Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы - Сергей Хрущев

«Уважаемый господин Президент.

Получил Ваше послание от 27-го октября сего года. Выражаю свое удовлетворение и признательность за проявленное Вами чувство меры и понимание ответственности, которая сейчас лежит на Вас за сохранение мира во всем мире».

Чуть заметно дрожавший в первых словах голос знаменитого диктора набрал свою привычную густоту.

Я слушал, не отрываясь. Судя по первым фразам, это не война.

«Я отношусь с большим пониманием к Вашей тревоге и тревоге народов Соединенных Штатов Америки в связи с тем, что оружие, которое Вы называете наступательным, действительно является грозным оружием. И Вы, и мы понимаем, что это за оружие».

Стальная левитановская интонация подчеркнула словечко «что», и оно вдруг разрослось и стало воистину грозным.

«Чтобы скорее завершить ликвидацию опасного для дела мира конфликта, чтобы дать уверенность всем народам, жаждущим мира, чтобы успокоить народ Америки, который, как я уверен, так же хочет мира, как этого хотят народы Советского Союза, Советское правительство в дополнение к уже ранее данным указаниям о прекращении дальнейших работ на строительных площадках для размещения оружия отдало новое распоряжение о демонтаже оружия, которое Вы называете наступательным, упаковке его и возвращении его в Советский Союз».

— Ну, вот и все, — мелькнуло в голове, — отступили!

Я понимал, что дело могло кончиться войной, но война выглядела для меня тогда абстрактно вычерченной картой со стрелами ударов и кругами радиусов поражений. Вывод же ракет представлялся конкретным позорным отступлением, сдачей позиций.

Дальше я слушал не очень внимательно, главное уже сказано. Речь шла о миролюбии наших намерений, попустительстве со стороны США, нападениях кубинских эмигрантов на Гавану, постоянной угрозе агрессии.

Вот снова, кажется, что-то важное. Я прислушался:

«Мы поставили туда средства обороны, которые Вы называете средствами наступления. Поставили их для того, чтобы не было совершено нападение против Кубы, чтобы не было допущено необдуманных акций.

Я с уважением и доверием отношусь к Вашему заявлению, изложенному в Вашем послании 27-го октября 1962 года, что не будет вторжения, причем не только со стороны Соединенных Штатов, но и со стороны других стран Западного полушария, как сказано в том же Вашем послании. Тогда и мотивы, побудившие нас к оказанию помощи такого характера Кубе, отпадают».

Последние слова подчеркивали, что отец добился поставленной перед собой цели. Если американцы не обманут, то высадки на Кубе не будет никогда. Эта часть сообщения разумом воспринималась как победа, но обида в глубине души не проходила.

В те годы не один я мыслил прямолинейными понятиями победы или поражения, мы или они. Только сегодня по-настоящему можно оценить мужество и мудрость Джона Кеннеди и отца, вставших над расхожими понятиями своего времени.

Роберт Кеннеди вспоминал, как один из начальников штабов в то воскресенье, не отдавая себе отчета о последствиях, в сердцах предложил, несмотря на согласие Советского Союза вывести ракеты, все-таки осуществить вторжение. У него уже все приготовлено, и так хотелось проучить и русских, и кубинцев.

Дальше речь в послании пошла о необходимости уменьшения напряженности в наш перегруженный оружием и противоречиями век, о нарушениях нашего воздушного пространства У-2 на Сахалине и на Чукотке, об участии ООН в окончательном урегулировании конфликта.

Наконец звучит последняя фраза:

«…Советское правительство направило в Нью-Йорк первого заместителя министра иностранных дел СССР В. В. Кузнецова для оказания содействия господину У Тану в его благородных усилиях, направленных к ликвидации сложившегося опасного положения. С уважением к Вам Н. Хрущев».

Закончив читать, диктор, казалось, с облегчением сделал вздох и уже иным тоном произнес:

— Мы передавали послание Председателя Совета министров СССР Никиты Сергеевича Хрущева президенту Соединенных Штатов Америки Джону Кеннеди.

Заиграла официально-торжественная музыка. Недавние переживания в связи с необходимостью вывода ракет сменились облегчением. Только сейчас я стал по-настоящему осознавать, какое великое дело свершилось, практически в последний момент удалось избежать катастрофы.

О событиях, происходивших там, на гостевой даче, тихим осенним утром и сменившим его днем, я узнал на следующей неделе. Не сразу. Отец рассказывал то об одном эпизоде, то о другом.

Обед завершился быстро, по-деловому. Отец попросил убрать посуду, заседание продолжалось. Гонцы еще не добрались до мест назначения, отец предупредил начальника охраны: «Когда начнут, включите радио».

После обеда на передний план выплыл вопрос о стрельбе кубинцев по американским воздушным разведчикам. Именно здесь, считал отец, могут возникнуть новые непредсказуемые неприятности. Кто знает, что произойдет в Соединенных Штатах, с их неуправляемой прессой, имеющей такое влияние на правительство, если собьют еще один самолет.

Он кратко рассказал коллегам о своих вчерашних наметках письма Фиделю Кастро. Теперь их оставалось развить, дополнить сообщением о принятом сегодня решении и, не мешкая, отправлять в Гавану. И так на Кубе обо всем узнают не от нашего посла, не из послания Председателя Совета министров, а нежданно, по радио.

На обстоятельное письмо ни сил, ни времени не оставалось, его отложили на потом, когда обстановка хоть немного разрядится.

Отец попросил помощника прочитать надиктованные им вчера заметки. Что ж, звучали они убедительно, по крайней мере для присутствующих. Добавили несколько фраз в начало: о послании Кеннеди, о том, что президент обязался не вторгаться на Кубу своими вооруженными силами и удержит от подобных действий своих союзников, призвали Кастро к выдержке. В завершение заверили в неизменной поддержке со стороны нашей страны, нашего народа. Следующие на очереди: указания Павлову, другими словами генералу армии Плиеву, и информация о принятых решениях Генеральному Секретарю ООН У Тану. Их написание отец тоже не передоверил никому другому.[98]

Теперь, кажется, все, а тут и время подошло. Осторожно постучав в дверь, вошел Литовченко и молча включил стоявший в углу радиоприемник минского производства.

Через несколько мгновений просторная комната как бы вся заполнилась знакомым голосом: «Внимание! Говорит Москва! Передаем важное сообщение».

Часы показывали 4 часа. Юрий Левитан, чеканя слова и фразы, читал послание Председателя Совета министров СССР президенту США. Отец вслушивался в звучащий из радиоприемника голос, как будто это не он продиктовал текст всего несколько часов тому назад. В некоторых местах он, как бы соглашаясь, кивал головой. Он проверял себя, хотел удостовериться, не ошибся ли. Нет, другого выхода в такой обстановке просто не существовало.