На заработках - Николай Лейкин

— Гдѣ ты на Пасхѣ другое мѣсто для работы найдешь? Полно тебѣ врать-то!.. Огородныя работы вездѣ начинаются послѣ Пасхи. Ежели и придется съ четвертаго дня праздника работать, такъ ужъ нигдѣ въ другомъ мѣстѣ, какъ здѣсь, на тряпичномъ дворѣ. А здѣсь какой ночлегъ? Собаки дворовыя въ иномъ мѣстѣ — и тѣ спятъ лучше, доказывала Анфиса.

— Такъ-то оно такъ. Но зачѣмъ намъ за постоялый дворъ по тридцати копѣекъ впередъ платить? Будемъ платить каждый день по пятачку… стояла на своемъ Арина.

— Да вѣдь по пятачку-то выйдетъ дороже…

— А насколько дороже? Только на лишній пятакъ въ недѣлю. За то мы будемъ вольные казаки и никакой намъ прописки паспортовъ не надо, подхватила Фекла. — Ариша это правильно говоритъ. Вѣрно, Акулинушка? обратилась она къ до сихъ поръ молчавшей Акулинѣ.

— Охъ, не можется мнѣ сегодня! отвѣчала, пожимаясь, Акулина. — Дѣлайте какъ хотите. Я отъ міра не отстану. Конечно, по пятаку-то кажинный разъ ладнѣе будетъ платить, прибавила она.

— По пятаку, по пятаку… Это самое любезное дѣло! кричали и другія женщины. — Чего тутъ сразу три гривеника отдавать.

— А ежели за пятакъ-то хозяйка не позволитъ днемъ у ней пристанище имѣть? сказала Анфиса.

— Позволитъ. Какъ не позволитъ! Насъ вѣдь артель. Ино у ней на праздникахъ щецъ похлебаемъ, ино кашки поѣдимъ. Нельзя-же, дѣвушки, на Пасху, да и не разговѣться, а на сухомъ хлѣбѣ сидѣть. Пасха — великъ день. Ужъ хоть продадимся, да по кусочку мясца у хозяйки на постояломъ попробуемъ, такъ зачѣмъ-же она торговлю будетъ отъ себя отбивать и отъ своей выгоды отказываться?

— Объ этомъ все-таки надо поговорить съ хозяевами. Я не говорила.

— И поговоримъ! Вотъ сегодня пойдемъ ночевать и уговоримся. Просто, дѣвушки, невозможно здѣсь на тряпичномъ спать, сказала Акулина. — Отъ этого самаго тряпичнаго духу у меня до того голову сдавило, что я сегодня совсѣмъ больная. Вотъ теперь сижу, а самой рукой и ногой тяжко пошевелить. Ну, храни Богъ, сляжешь?

— Да вѣдь и я, Акулинушка, сегодня хожу какъ полоумная, а только бодрюсь, подхватила Арина. — А это отъ духу, отъ тряпокъ… Ужасти, какъ этотъ духъ не хорошъ!

— Впустятъ по пяти копѣекъ съ пристанищемъ ночью и днемъ, впустятъ! Какъ не впустить, рѣшили почти всѣ женщины.

Поднялся опять вопросъ объ утреннемъ чаепитіи и рѣшили тотчасъ-же идти во вчерашнюю чайную. Акулина кряхтѣла, поднимаясь съ ящика, и говорила;

— Пропотѣю малость отъ чайку, такъ авось мнѣ полегче будетъ, а то, вѣрители, дѣвушки, до чего трудно! Руки словно гири.

— Ну, поспѣшайте, умницы. поспѣшайте, торопила Анфиса. — Въ чайной тоже долго сидѣть нельзя, а то прикащикъ опять, по вчерашнему, скажетъ, что поздно за работу принялись и разсердится.

Женщины прибавили шагу, но Акулина отставала. Она была совсѣмъ больна.

— Да что съ тобой, Акулинушка? испуганно спрашивала ее Арина.

— Охъ, не можется, совсѣмъ мнѣ не можется, Аришенька.

— Господи Боже мой! Да что-же это будетъ, ежели ты свалишься? Ну, куда я съ тобой? Смотри, не свались.

— Не свалюсь, не свалюсь. Богъ милостивъ. Вотъ чайку попью, въ нотъ ударитъ — и все какъ рукой сниметъ, отвѣчала Акулина, стараясь прибодриться.

До чайной, однако, Акулина въ сопровожденіи Арины приплелась позднѣе другихъ женщинъ, вошла въ комнату и немощно опустилась на стулъ передъ столомъ. Арина смотрѣла ей прямо въ глаза и въ раздумьи покачивала головой.

XXXVIII

Въ чайной, какъ и вчера, сидѣла деревенская женщина съ груднымъ ребенкомъ за пазухой полушубка и пила чай. Лицо ея было болѣзненное, испитое. Акулина, какъ услыхала пискъ ребенка, такъ и сама расплакалась. Она вспомнила о своемъ ребенкѣ, о Спиридошѣ, оставленномъ ею въ деревнѣ, и нервы ея, и безъ того сильно разстроенные болѣзненнымъ состояніемъ, не выдержали. Тихій плачъ перешелъ въ рыданія, Арина и демянскія женщины всполошились и стали успокоивать Акулину.

— Ну, чего ты? Что ты? Пей чай-то скорѣй, отпивайся, говорили онѣ Акулинѣ.

— Больна, совсѣмъ больна… Что мнѣ съ ней только и дѣлать! растерянно бормотала Арина. — Второй разъ вотъ такъ-то… Вчера, вы ужъ спали, лежала она со мной рядомъ, да какъ разревется!.. Ну, просто безъ удержу… А сегодня опять… Грѣхи… Совсѣмъ грѣхи… не можетъ вспомнить про ребенка, такъ и зальется.

— Это она, дѣвушка, просто испорчена. Испортилъ ее кто-нибудь… проговорила Фекла. — Смотри, вѣдь кликаетъ даже… Нѣтъ, тутъ лихой человѣкъ испортилъ.

На сцену эту участливо смотрѣли всѣ посѣтители чайной и самъ хозяинъ. Тутъ-же была и женщина съ ребенкомъ за пазухой.

— Съ угля ее спрыснуть, да такъ, чтобы невзначай, чтобы она не знала и испугалась, говорила она. — Это она не иначе, какъ съ глазу… Съ глазу всегда такъ, а испугается — и полегчаетъ. Вы вотъ домой придете, такъ возьмите уголекъ, да и опустите его въ ковшикъ съ водой…

— Уйди ты! Не вертись тутъ… Изъ-за тебя-то и все это происшествіе стряслось! крикнула на нее Арина. — Ты своимъ ребенкомъ ее дразнишь…

Кой-какъ Акулина пришла въ себя и принялась пить чай. Женщина съ ребенкомъ какъ разъ сидѣла противъ нея. Акулина заговорила съ ней.

— Дѣвочка или мальчикъ? участливо спросила Акулина.

— Дѣвочка. По рукамъ, по ногамъ связала меня. Съ ребенкомъ-то никуда и на работу не берутъ. Третью недѣлю вотъ какъ вышла изъ родильнаго дома и все пропиваюсь и проѣдаюсь, отвѣчала женщина съ ребенкомъ.

— Ахъ, такъ ты питерская?

— Нѣтъ, деревенская. Крестецкія мы. Лѣтось еще я изъ деревни пришла да и зазимовала. Я на извощичьемъ дворѣ въ маткахъ жила, въ кухаркахъ то-есть, всю артель обстирывала и стряпала на нихъ, а вотъ случился грѣхъ и пришлось лечь въ родильный… Родила я, вернулась къ извощикамъ, анъ мѣсто-то ужъ занято, другая матка тамъ. Вотъ теперь уголокъ наняла да безъ работы и маюсь. Бѣда… Чистая бѣда… А у извощиковъ, милыя, красно жила. Извощики меня любили… На Рождество платокъ мнѣ подарили. Три платья я у нихъ себѣ нажила, одѣяло и подушку перовую, сапогъ двѣ пары, а вотъ теперь приходится все проѣдать безъ работы. Одну пару сапогъ и платьишко спустила, пока въ родильномъ была. Ребеночка-то вѣдь тоже нужно было окрестить. Вы гдѣ, умницы, работаете? Нѣтъ-ли у васъ тамъ и для меня работки?

— Ты дѣвушка или замужняя? въ упоръ спросилъ ее хозяинъ чайной, прислушивавшійся къ разговору.

Женщина съ ребенкомъ замялась, застѣнчиво опустила глаза, но все-таки проговорила:

— Дѣвушка… Грѣхъ попуталъ… Изъ-за этого-то на зиму и въ деревню не попала…

— А лѣтомъ работала на огородахъ?

— На огородахъ.

Хозяинъ чайной улыбнулся и сказалъ:

— Порядокъ извѣстный… Много тутъ вашей сестры такимъ манеромъ зимуетъ. Въ деревню ѣхать послѣ всего этого совѣстно, ну, и… Тебѣ самое лучшее въ мамки, въ кормилицы идти… Не будь дура и ступай къ какой-нибудь бабкѣ-повитухѣ и она тебя въ лучшемъ видѣ пристроитъ къ господскому ребенку.

— Нѣтъ, милый, говорили ужъ мнѣ про это и въ родильномъ, но я ребеночка не могу оставить очень ужъ онъ милъ мнѣ, очень ужъ я люблю его…

— Ну, а ужъ коли хочешь съ незаконнымъ ребенкомъ куражиться, то и голодай. И не диво бы — ребенокъ былъ законный, а то незаконный.

— И не законный да любъ. Пуще жизни онъ мнѣ… Вѣдь кровь моя…

Женщина съ любовью во взорѣ заглянула къ себѣ за пазуху, тронула рукой тряпки и поднявъ головку ребенка чмокнула его. Хозяинъ чайной покрутилъ головой и сказалъ:

— Ну, а коли такія понятія къ жизни, то вотъ тебѣ мой сказъ: на работу съ ребенкомъ никуда не возьмутъ, начнешь ты побираться и нищенствовать, заберутъ тебя и отправятъ черезъ нищенскій комитетъ въ деревню.

— Охъ, милый, не говори! Не говори и не терзай меня, не надрывай моего сердца! забормотала женщина съ ребенкомъ.

— Да ужъ порядокъ извѣстный, коли не хочешь ребенка въ воспитательный сдать.

— Будь, что будетъ, а не отдамъ…

— Да вѣдь можешь по бланку сдать. Выдадутъ тебѣ контрамарку, а потомъ послѣ всего происшествія разыщешь и получишь своего ребенка.

— Ни-ни… Уморятъ тамъ… Ужъ умирать, такъ умирать съ нимъ вмѣстѣ… твердо и рѣшительно сказала женщина съ ребенкомъ. — За два рубля въ. мѣсяцъ пойду куда-нибудь служить, за половинную цѣну буду поденно работать, а ребеночка не брошу…

Женщины смотрѣли на нее и съ сожалѣніемъ покачивали головами.

— Мы изъ-за безработицы на тряпичномъ дворѣ теперь работаемъ, ряда двугривенный въ день. Пойдемъ съ нами на тряпичный. Авось и тебя прикащикъ возьметъ, сказала Фекла. — Мы тряпки перебираемъ… Что-жъ тутъ ребенокъ-то? Чѣмъ онъ помѣшаетъ? Ребенка-то можно укутать, да и положить, a самой за тряпки приниматься. Пойдемъ.

— Спасибо вамъ, милыя, спасибо. Возьмите меня… Надо попытаться… заговорила женщина съ ребенкомъ.

Чаепитіе кончилось и женщины отправились на тряпичный дворъ на работу. Женщина съ ребенкомъ отправилась вмѣстѣ съ ними. Акулина хоть и бодрилась, но еле брела. Арина шла съ ней рядомъ.