ-то опрокинутомъ ящикѣ, пока хоть немного пришла въ себя. Ноги были слабы, въ поясницѣ и въ плечахъ чувствовалась ломота, голова была тяжела. Вернувшіяся съ ночлега на постояломъ дворѣ женщины очень расхваливали постоялый дворъ.

— По пяти копѣекъ, милыя, съ насъ взяли, но ужъ за то какъ спать-то было чудесно! разсказывала Анфиса. — Улеглись мы на полу у печки, а отъ печки такъ и пышетъ тепломъ. И вѣдь такая печка хорошая, что даже къ утру не остыла. У самой печки спали, мѣсто непроходное и то-есть ни единая душа насъ не потревожила. Ни-ни, чтобъ кто-нибудь наступилъ или ногой пнулъ. И спрашивали мы тоже хозяевъ насчетъ Пасхи… Вѣдь нужно-же намъ будетъ гдѣ-нибудь на праздникахъ приткнуться, когда здѣсь на дворѣ работы не будетъ. Ну, вотъ хозяева и говорятъ: «ежели, говорятъ, васъ артель и ежели, говорятъ, дадите по четвертаку впередъ, то можете жить цѣлую недѣлю — и вещи ваши въ сохранности будутъ, а только надо хоть человѣкамъ пяти прописаться, и прописка эта будетъ стоить по гривеннику съ человѣка». И я такъ расчитала, что ежели насъ десять женщинъ и дадимъ мы хозяевамъ два съ полтиной, да полтину на прописку, то ужъ мы всѣ праздники спокойны будемъ.

— Два съ полтиной да полтину!.. Вѣдь это будетъ, стало быть, три рубля… Да что ты, Анфисушка! Вѣдь это ужасъ какія деньги! воскликнула скуластая Фекла. — Три рубля. Шутка-ли это!

— А какъ-же ты хочешь иначе? Вѣдь это по три гривенника на человѣка.

— Да откуда ихъ взять-то при безработицѣ? Отдай три гривенника, а потомъ и клади зубы на полку. На какіе шиши мы будемъ питаться-то?

— Надо ужъ теперь какъ-нибудь на праздникъ сколачивать.

— Да какъ тутъ сколотишь отъ двугривеннаго въ день!

— Однако, вѣдь, милыя, отсюда со двора на праздникъ выгонятъ, такъ куда-же дѣться?

— Будемъ лучше въ ночлежный ходить и по пятачку за ночлегъ платить. И наконецъ въ ночлежномъ за пятачокъ и щей хлебать малость даютъ и чаемъ поятъ.

— Вѣрно. Но зато переночевалъ и ужъ наутро ступай на всѣ четыре стороны, а куда-жъ мы днемъ-то дѣнемся? Вѣдь не слоняться-же цѣлый день по улицамъ. А на постояломъ хозяева и день позволяютъ жить. Все-таки будетъ пристанище.

— Да, да… Эдакій праздникъ, святая недѣля, Пасха — и вдругъ будемъ безъ пристанища! Нельзя-же цѣлые дни съ котомками по улицамъ бродить, подхватили другія демянскія женщины. — Ну, продадимъ что-нибудь изъ одежи, заложимъ какую ни-на-есть вещь, а ужъ безъ пристанища на Пасху нельзя… Пасха великій праздникъ. Веди насъ туда на постоялый въ страстную пятницу, Анфисушка.

— Конечно-же, надо основаться на постояломъ… — отвѣчала Анфиса. — Къ тому-же я вамъ по пятачку въ недѣлю и выторговала.

— Да зачѣмъ намъ за недѣлю? — возразила Арина. — За недѣлю отдадимъ на постоялый, а вдругъ на Пасхѣ такое мѣсто найдемъ для работы, гдѣ съ ночлегомъ? Вѣдь ужъ деньги-то на постояломъ назадъ не отдадутъ.